Обскура

Сумеет ли он помочь на этот раз, раз уж не сумел в прошлый? Жан не мог и не хотел ничего обещать наверняка. Но у него были знакомые в медицинских учреждениях, куда принимали на работу и подростков. Он видел, что Анж настроен серьезно. Позаботившись о нем, Жан смог бы компенсировать свою былую небрежность.

— Посмотрим, что можно будет сделать.

Лицо мальчика осталось неподвижным, но Жан различил в его глазах глубокую признательность.

Когда шаги Анжа по истертым ступенькам лестницы стихли окончательно, а затем хлопнула наружная входная дверь, вызвав эхо на лестничной клетке, Жан почувствовал, как у него сжимается сердце. Большие надежды… непомерно большие надежды…

В этот час он еще не знал об исчезновении Сибиллы.

Глава 20

В конце концов Жан задремал прямо в кресле, и «Фотообзор парижских клиник», который он перед этим просматривал, соскользнул с его коленей на пол, открытый на развороте с фотоиллюстрациями сифилиса. На фотографии слева был изображен мужчина лет тридцати пяти, как сообщала подпись, художник-декоратор, лицо которого было обезображено валикообразным утолщением бордового цвета (хотя снимок был черно-белым, Жан знал, как это выглядит в действительности), полностью закрывавшим пространство от верхней губы до кончика подбородка. На правой фотографии была женщина, горничная тридцати трех лет, лицо которой было в сифилитических язвах, покрытых красновато-лиловыми корками, напоминающими по цвету кардинальский пурпур. Кое-где на них был заметен белый налет шелушения.

Эти фотографии были последним, что он увидел, перед тем как закрыть глаза. И во сне они продолжали преследовать его: мужчина с огромным уродливым наростом посреди лица и женщина, словно собирающаяся на бал оживших мертвецов… И вдруг под этой жуткой маской он различил черты лица Сибиллы… или Обскуры — для него эти два лица сливались в одно.

Сероватый рассвет, просачиваясь в комнату, постепенно освобождал из-под покрова тьмы книги, мебель и остальные предметы. Видя, как их очертания становятся все более отчетливыми, Жан словно открывал их для себя заново. Например, вот этот небольшой этюд Анри Реньо к картине «Казнь без суда во времена мавританского владычества в Гренаде», который отец в свое время получил от автора в обмен на краски и холсты, а потом передал сыну, когда тот поселился в его доме вместе с Сибиллой. «Нет, это что-то!» — часто повторял он, указывая на надменного вида мавра, вытирающего лезвие своей кривой сабли над обезглавленным телом казненного, голова которого уже скатилась по ступенькам вниз.

Жан перевел взгляд на окно, однако сейчас вид темной громады Лувра на противоположном берегу Сены, еще не освещенном, производил мрачное впечатление. Угасшая было тревога снова сжала ему сердце. Сибилла!

Дверь спальни была приоткрыта. Жан одним прыжком вскочил и бросился к ней. Но кровать была пуста.

Он попытался восстановить в памяти все события вчерашнего вечера. Дожидаясь возвращения Сибиллы, он пережил несколько состояний. Сначала — раздражение. Из-за своей актерской карьеры она забывает обо всем на свете! Ох, Сибилла, вечный ребенок!.. Должно быть, веселится где-нибудь вместе с остальными актерами, вместо того чтобы сразу после спектакля возвращаться домой. А он еще готовил для нее ужин!.. Что-то он уж слишком хорош. Совсем ее распустил! А ведь если бы он в свое время не положил этому конец, она бы так и продолжала позировать обнаженной кому попало!

Однако примерно час спустя раздражение сменилось ревностью. Ему пришло на ум, что Жерар решил встретить Сибиллу после спектакля, а потом под влиянием внезапно вспыхнувшей страсти отбросил всю былую щепетильность, в результате чего они оказались друг у друга в объятиях. Эта мысль была невыносима, и какое-то время Жан всерьез подумывал отправиться на поиски вероломной парочки. Но куда? В клинику Бланша? Рискуя поднять на ноги все заведение? Представив себе комизм ситуации, он отказался от своего намерения. Чтобы немного успокоить нервы, он выпил вина. Это помогло, и он даже рассмеялся вслух, один в пустой квартире, — над собой, своими слабостями, глупостью и малодушием. Он воистину жалок — он, ласкающий Обскуру лишь в мечтах. Иначе говоря, обнимающий лишь тень, призрак, ничего больше… Ее образ вновь предстал перед его мысленным взором. Она являлась ему и во сне — причем совсем недавно, когда он заснул в кресле. Как будто пришла утешать его из-за предполагаемой неверности Сибиллы.

Вино развеяло мысли о неверности и предательстве.

Но как только вызванная напитком эйфория рассеялась, Жан снова ощутил беспокойство. Нет, в самом деле, ну где же она может быть в это время? Уже светает… Чтобы успокоиться, он снова напоминал себе о детском характере Сибиллы, об актерских вечеринках, где обычно веселятся до рассвета. Потом принялся рассеянно листать «Фотообзор парижских клиник».

С наступлением утра беспокойство переросло в настоящую тревогу. Даже если Сибилла и ночевала где-то в другом месте, под утро она ведь должна была вернуться! Настолько забыть о приличиях она бы себе не позволила… Значит, с ней случилось несчастье! Воображение Жана лихорадочно заработало. Он начал восстанавливать последовательность событий с самого начала. Он сознавал часть своей ответственности за случившееся, но это не делало истину менее ужасающей: Сибилла похищена, она попала в руки того самого безумного убийцы, которого Жан уже видел. На следующий день после премьеры, когда он проводил Сибиллу в театр, побывал на спектакле и после встретил ее у выхода, он заметил на бульваре того самого человека, которого уже видел в «Фоли-Бержер». Тогда он не обратил на это внимания, но сейчас отчетливо вспомнил.

С нарастающим ужасом Жан осознал, что вид этого человека в точности соответствовал тому описанию, которое дал официант в «Огнях Парижа», говоря о весельчаке, с которым ужинала Анриетта Менар: усатый блондин в клетчатом костюме. Именно с этим человеком он на миг встретился взглядом у театра.

Заметить Сибиллу тот мог где угодно — на сцене или возле театра. А если вспомнить, что она полностью соответствовала тому типу женщин, который использовал для создания своих «картин» этот адский художник…

Жан чувствовал, что сходит с ума. Нужно было привести мысли в порядок. Он пошел на кухню и поставил кипятить воду. Он должен что-нибудь съесть, умыться, сменить рубашку… Сразу после этого он собирался идти в полицию.

Обе комнаты заливал мрачноватый серый свет с улицы, но Жан даже не подумал зажечь лампу. Паркет поскрипывал под его нервными шагами. Если отец еще не перешел из своей спальни в мастерскую, то наверняка удивляется, какая муха его сегодня укусила. Сам не свой, Жан то и дело натыкался на мебель; он долго искал в комоде свежую рубашку, а потом чуть не ошпарился кипятком на кухне. Мысль о том, что придется снова встречаться с Лувье, его не слишком радовала, но у него не было выбора.

В ванной Жан наполнил таз холодной водой и окунул в нее лицо. Это подействовало словно удар хлыста. Он постоял так несколько секунд, пока не почувствовал, что начинает задыхаться. Наконец он выпрямился и несколько раз судорожно глотнул воздуха, опираясь ладонями на стол. Эта процедура чем-то напоминала крещение. Он надеялся, что вода очистит его, смоет все грехи. Ледяные струйки потекли по спине и груди, и он вздрогнул всем телом. День еще только занимался — было всего семь часов. Лувье не появится в своем кабинете еще целую вечность…

В восемь часов Жан уже был у входа в здание сыскной полиции. Ни парусники и пароходики, скользящие по Сене, ни крики речных птиц не могли хоть сколько-нибудь развеять его отчаяние. Его провели в широкий, плохо подметенный коридор и оставили сидеть на скамейке — впору было, как в детстве, начать считать овец. Мимо него из стороны в сторону ходили полицейские. Большинство из них не удостаивали его даже взглядом, другие смотрели подозрительно, как на возможного преступника. Некоторые на ходу перебрасывались приветствиями или шутками. Иногда полицейские вели с собой «клиентов» в наручниках. Только Лувье все никак не появлялся, и не у кого было узнать, появится ли вообще. Жан с ужасом думал, что время идет и с каждым новым оборотом стрелок на циферблате остается все меньше шансов спасти Сибиллу. Забытый всеми, он сидел на скамейке в окружении полицейских, ни один из которых даже пальцем не шевельнул бы ради него, и представлял себе возможные варианты развития событий, один страшнее другого. Его преследовало невыносимое видение: труп Сибиллы, превращенный в главный элемент репродукции «Олимпии» в жанре макабр…