Бангкок - темная зона

— В таком случае ответьте для пользы расследования, насколько близки вы были с сестрой?

Он сверкнул глазами, но ничего не ответил. Вместо этого неожиданно, и необъяснимо, поднялся и, оставив меня на балконе, пошел вниз. Я остался в позе полулотоса, наблюдая за его изящной, размеренной походкой, пока он в своем ниспадающем шафрановом одеянии не скрылся в святилище. Наверное, брат Дамронг рассчитывал, что я уйду, и меня подмывало именно так и поступить. Но я, хоть и чувствовал себя глупо, остался и коротал время тем, что наблюдал молчаливую, но ни на минуту не прекращающуюся жизнь храма.

Через час брат Дамронг вернулся. Нисколько не удивившись, что я по-прежнему на балконе, он устроился в позе полулотоса неподалеку от меня и с резкой внезапностью, которую я объяснил следствием дисциплины ума, сказал:

— Мы стали ближе, когда ей было двадцать с небольшим, а я еще был подростком. Она постоянно извинялась, что пользуется мною в качестве подушки, если хочет выплакаться, но только таким образом могла с собой совладать. Говорила, если будет платить за мое образование, я стану понимать окружающее лучше, чем она.

— Она рассказывала о своих клиентах?

Я с интересом наблюдал, как его безмятежность трансформируется в ненависть. Он словно стянул с себя резиновую маску, под которой оказалось неизвестное чудовище с планеты-карлика.

— Обо всех потеющих, красных, коричневых, черных, толстобрюхих, воющих от отчаяния, покинутых, душевно-ущербных, обо всех конченых охламонистых засранцах. О каждом из них. Ей требовались все ее силы, чтобы казаться бодрой. Иногда она даже притворялась, что любит их, какими бы они ни были говнюками. — Он нахмурился. — Так было до того, как она превратилась в бесчувственную профессионалку.

Я был огорошен не столько изменением его поведения, сколько тем, что он, казалось, сам этого не сознавал. Но было еще кое-что, отчего у меня на затылке зашевелились волосы. Теперь его голос звучал точно как у Дамронг: тот же тембр, те же обороты речи.

— Понятно, — нервно ответил я.

Он, не переставая хмуриться, отвернулся, вероятно, догадываясь, что сказал что-то не то, но не мог понять, что именно. Потеряв всю свою безмятежность, он беспокойно комкал в кулаке платье. И явно хотел от меня избавиться.

Пришла пора прощаться, а себе сказать: тот, кто произнес эти горькие слова и при том рычал на самом вульгарном жаргоне, не монах Титанака, а кто-то другой.

Потрясенный, я шел по храмовому комплексу мимо огромного белого чеди — зала для хранения реликвий (древнейшая постройка), и там спросил старшего монаха, где найти настоятеля. Монах ответил, что настоятель в том же зале для выполнения церемоний, откуда пришел брат Дамронг.

Сидящий в позе полулотоса под возвышением настоятель оказался тучным человеком, почти идеальным образом смеющегося Будды, и ответил на мое почтительное приветствие кивком. Я употреблял только самые почтительные, принятые в духовной иерархии выражения и следил за тем, чтобы моя голова постоянно находилась ниже, чем его. Проницательные глаза на веселом лице изучали меня. Я объяснил, что я детектив и расследую убийство сестры монаха. Настоятель подтвердил, что простер гостеприимство на кхмерского монаха, прибывшего на прошлой неделе и показавшегося ему необыкновенно набожным.

— Вы ничего не заметили в нем странного?

— Странного? Мы, люди, упорствуем в своем желании жить на этой мерзкой земле. Разве одно это не странно для духовных существ?

— В нем будто уживаются два разных человека, и время от времени происходит переключение с одной личности на другую.

— Всего два? С вашими глазами, видимо, что-то не так. Приглядитесь внимательнее, и вы поймете, что он меняется с каждым вздохом. Как я. Как вы.

Я снова поклонился, поблагодарил за мудрость и ушел.

23

Внезапное появление монаха в расследовании убийства Дамронг завело меня в эмоциональный тупик. Чувство вины за смерть Нок обостряла гора страданий, через которую пришлось перебраться этому молодому человеку. Но это утро было целиком посвящено массажу. Я выбрал довольно большое, хорошо известное заведение на боковой улочке, соединяющей Сукумвит с Сорок пятой сой. Многие пользуются этой улочкой, чтобы сократить путь, поэтому на ней множество прилавков с разномастной снедью. Каждый специализируется на чем-то особенном, и это можно понять по форме палаток: на тушеной свинине, вареной курице с рисом, салате из сомтана с клейким рисом, манго с таким же рисом и на всевозможных сладостях (не пропусти, фаранг, хрустящие блинчики с начинкой из кокосового крема). Я смотрел, как бакалейщик готовит тайский кокосовый пудинг по старинному рецепту — льет в маленькие отверстия в большой круглой сковороде жидкое взбитое тесто, затем добавляет туда же сладкое кокосовое молочко. Редко в наши дни увидишь, что это делают правильно. Меня же, благодаря глобализму и предприятиям быстрого питания, порой тянет на приготовленное на пару банановое пирожное.

С агентом ФБР я придерживался стратегии поцелуемся-и-помиримся. Весь вчерашний день мы провели в урагане телефонных звонков, эсэмэсок и посланий по электронной почте. Упомяну только самое обидное.

Я.Это всего-навсего гормональный консьюмеризм. Ты ничем не отличаешься от шастающих по площади Нана клиентов среднего возраста.

ФБР.Вот как! Можно подумать, то, что произошло с тобой и Дамронг, — проделки Купидона! Орион, плывущий по ночному небу! Всякие там чакры и лепестки лотоса в голове! А когда влюбляется американка — это, по-твоему, консьюмеризм.

Я(понимая, что вот-вот совершу грубый тактический просчет). Конечно, в этом разница между нашими культурами.

ФБР.А в твоем случае это культурный шовинизм, то есть именно то, в чем ты обвиняешь Запад.

Оценив по достоинству выпады друг друга, мы нашли иную тему для разговора, и я, чтобы подписать с Кимберли мирный договор, пригласил ее в массажный салон. Агент ФБР вся светилась, улыбалась и выглядела вполне профессионально (я в курсе, что накануне вечером она пригласила Лека в Пат-Понг на Четвертой сой выпить. Лек мне потом позвонил: Кимберли начала приставать, но, когда ее домогательства были отвергнуты, смирилась с отказом). Она сказала, что у нее хорошие новости, которыми поделится во время массажа.

— Только если не засну, Сончай.

— Именно это и предполагается. Если нет, значит, массажистка плохо знает свое дело.

Я с облегчением вошел с запруженной народом улицы в охлаждаемое кондиционером помещение. Девушка в приемной спросила, какой мы хотим массаж: традиционный тайский или масляный. Я, не посоветовавшись с Кимберли, заказал традиционный тайский по два часа на каждого. Два часа абсолютной пустоты в голове — хорошее приобретение за три сотни бат.

Не меньше тридцати девушек читали журналы или негромко сплетничали. Это навело американку на мысль…

— Они занимаются только массажем… или еще чем-нибудь?

Обычный ход рассуждения фарангов.

— На втором этаже они занимаются только массажем. А на третьем выполняют все пожелания клиента.

— Разве мораль зависит от высоты? Или я чего-то не понимаю?

— На втором этаже практикуют традиционный тайский массаж, на третьем — масляный. Трудно представить, чтобы молодая женщина растерла всего мужчину маслом, а тот после этого не возбудился. А мы, тайцы, народ сочувственный.

— И как дорого оценивается ваше сочувствие?

— В тройную цену по сравнению с обычным массажем, но разница за счет чаевых. Девушки дарят любовь на третьем этаже, а мы идем на второй.

— Ясно, — буркнула американка.

Но прежде чем подняться по лестнице в рай, нам пришлось вымыть ноги. Кимберли стало не по себе, когда девушка усадила ее перед чашей с подогретой розовой водой и попросила снять обувь. Никого не надо допрашивать, арестовывать, не в кого стрелять, и агент ФБР, не находя применения своим талантам, нахмурилась. Ей показалось, что мыть ноги подобным образом — проявление антиамериканизма вроде крикета и коммунизма. Но через пять минут ее лицо просветлело, и она повернулась ко мне.