Время Полицая (СИ)

- Женат, двое детей, - отрапортовал кассир, чтобы его не убили.

- Любишь жену? - Вадим открыл сумку.

- Да.

- А детей?

- Да.

- Купишь детям игрушки, - распорядился Вадим, выложив мужику сто баксов двадцатками и десятками. - А с женой выпьешь за мое здоровье. А я выпью за твое.

13

Он выпил в "Корчме" на Среднем проспекте Васильевского острова, в кабачке студентов и промышленных кадров. Более того, он оставил там триста баксов, угостив всех, кто оказался с ним под одной крышей.

- "Ни земли, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать…" - затянул один осоловевший студент. Он сидел напротив Вадима, заливал пивом горечь нищеты и вспоминал Бродского.

- Как тебя звать? - спросил Вадим.

- Рома.

- А я Романов.

Рома с достоинством поднял вверх указательный палец:

- Почти тезки. Почти! - Он не собирался сокращать дистанцию. - "Твой фасад темно-синий я впотьмах не найду, между выцветших линий на асфальт упаду..."

- Классно - да? - "на асфальт упаду..." - прицепился Вадим. - А дальше? Что дальше?

- "И душа неустанно, отлетая во тьму, поплывет над домами в Петроградском дыму..."

- Да, да, да...

- И апрельская морось,

под затылком снежок,

и услышу я голос:

- до свиданья, дружок.

И увижу две жизни

далеко за рекой,

к равнодушной отчизне

прижимаясь щекой,

- словно девочки-сестры

из непрожитых лет,

выбегая на остров,

машут мальчику вслед.

- Я сейчас плакать начну, - сказал Вадим.

- А дело было так, - пояснил Рома, показав пальцем в пол: - У Иосифа здесь жила одна девочка...

- В "Корчме"?

- Не, - улыбнулся студент, - на Васильевском острове. Он приходил к ней с улицы Пестеля...

- Знаю, - кивнул Вадик. – Знаю, где Пестеля.

- Но у него не было денег. Поэтому она его игнорировала.

- Девчонка?

- Ага. Поэтому он приходил умирать. Пять лет ходил.

- Ого!

- ... "Зная мой статус, моя невеста пятый год за меня ни с места..." - Рома безысходно засмеялся: - Приходил умирать.

- Кто?

- Иосиф. Ходил... Потом умер, и уехал в Америку.

- Как-как?

- А вот так, - отрезал студент и с вызовом уставился в лицо Романова.

Вадим вдруг вспомнил Иосифа Блана:

- Какая у него была фамилия?

- Я сомневаюсь, что его фамилия тебе о чем-то скажет, - с миной интеллектуального сноба проворчал Рома.

- Не понял?

- Ты прилетел из другого мира, Вадя. Человек, который отдает в пивнухе триста баксов, - прости - не наш человек. Ты можешь напялить на себя бомжовский плащ, купить умную книжку, не стричься, не мыться, но ты так и останешься сытым, Вадя...

- Я? - опешил тот.

- Ты сытый, - кивнул Рома. Неожиданно его глаза дико сверкнули, голос болезненно сорвался и прошипел: - Ты даже не сытый - ты сытенький! Сытенький!

- О, ля-ля!

Вадим понял, что пора уходить. Друган Рома перебрал и решил навесить на благодетеля, унизившего его достоинство дармовой выпивкой, все свои комплексы. Чтобы не обострять отношений, Вадик пожелал студенту успехов и отправился на Университетскую набережную, к темно-синему фасаду, что напротив Медного всадника, слева от египетских сфинксов и прямо над заледеневшей речкой Нева.

14

Это было сродни пытке на девятом круге преисподней. Восемь вечера. Обстановка на третьем этаже филологического факультета такая: одна-единственная аудитория, в которой все еще горит свет, и две полуживые души: Настя и профессор Аркадьев. Она сдает зарубежную литературу - он принимает. Все однокурсники Насти разошлись по домам в районе шести вечера.

Красноречиво взмахнув рукой, Аркадьев взглянул на часы:

- Голубица, мы полтора часа бьемся над одним и тем же вопросом, с меня уже пот льется! Вы собираетесь здесь ночевать?

- Нет-нет, - ослабевшим голосом пробормотала Настя. - Что... что вы хотите, чтобы я сделала? Ставьте четверку, на пятерку я уже не рассчитываю. - Она решила сдаться.

Профессор с сочувствием покачал головой:

- Речь идет о том, что я собираюсь поставить вам двойку.

- Двойку?!

- Ага.

Право, Настя была уверена в приличной оценке: содержание билета бедняжка изложила так, что от зубов отскакивало. Но отскакивало только первые десять минут. Потом Аркадьев втянул ее в какой-то изнурительный базар о грешниках и праведниках Данте Алигьери, совершенно обескровивший девушку, так что на втором часе общения с этим извергом она не смогла бы вспомнить, на какой станции метро живет, не говоря уже о точном месте встречи Данте Алигьери с божественной Беатриче, которого от нее страстно домогался экзаменатор последние сорок минут.

- Ставьте двойку, - безвольно согласилась Настя.

Профессор отрицательно помахал указательным пальцем.

"Противный!" - подумала Настя. Еще вчера обожаемый ею Аркадьев сегодня сидел перед ней с видом прокурора, словно ты убила, ограбила и совершила все чудовищные мерзости разом, и демонстрировал девушке самые отвратительные грани своего характера: склонность к издевательству, садизму, интеллектуальному изуверству. Лишь сейчас до восемнадцатилетней студентки, тупо строчившей его лекции, стало доходить, за что ненавидит краснощекого Аркадьева сушеная университетская профессура: всех, у кого не достаточно активно варятся мозги, он пунктуально гравировал в списки личных врагов. Насти пока в этом списке не было. К огромному ее сожалению. Ибо, прими он ее за козюлю, она б уже сидела в кинотеатре "Спартак" и смотрела очередной фильм Фасбиндера.

"Может, ты голубой?" - подумала Настя и сказала:

- Вы поставили двадцать шесть троек, профессор...

- Хотите, чтоб я и с вами так поступил?

- Уже да.

- Двадцать шесть! Как трогательно, что вы подсчитали. А сколько пятерок?

- Одна.

- У Парамонова?

- Да.

- Каков ваш вывод?

Настя нервно дернула плечом и честно опустила глаза:

"Да провались ты! Не знаю!"

- Это говорит лишь о том, голубица, - заявил Аркадьев, - что у вас на курсе двадцать шесть дегенератов - идея встречаться с ними снова меня удручает. Если б я располагал уймой терпения, я бы поставил им двойки. А Парамонов - умница, подает надежду на свет в конце тоннеля. Что ж... - Он вновь обратил внимание на часы:

- Постараемся не уходить от предмета. Тройки вам все равно не видать, а насчет вечернего чая с блинами - все в ваших руках. Вы помните, как выглядела Беатриче, когда ее увидел Дант?

Сжав кулаки от раздражения, Настя ответила:

- Она выглядела эффектно.

- Да что вы?

- А что? - Настя смело устремила в постоянно прыгающие глаза экзаменатора двух серых ангелов за стеклами очков. - Нигде ведь не сказано, что от Беатриче разило перегаром и табачиной, что она была перезрела или мужеподобна, носила платье старшей сестры с дырками на коленях... Она наверняка была обеспеченной девушкой, вовремя вышла замуж.

- Наверняка, - задумчиво согласился профессор. - Наверняка. Так, где они встретились?

- У Люцифера.

- Вы путаете.

- Думаете, если б Дант не встретил Беатриче, она бы когда-нибудь попала в книгу с хорошим концом?

- Не думаю, - усмехнулся профессор. - Так-так...

- Любовь всегда начинается внизу, - обосновала студентка. - Лишь потом, по памяти, ее тащат выше: в рай, на небо, на облака.

- В каком-то смысле...

- С неба открывается совсем иная панорама. Данте он полюбил Беатриче на земле, а не на небе.

Аркадьев удовлетворенно кивнул. Кажется, Настя попала в точку и угадала, что от нее требуется: