Святилище

— Нанесите еще один визит Дюпону, — велел Лабуж. — Он — самый очевидный кандидат в этом неприятном деле, хотя я склонен думать, что вы не ошиблись в оценке положения.

Лабуж пересекал комнату, постукивая тростью по полу, пока не достиг двери.

— И еще, инспектор…

— Префект?

— Держите меня в курсе. О любых новостях в этом деле я хочу узнавать от вас, а не со страниц «Ле пти журналь». Мне не нужна шумиха, Торон. Оставьте сплетни и догадки журналистам и авторам романов. Я понятно выражаюсь?

— Вполне, мсье.

Глава 36

Домейн-де-ла-Кад

В замке шкафчика торчал крошечный медный ключ. Он засел туго и не хотел поворачиваться, но Леони возилась с ним, пока все же не повернула. Потянула дверцу и достала заинтриговавший ее том.

Присев на полированную верхнюю ступеньку, она открыла «Таро», откинув твердую крышку переплета, и пахнуло пылью, старой бумагой и стариной. Под переплетом оказалась тонкая брошюрка, едва ли тянувшая на книгу. Всего восемь страничек с неровными, как будто разрезанными ножом краями. Тяжелая желтоватая бумага говорила о старине — не о древности, но и не о свежем издании. Текст внутри был написан от руки четким почерком.

На первой странице повторялось имя ее дяди, Жюля Ласкомба, и название «Таро», на сей раз с дополнительным пояснением внизу: «Из-под полога музыки и карточного расклада». Ниже было нарисовано нечто вроде лежащей на боку восьмерки или мотка ниток. Внизу страницы стояла дата, по-видимому, когда ее дядя закончил монографию: 1870.

«После бегства моей матери из Домейн-де-ла-Кад, но до появления Изольды».

Фронтиспис был прикрыт листком тонкой вощеной бумаги. Приподняв его, Леони невольно ахнула. С черно-белой гравюры на иллюстрации злобно смотрел на нее дьявол, уставив яростный дерзкий взгляд. Тело его было изуродовано, плечи сгорблены и перекручены, руки длинные, и вместо ладоней — когтистые лапы. И голова была уродливо велика, представляя какую-то пародию на человеческий облик.

Присмотревшись, Леони разглядела на лбу твари рога, такие маленькие, что они были почти незаметны. И кожа его неприятно напоминала звериную шкуру. Хуже всего были две обычные человеческие фигуры, прикованные к основанию плиты, на которой стоял дьявол.

Под гравюрой стоял номер римскими цифрами: XV.

Леони не нашла на странице ни имени художника, ни сведений о происхождении гравюры. Одно-единственное слово было выведено под ней большими печатными буквами: «АСМОДЕУС».

Леони предпочла не задерживаться на этой странице и быстро перелистнула ее. Перед ней оказались теснящиеся друг к другу строчки введения, изъясняющие предмет книги. Она пробежала текст, останавливая взгляд на отдельных словах. Введение сулило дьяволов, карты Таро и музыку, отчего сердце у нее забилось в бешеном ритме. Решив устроиться поудобнее, она спустилась со своей деревянной башни, спрыгнув мимо самых нижних ступеней, перенесла книжку на стол посреди библиотеки и углубилась в чтение.

«На обтесанных камнях на полу надгробной часовни виднелся черный квадрат, выведенный моей же рукой ранее в этот день, теперь же от него, казалось, исходило слабое свечение.

На каждом из четырех углов квадрата, подобно румбам компаса, расположены были соответственные музыкальные ноты: до (С) — на северном, ля (А) — на западном, ре (D) — на южном и ми (E) — на восточном. В квадрате размещались карты, в которые предстояло вдохнуть жизнь, чтобы их власть открыла мне дорогу в другие измерения.

Я зажег один светильник на стене, и он загорелся бледным белым светом.

Сразу же часовня словно заполнилась туманом, вытеснившим здоровый воздух. Заявил о себе и ветер, ибо для чего же иного я выписывал ноты, рокочущие теперь внутри каменной камеры, как звуки далекого фортепиано.

В сумеречной атмосфере казалось мне, что и карты обрели жизнь. Формы, освобожденные от оков краски, делались объемными и снова выступали на земле.

Пронесся порыв воздуха, и возникло чувство, что я не один. Теперь я не сомневался, что часовня полна созданий, духов, хотя я не могу назвать их человеческими. Все естественные законы исчезли. Я был окружен ими. Я сам и другие мои „я“, прошлые и будущие, присутствовали здесь на равных. Они касались моих плеч и шеи, поглаживали лоб, теснили, подступая все ближе и ближе. Мне чудилось, что они носятся и витают в воздухе, и я постоянно ощущал их полет, а между тем они, по всей видимости, обладали весом и массой. Особенно в воздухе над моей головой непрестанно ощущалось движение, сопровождаемое какофонией шепотков, вздохов и плача, от которых голова моя клонилась, как под бременем.

Мне стало ясно, что они желают заступить мне вход, хотя я не знал причины. Я знал только, что должен пройти квадрат или мне грозит смерть. Я сделал шаг к нему, и тотчас же они обрушились на меня, широкие крылья отбрасывали меня назад, с криком и завывающей, наводящей страх мелодией, если можно назвать ее так, звучавшей в одно время в моей голове и вокруг. Стены и даже крыша вибрировали, пугая обвалом.

Я собрался с силами и рванулся к центру квадрата, как утопающий рвется к берегу. И тогда одно создание, несомненно дьявол, хотя столь же невидимый, как его адские сотоварищи, бросился на меня. Сверхъестественные когти вонзились мне в шею и терзали спину, пахнущее рыбой дыхание ударило в лицо, и все же на моем теле не оставалось следов.

Я вскинул руки над головой, чтобы защититься. Сердце мое пропускало удары, и я испугался, что лишусь сил. Задыхаясь, дрожа, напрягая каждый мускул до последней крайности, я призвал остатки мужества и заставил себя снова шагнуть вперед. Музыка становилась громче. Я вцепился ногтями в трещины между плитами пола и каким-то чудом сумел подтянуться к отмеченному квадрату.

В тот же миг ужасная тишина заполнила камеру с мощью яростного вопля и принесла с собой зловоние ада и морских глубин. Я думал, что голова моя лопнет от тяжести. Дико, как в бреду, я продолжал называть имена карт: Дурак, Башня, Сила, Справедливость, Правосудие. Призывал ли я духи карт, в которых видел теперь помощников, или это они пытались отвратить меня от квадрата? Голос как будто не был моим, но исходил откуда-то извне, сперва тихий, но постепенно набирая силу и мощь, набирая властность и наполняя часовню.

И тогда, когда я уже думал, что не вынесу этого, что-то отступило из меня, от меня, словно вырвавшись из-под кожи, процарапав, словно звериным когтем, по поверхности моих костей. Снова порыв воздуха, и тяжесть упала с моего дрогнувшего сердца.

Я упал ничком наземь, но не утратил чувств. Я все еще слышал, как затихали ноты — те же четыре ноты — и как, шепча и вздыхая, слабели духи, пока наконец не смолкли все звуки.

Я открыл глаза. Карты снова погрузились в сон, как спали прежде. Картины на стене апсиды утратили жизненность. Чувство пустоты и покоя внезапно охватило часовню, и я понял, что все кончено. Темнота сомкнулась надо мной. Не знаю, долго ли я лежал без чувств.

Я, как умел, записал мелодию. Следы на моих ладонях, стигматы, не заживают».

Леони протяжно присвистнула, перевернула страницу. Дальше ничего не было.

Она посидела немного, просто уставившись на последние строки записи. Оккультное взаимодействие музыки и места вызвало к жизни фигуры карт и, если она правильно поняла, призвало тех, кто прошел с другой стороны. «Из-под полога…» — как гласила надпись на переплете.

«И это писал мой дядя…»

В ту минуту Леони более всего потрясло то, что в их семье был писатель такого таланта, и об этом ни разу не упомянули.

«Однако же…»

Леони задумалась. Во введении дядя утверждал, что это — подлинное свидетельство. Она откинулась назад. Что он хотел сказать, когда писал о власти «пройти в другое измерение»? Как понимать слова: «мои другие „я“, прошлые и будущие»? А духи, призванные однажды, вернулись ли восвояси?

По спине пробежал неприятный холодок. Леони резко обернулась, глянула через плечо, не стоит ли кто за спиной. Она коротко взглянула в тени ниш у камина и в пыльные углы под столами и занавесями. Не обитают ли духи в имении и теперь? Ей вспомнилась фигура, пересекавшая лужайку вчера вечером.