Нет причин умирать

Она детектив полиции. И если ей стало известно, что совершено преступление, ее работой было расследовать его, невзирая на все возможные последствия.

Может, она и не осмелится быть прямым участником этого дела, по крайней мере на какое-то время, но она знает человека, который сможет сделать работу за нее. Если захочет.

Она всегда подозревала, что, возможно, ей придется положиться на Джона Келли, хотя бы на начальной стадии. А зная Келли так, как она его знала, Карен была вполне уверена, что он сможет придать делу широкую огласку, с ее помощью или без нее.

Келли был со своей подругой, смертельно больной. Возможно, уже покойной. И Карен понимала, что даже Келли понадобится какое-то время, прежде чем снова с головой уйти в загадочное хэнгриджское дело. Но Карен готова подождать. По крайней мере несколько дней.

Она, однако, была уверена, что система не сможет прикрыть это дело. Ни в каком случае.

Похороны состоялись через пять дней. Келли помогал девочкам с приготовлениями и обнаружил, что в течение этих четырех дней был мысленно поглощен только своим горем. И он уже не думал о том, как бы отвлечься. Мойра была мертва, и он больше не искал повода делать все, что угодно, только бы не сидеть с ней – больной. Жестокая реальность ее смерти будто собрала его чувства в фокус. И он искренне желал лишь, чтобы это случилось раньше.

Он проводил долгие часы, просто гуляя по побережью, смотрел на море и думал о своей жизни и о той жизни, что делил с Мойрой.

Он не пытался связаться ни с одной из семей, потерявших своего ребенка в Хэнгридже. Не пытался и связаться с Карен Медоуз насчет дела девонширских стрелков. И когда она все-таки позвонила ему спросить о Мойре, он быстро рассказал ей новости, сказал, где и когда будут похороны, и дал ей ясно понять, что не собирается разговаривать ни о чем более. И лишь совсем изредка он позволял мысли о Хэнгридже промелькнуть в его голове.

Разумеется, он позвонил Нику в день смерти Мойры.

– О, черт, пап, мне так жаль, – ответил Ник. – И я так хочу увидеть ее. Черт побери. Почему же я просто не бросил все дела?

– Откуда тебе было знать, – сказал Келли. – Мы не думали, что это произойдет так быстро.

Он понятия не имел, правда это или нет. Он не помнил, чтобы на какой-либо стадии болезни с кем-либо обсуждал, сколько еще Мойра протянет. Это была одна из тем, которые никогда не поднимались.

– Мне просто хотелось увидеть ее хотя бы еще один раз, папа, вот и все.

– Я знаю, сын. – И Келли действительно знал. Ник был еще одним человеком, который просто обожал Мойру. Она была женщиной, щедро одаренной способностью иметь друзей.

В день похорон маленькая часовня при крематории должна была принять толпу около ста человек для короткой службы. Так пожелала Мойра – быть кремированной. Келли была неприятна сама мысль о том, что человеческие тела сжигают, но, хотя он и знал, что желание быть кремированной упомянуто в ее завещании, он никогда не делал попытки ее отговорить. В конце концов, если уж быть полностью честным, ему не нравилась и мысль о том, что человеческие тела гниют на кладбище. В любом случае то, как именно от человеческих тел избавляются, или отправляют их на покой (эвфемизм, неизменно применяемый теми, кто имеет отношение к этому процессу), – это лишь меньшее из различных зол, думал Келли.

Тем не менее было очень приятно видеть такое количество людей. Мойра была очень общительная женщина, и она была бы рада видеть, что так много людей пришло на ее похороны.

Ник приехал из Лондона, как Келли и предполагал, на своем новом, явно выполненном на заказ, серебряном «астон-мартине». Машина была такая, что при других обстоятельствах Келли потребовал бы разрешения покататься на ней. У них с Ником была общая страсть к спортивным машинам, к британским спортивным машинам в случае Келли, и он без всякого стыда завидовал своему сыну, который был в состоянии купить почти любую машину, какую бы ни захотел.

На похоронах присутствовали члены семьи Мойры, которых Келли до этого никогда не встречал. А еще все ее друзья из Торбея, из больницы, где она с перерывами проработала почти всю свою взрослую жизнь, ночной сестрой в детской палате, пока в конце концов три месяца назад не стала слишком больной, чтобы продолжать работать. Один из старших врачей, старый близкий друг, выступил в часовне при крематории, выказав теплоту и привязанность. Келли был благодарен ему за то, как он точно представил характер Мойры, за те истории, что он рассказал о ней, восхваляя ее чувство юмора и практичность, ее доброту и щедрость и, самое главное, ее человечность.

Келли захлестнули его личные воспоминания. Как они первый раз встретились, как были представлены друг другу в бюро знакомств, как первый раз занимались любовью, и он так нервничал после долгого периода воздержания и так спешил снять штаны, что упал, потому что они запутались клубком у него на лодыжках. Прямо как в комедии Брайана Рикса, сказала Мойра, и после этого все, что произошло дальше, казалось абсолютно естественным.

Он тоже помнил ее чувство юмора и ее готовность смеяться даже над его самыми безнадежными шутками. Особенно вспоминал он ее непередаваемый раскатистый смех.

Еще он помнил, как она плакала после смерти ребенка, за жизнь которого она и ее коллеги в больнице Торбея отчаянно боролись.

Она была прекрасным человеком, и Келли хотелось теперь, чтобы он говорил Мойре о том, как ценит ее и дорожит ею, намного чаще. Ему хотелось, чтобы эти слова были произнесены не только после какой-то грубости или обиды. Он помнил только один случай, когда это произошло.

В маленькой часовне он сел рядом с Дженифер. Ник сидел за ними. Келли подумал, что оба они просто исключительные молодые люди.

Он осмотрелся, когда входил в часовню мимо гроба Мойры, но мало что воспринял. Конечно, среди всего этого народа он узнал несколько лиц. Еще он заметил Карен Медоуз, которая сидела позади у двери. Он был рад увидеть ее здесь. Однажды ей случилось стать хорошим другом для Мойры, как раз когда он сам был для нее кем угодно, но не по-настоящему близким человеком.

Дочки Мойры пригласили всех домой после похорон, чтобы выпить и закусить. Традиция, которая никогда не нравилась Келли, но он даже и не думал возражать, так как знал, что это расстроит девочек.

Когда они шли к парковке крематория, Карен Медоуз подошла к Келли и слегка коснулась его руки.

– Мне действительно очень жаль, Келли, – тихо сказала она.

– Я знаю, – ответил он.

– Да, всем нам будет очень не хватать твоей Мойры.

– Да.

Обыкновенные банальности – но Келли знал, что каждое слово было произнесено абсолютно искренне.

– Послушай, у меня никак не получится зайти, потому что я ужасно опаздываю, но я буду думать о тебе, о'кей?

– Да, да.

И он быстро отвернулся. Ему не нравилось, когда люди видели, что он растроган. По этой же причине он предпочел поехать домой один, а не с дочками Мойры и другими членами семьи на похоронном лимузине, и, направляясь к своей машине, он был рад.

От дома Мойры он свернул на Баббакомб и направился вдоль побережья к смотровой площадке, где он тихо просидел несколько минут, смотря на море и чувствуя облегчение оттого, что он в полном одиночестве. Был прекрасный день для этого времени года. Море искрилось.

Он думал о том, как бы поехать по крутому ветреному холму, по дороге, что ведет к «Кэри-Армз», одному из его любимых пабов, расположенному прямо на пляже Баббакомба. Но у него действительно не было на это времени. Хотя, если бы он пил по-прежнему, у него бы, конечно, нашлось время. И он бы круто напился. Но это стало бы последним оскорблением Мойры, которая оказала ему такую поддержку, когда он в конце концов избавился от этой привычки. Так что вместо этого он просто уселся поудобнее и скрутил сигаретку. Он выкурил ее с благодарным чувством, сидя в своем маленьком «MG», посматривая из открытого окна на блестящую темно-синюю гладь Атлантического океана с правой стороны и на ряды прибрежных отелей с левой, почти не думая, почти не двигаясь, почти не видя. Он не сломался и не заплакал. Было такое чувство, словно он выше этого. Он просто хотел немного побыть наедине с собой, прежде чем вновь присоединиться к остальным присутствующим на похоронах.