Заговор

— Вы уверены?

— Да, безусловно.

— Позвольте мне судить, может ли…

— Я сказал: нет.

На Ферика были устремлены глаза, каких он прежде не видел: никакого тепла, сомнения, подвохов, которых того и жди от этого академика. Только убежденность да еще, пожалуй, отблеск гнева. Приходилось признать, что его новый напарник подавал надежды.

— Я спросил только потому, что такая возможность есть.

— А я ответил потому, что знаю: ее нет.

Ферик кивнул, довольный ответом.

— Порядок. — Он отпил вина. — Это оставляет только одну возможность. Пескаторе.

— Что? — Предположение казалось нелепым. — Карло?

Ферик достал из кармана конверт и положил на стол:

— О содержании записей знают четверо. Ваш приятель в Нью-Йорке, который, по вашим словам, не смог бы вовремя получить их, чтобы организовать налет на институт. Вы и мисс Трент, которая явно не в счет. Остается только Пескаторе.

— Это невозможно. Карло…

Ферик подтолкнул Ксандру конверт:

— Я нашел его у нашего лысого друга в институте. Очевидно, профессор был не таким молчуном, как вы думали. Это записка, где подробно указано, как найти собрание Данцхоффера. Вы, без сомнения, узнаете почерк и подпись.

Ксандр уставился на бумажку с каракулями. Пескаторе.Он не мог отвести глаза от бумажки: почерк был Карло, это ясно.

— Занимает мысль, — добавил Ферик, — а известно ли синьору Пескаторе о том, где обитает ваш приятель Ганс?

Новый Орлеан. 4 марта, 15.31

Ноги горели, руки ломило. Несколько раз за последние четыре часа он погружался, отдавая тело на волю течения, пока хватало воздуха в легких; моменты передышки, а потом вновь поднимался к пирсу. Лишь однажды он позволил себе уйти слишком глубоко (внезапно охватило ощущение, будто теряет сознание) и яростным усилием выбрался-таки на поверхность. Корчась и дергаясь, он едва не сбил радиодетонатор с пояса. Он и без того сплоховал: четыре заряда так и не заложены. Потерять детонатор — о таком и помыслить нельзя.

Полчаса назад он готов был уйти. Но подошел небольшой танкер, потом началась разгрузка: уйти стало невозможно. Теперь же, когда урчание моторов последних грузовиков затихло на дальнем конце причала, солдат Эйзенрейха медленно выплыл из своего логова. Держась кромки пирса, поплыл к середине Миссисипи. Добравшись до конца бетонной стенки, глубоко нырнул, помогая себе ластами уходить все дальше и дальше от света над головой. Через минуту он показался на поверхности в доброй сотне ярдов от пирса.

Сквозь зыбь было не пробиться. С полминуты он просто держался на воде, пытаясь набраться сил, чтобы снова нырнуть, когда всего ярдах в двадцати от головы услышал перестук двигателя. Дозорный катер береговой охраны. Судьба была немилостива к нему.

Он нырнул, руками и ногами пробиваясь сквозь течение; вновь единственной надеждой стал пирс. Но силы вышли, мышцы от неожиданного напряжения сводила судорога. Он чувствовал, как его выносит на поверхность, еще секунда — и солнце полоснуло лучами по лицу.

Он понимал, что станут думать, вытаскивая его из воды: перепуганный признательный спасенный. Водолазное снаряжение и детонатор, однако, быстренько изменят картину. И вызовут вопросы, на которые он не смеет отвечать.

Жертве всегда должно быть уготовано место.

Слова промелькнули в голове, и он медленно стал тонуть. Сорвал с пояса детонатор и набрал код.

Он не почувствовал ничего, когда вода вокруг взорвалась пламенем.

Сквозь облачный покров проблескивали звезды, время от времени вспышки огоньков озаряли полоску изрезанной германской земли вдали за городом. Звуки запоздалой попойки разносились по улице, по которой брели Ксандр с Фериком. Прямо перед ними Шлосс-плац, некогда обитель саксонской знати в Вольфенбюттеле, выступал из мглы, подавляя не менее внушительный Зюгхаус, трехэтажный куб из камня и дерева, который отбрасывал зловещую тень и казался вовсе не подходящим для того, чтобы приютить одну из крупнейших библиотек в Европе. Напротив, через мощенную булыжником улочку, высилось изысканное здание-соперник. Библиотека герцога Августа радовала глаз своим куда более величественным обличьем. Но именно в Зюгхаусе, припоминал Ксандр, следовало искать наиболее ценные книги и именно там он провел большую часть лета шесть лет назад.

Именно там, на третьем этаже, в «Лесунгциммер», отделе редких книг, он познакомился с Гансом, высоким «книжным червем», которому, казалось, едва хватало кожи, чтобы прикрыть бесконечно длинные руки и ноги. Ксандру никогда не забыть первый взгляд ледяных голубых глаз, заглянувших ему через плечо, пока он листал какую-то рукопись, улыбку, которая расползлась по лицу старика, когда тот уговаривал Ксандра спуститься в маленькую столовую и при этом рассказывал о своем коллеге, давно умершем, последнем реставраторе книги, которой ныне вновь понадобилась реставрация. Ксандр, подкрепляясь кофе, в течение нескольких часов слушал полные дотошных деталей рассказы Ганса о самых необычайных находках за время его долгой карьеры. Радостное волнение, звучавшее в голосе этого человека, напоминало Ксандру о ком-то, кого он слишком хорошо знал. С самого начала они превосходно подошли друг другу.

Потом они продолжали встречаться, чаще всего по вечерам, только затем, чтобы хоть чем-то оживить свою довольно однообразную жизнь: когда пивом, когда сладостями, а однажды — так уж захотелось! — поездкой на выходные дни в Берлин, где Ганс не был с войны. Как и многие, он держался от столицы подальше, не желая марать облик, оставшийся в памяти с детских лет. Неделя настойчивых уговоров Ксандра и напоминание о том, что город вновь стал единым целым, в конце концов сломили решимость Ганса. Три славных дня в Берлине. Подарок, раннее немецкое издание «Государя» Макиавелли, стал способом выражения благодарности.

Вернувшись в Вольфенбюттель, они продолжали дружить, всего раз, насколько запомнилось Ксандру, разговорившись на тему, не имевшую отношения к книгам. Как-то Ксандр пригласил Ганса к себе, в пансион Генриха Тюбинга, где хозяин устроил в честь уважаемых гостей королевский пир. «Два таких ученых мужа! — воскликнул Тюбинг. — Для меня честь услужить вам».

Вот и теперь, спустя годы, герр Тюбинг подтвердил репутацию превосходного профессионала гостеприимства. Он узнал голос Ксандра по телефону, несмотря на отвратительную связь с Геттингеном, что сразу ставило его в разряд уникальных хозяев гостиниц. Нет-нет, вовсе никакого труда не составит приготовить номер для Herr Doktor Professor. И с ним еще один постоялец? Никаких трудностей. Вовсе никаких трудностей.Восторг этого человека невозможно было оставить без внимания. Надолго ли останется Herr Doktor Professor?Обмен несколькими выкриками с фрау Тюбинг (женщину эту за те три месяца Ксандр так ни разу и не видел) — и все было улажено.

И вот с сумками в руках они шагали вдоль очаровательного крытого моста мимо темного ряда магазинных витрин. Свернув направо, вышли на Юргенштрассе прямо к пансиону Генриха Тюбинга — двухэтажному домику с десятью номерами для гостей наверху и столовой с гостиной внизу, — который был погружен во тьму. Ксандр глянул на часы. Без десяти одиннадцать — время позднее по меркам Вольфенбюттеля, однако герр Тюбинг настойчиво уверял, что он не ляжет спать, пока лично не поприветствует гостей. И слову своему был верен: не успел Ксандр постучать, как наверху мелькнул огонек, секунду спустя дверь распахнулась, и за ней показалась долговязая фигура герра Тюбинга. Он был в махровом халате и шлепанцах, глаза его щурились, привыкая к свету.

— Мы вам отдохнуть не даем, — извинялся Ксандр. — Даже не представляли, что поезд так долго идет.

Хозяин резко тряхнул головой:

— Пфа! С этими поездами всегда так. Viertel vor elf. Prompt. [18]Я свет гашу из-за электричества. — Он жестом пригласил гостей в холл. — Я оставил вам ваш прежний номер. Там проживала молодая особа из Бремена. Она любезно согласилась переехать.