Русский транзит-2 (Образ зверя)

Юрьев осторожно приподнял пропитанный кровью край простыни и увидел сбоку на шее у Коли надрез, из которого сочилась кровь. Бежавший врач, вероятно, пытался перерезать ему горло, но он так торопился, что не смог попасть в сонную артерию. Юрьев прижал ладонью к ране неиспачканный край простыни.

Николай Алексеевич медленно открыл глаза и слабо улыбнулся:

- Не надо. Толя,- тихо сказал он,- не поможет.-И опять закрыл глаза.

- Коля, ты знал, что они готовили моего Игоря тебе в доноры?

Николай Алексеевич удивленно открыл глаза и отрицательно покачал головой. Потом, после некоторой паузы, собравшись с силами, он сказал:

- Мне говорили, что ждут какой-нибудь несчастный случай или смерть... Сегодня должен был умереть какой-то бездомный...

- Кто тебя так? Доктор?

- Да... Леня меня живым никому отдавать не захотел. Я им не нужен, но деньги. Толя, мои деньги... Без меня им их не получить.

- Коля, деньги за груз, за контейнеры с какими-то отходами, да?

- Не знаю... Этим занимался Марсель.- Коля закрыл глаза и замолчал. Говорить ему было все тяжелее. Юрьев схватил капельницу и, придвинув ее к Николаю Алексеевичу, нерешительно взял в руку иглу.

- Не надо. Толя. Бесполезно...

В "операционную" вошел Счастливчик.

- Повязал мазуриков, теперь они у нас не рыпнутся. Кстати, тот слон, которого ты в кабинете нокаутировал, кажется, помер. Думаю, инфаркт. А тот, что в меня стрелял, похоже, давно на игле. Я руку ему перевязал платком, а то до суда истечет кровью. Пушку его себе взял, а то мою пулей покорежило, когда он меня в кабинете "убил",-сказал довольный Петенька.-Это все он заварил с Игорем и с порошком? - спросил он Юрьева, показывая на Николая Алексеевича.

Юрьев отрицательно покачал головой.

- Они его в качестве коровы держали: у него деньги. Счастливчик, сделай что-нибудь, ведь он сейчас умрет!

Петенька склонился над Самсоновым, взяв его за руку и подвигая капельницу. Коля вдруг открыл глаза, слабо улыбнулся и снова закрыл их.

- Не надо, Счастливчик, ты же знаешь - бесполезно... Дай уйти...

Близоруко щурясь, Счастливчик попытался разглядеть Колю Самсонова; кто-то незнакомый, с окровавленной шеей, смертельно бледный и призрачный, из которого бесшумной рекой уходила жизнь, плыл у него перед глазами.

- Коля, кто тебя так? - Счастливчик осторожно положил руку ему на плечо.

Николай Алексеевич улыбнулся с закрытыми глазами.

Счастливчик обернулся к Юрьеву, в глазах его стояли слезы.

- Толя, а я ведь не верил ему... Коле Самсонову не верил.

- Ладно, Счастливчик, пойдем... Вот, возьми, еще можно на работе носить, но в Стокгольм за своей премией придется ехать в других.-Юрьев протянул Петеньке его изломанные "велосипеды" и повернулся к выходу.

- Юрьев, подойди,-едва слышно прошептал Николай Алексеевич.

Лицо его уже начинало приобретать синеватый оттенок.

Юрьев подошел к операционному столу и склонился к изголовью Николая Алексеевича, чтобы услышать его последние слова.

- Ты стал сильным,- после длительной паузы с усилием выдавил из груди Коля,- а я, видишь, деньги, дело прокля..

Дальше Юрьев не расслышал: Коля вдруг судорожно вытянулся, и что-то внутри него навсегда оборвалось.

Курчавая с проседью голова с теперь уже последней улыбкой раскрывшихся губ успокоилась на мраморном ложе.

- Что он говорил?

- Попрощался... Нам здесь больше делать нечего,- сказал Юрьев и направился к выходу.

В дверном проеме стоял Марсель: он держал за волосы Максима, приставив к горлу подростка скальпель.

- Пропустите меня к нему! Он мне должен сказать,- закричал он, горя полоумными глазами,- или я перережу ублюдку горло!

Дежурная сестра тайком досматривала свои незаконные сны на рабочем месте. Что делать, девушка только вчера вернулась с Черноморского побережья и была снаружи еще совсем шоколадная, а внутри - почти восторженная, так что работа, в частности, эти противные ночные дежурства со звонками, обрывающими чудесные сновидения на самом сладостном месте (за мгновение до!), утомительными уколами в дряблые задницы, кислородными подушками и "утками", еще не вошла ей в кровь, плоть и память, до полной глухоты отмытую в теплых лазурных водах от таких неэстетичных картин человеческих страданий.

Хорошо сегодня, в первое после отпуска дежурство, у нее было не так много работы.

Правда, один на отделении умер: какой то чердачно-подвальный подросток без родителей и дома.

Как ей повезло, что вместе с ней дежурил сегодня Леонид Михайлович - самый симпатичный и обходительный врач больницы! Без него ей бы пришлось самой возиться со "жмуриком" - это в первое-то дежурство, после бархатных южных вечеров в объятиях того восхитительного коммерсанта из номера люкс?! Бррр!

Головка медсестры покоилась на новой сумочке (подарок коммерсанта!), в которой лежала только что начатая книжка какого-то американца "Мертвец возвращается в полночь".

- Что за гадость вы читаете, Ляля! - сказал ей перед началом дежурства Леонид Михайлович, заглянув в название криминального чтива.

- А что надо, Леонид Михайлович?

- Возьмите, милочка, Достоевского. "Игрока", например...

- Достоевского я в школе проходила, а мне бы про любовь

- Тогда "Темные аллеи" Бунина. Я вам принесу.

Очень интересный мужчина, ласковый и сильный, настоящий лев...

Хорошо, что санитары и труп увезли, и в палате прибрали... Бррр, заниматься "жмуриком", когда в уголках рта еще сохранился вкус шампанского? Нет уж, на этот раз увольте! Как там, в книжке? "Ровно без пяти двенадцать дверь в спальню мирно посапывающих Роджеров отворилась: на пороге стоял умерщвленный ими три месяца назад племянник булочника. Землистые губы его на фиолетовом с зеленоватыми пятнами лице медленно расползались, образуя подобие зловещей улыбки. Это была улыбка мертвеца." Фу, какая гадость! Нет, лучше уж буду читать теперь про любовь-как его там?-Бунина... А? Что? Ну что еще?!

Кто-то теребил медсестру за рукав халата. С явным неудовольствием оторвав влажную щеку от ласковой кожи лайковой сумочки, она распахнула глаза: перед ней, бессильно оперевшись о стол своей прозрачной с голубыми прожилками рукой, стоял мертвец в чернильного цвета пижаме, тот самый, которого сегодня ночью санитары отвезли в морг.

- А-а!!! - пронзительно завизжала Ляля, поднимая на ноги весь контингент с персоналом на трех ближайших этажах, щелкой смятенного сознания выстрелив в потолок последней на сегодня мыслью: "Уж лучше бы сразу читала Бунина!"

Юрьев опустил ружье и посторонился. Счастливчик встал рядом с Юрьевым. Огромная пушка Марселя лежала у него в кармане, но он не шевелился, боясь, что этот скоропостижно утративший человеческие чувства под воздействием сверхдозы наркоман может в любой Момент зарезать подростка.

С застывшей на стеклянном лице улыбкой, дико озираясь по сторонам, Марсель, локтем сжимая Максиму шею, протащил его к столу, на котором лежало бездыханное тело. Прикрываясь подростком, к горлу которого был приставлен скальпель, уже до крови оцарапавший кожу, Марсель, скосив неестественно сверкающий глаз на стол, прошипел покойнику:

- Это мои деньги. Я, и только я их заработал. Я выстрадал их и так обильно полил их кровью. Отдайте мне мое... Зачем вы смеетесь? Что? Да мне плевать на то, что вы обо мне думаете. Где мои деньги, или я перережу вам глотку!

Платок, которым Счастливчик перевязал раненую руку Марселя, сполз на запятье, обнажая изуродованную ладонь и пальцы, на которых кое-где клочьями висела кожа. Юрьев уже где-то видел эту окровавленную руку: да-да, только здесь она была немного поменьше... И он вспомнил эти пальцы и эту ладонь:

"Медведь, оборотень, тот самый".

С мольбой в глазах он в отчаянье посмотрел на Марселя, словно прося того развеять свою чудовищную догадку и то страшное видение вдруг ставшего реальностью сна. И Марсель сам медленно перевел взгляд своих безумных, стеклянно отражающих "операционную" глаз на Юрьева. Раздувая крылья своего тонкого носа, Марсель вдруг скривил губы и улыбнулся, улыбнулся той самой дьявольской улыбочкой из ночного кошмара. И Юрьев понял, чье лицо было у комедианта в ватнике, изображающего из себя слепца...