Крики в ночи

— Конечно.

Доктор Раймон беспокойно заерзал. Он опустил кота на пол и стал уговаривать его попить еще молока. У меня появилась возможность осмотреть комнату: в ней, как и во многом другом во Франции, проглядывалось что-то неуловимо знакомое и в то же время совершенно чуждое, что — я не мог сразу определить. Я пробежал глазами по книжным полкам, трем плетеным корзинам для бумаг, галерее дипломов в рамках, креслам, высокому комоду, умывальнику, пустому камину. Я перевел глаза на ближайший ряд книг — многие из них на английском. Ряд за рядом, все они посвящены сексуальным проблемам: „Элементы сексуальности“, „Отклонения“, „Сексуальная вина и репрессии“, „Формы сексуального поведения“, „Сексуальное влечение", все в таком же духе. Теперь я понял смысл таблички на входной двери.

Он заметил мой интерес и отогнал кота. Потер глаза под очками.

— А что же случилось с мадам Сульт?

— Вы желаете знать, что случилось с мадам? Она стала отшельницей.

— И затем дети погибли во время пожара?

Он рассматривал какие-то бумаги на столе.

— Да, месье.

— А у нее еще были дети?

Раймон покачал головой:

— Нет, месье.

— Но вы лечили ее?

— Меня вызывали. У меня был кое-какой… опыт в проблемах, возникающих с детьми. В известной области человеческих отношений. — Он показал рукой на библиотеку. — Месье, я занят. Вы ведь пришли не для консультации.

Занятым он не выглядел — просто старым и уставшим. Я попытался завоевать его симпатии. Рассказал о том, при каких обстоятельствах мы нашли дом, как появился Ле Брев и показал мне поляну в лесу, о фактах, которые узнал о его бывшем напарнике Элореане, о сценах, разыгравшихся после захвата особняка Сультов, свидетелями которых стала мать Нинетт.

Раймон внимательно выслушал меня, склонив голову набок, как верный пес, затем медленно произнес:

— Я не уверен, что прошлое имеет к этому отношение.

— Но такая вероятность существует?

— Кто знает, месье?

— Смерть детей Сульта была случайной?

— Не могу сказать точно, но кое-что сообщу. Эти дети были очень нервными и легко возбудимыми. Их изолировали.

— Они не ходили в школу? Никакого частного преподавателя?

Он покачал головой:

— Никакого. Только мадам. — Он заколебался, будто хотел еще сказать что-то, затем решил промолчать. — Их жизнь была, как бы точнее сказать… иллюзия. Они были… ненормальны.

— Так как же они погибли?

— Кто знает, месье? — Он натянуто улыбнулся. — Не следует забывать, что им было всего десять и двенадцать в то время.

— Так же, как и моим детям сейчас.

Раймон, казалось, не услышал реплики.

— Думаю, вам нужно идти, месье. Извините.

— Но, как сказал инспектор Ле Брев, погиб только один ребенок.

Он застыл.

— А по-моему, двое, месье.

— Считайте, как хотите, но Ле Брев изменил свою версию.

Он сжал губы.

— Это не важно. Я ничего не знаю. Я не видел мадам несколько лет после пожара. Она отдалилась от мира.

— Но это ведь случилось тридцать семь лет назад.

По его глазам было видно, что он вспоминает это давно минувшее время.

— Именно так.

— Почему? Почему она удалилась от людей, от мира?

— Пожалуйста, уходите.

Он встал, чтобы проводить меня к двери.

— Почему вы гоните меня?

Он колебался.

— Мадам Сульт стала одержимой Они были единственным, что у нее осталось. Они жили очень дружно. И были очень близки, вы понимаете. Мать и дети.

— В доме в Шеноне?

— Какое-то время да, месье.

— В каком смысле они были ненормальными? — спросил я. — Почему она держала их вдали от всех?

Сейчас он уже разозлился и откровенно пытался избавиться от меня:

— Я врач и не могу отвечать на такие вопросы.

Он вызвал звонком пожилую служанку.

— Они были ненормальными? Идиотами?

Раймон покачал головой:

— Напротив, они были очень умными.

— Хорошо, — сказал я. — Я знаю, где она живет, и могу спросить у нее сам.

Он поймал меня за руку в дверях:

— Не ходите туда, месье.

— Гурдон-сюр-Луп? Разве не там?

— Оставьте ее в покое, прошу вас.

— Оставить мадам Сульт? Почему?

— Человеческая жизнь, а особенно ее конец — это очень печально. Вы человек свободной профессии? — Он вопрошающе поднял брови.

— Архитектор.

— Ага. Архитектор. Должно быть, вы полагаете, что мир состоит из прямых линий. Нет, мой друг.

— Конечно, нет. Что вы пытаетесь мне доказать?

— Месье, должен предупредить вас. Мадам Сульт старая, больная, у нее расстроена психика. Все мы стареем, это неизбежно.

Он опять протянул руку, показав, где выход.

— Я бы хотел…

— Но считаю нужным предупредить. Она старая и больная. Жертва. И тоже не в своем уме.

Не в своем уме. А кто из нас в своем, думал я, и в первую очередь я сам, который все еще торчит здесь, надеясь выяснить то, что оказалось не под силу полиции. После обеда я поехал в комиссариат в Понтобане, в одно из этих вычурных зданий, с кариатидами у входа и круглыми окнами, под сводчатой крышей, похожих на небольшой железнодорожный вокзал. Мне хотелось спросить, есть ли хоть какой-то прогресс в поисках Мартина и Сюзи. Я встретил Ле Брева на лестнице, спешащим к машине. Он кивнул и подошел ко мне, лоснясь от испарины, опережая мои вопросы:

— Нет, месье. Ничего нового.

Взглянув на него, я решил, что лучше не рассказывать ему о моих расследованиях смерти детей Сульта. Он поднял бровь и сказал:

— Поиски еще не завершены… далеко не завершены.

Мимо нас проходили люди.

— Что это означает?

— Это означает, что я еще не закончил дела с вами и вообще с кем бы то ни было. Вы по-прежнему живете в гостинице в Сен-Максиме?

Я кивнул. Он все еще не уверен в том, что я не убивал их, — я видел это по его глазам. Смятая мокрая пижама и что-то, что сказала ему Эмма до того как уехала, подтверждали его подозрения. Он смотрел на меня как на преступника, и мне нечем было разубедить его. Пока нечем.

Я вышел из комиссариата и столкнулся нос к носу с Эстель. Она спешила по узкой улочке к своей машине и, без сомнения, приходила в комиссариат по делам.

Я окликнул ее, и в первый момент мне показалось, что она не рада встрече.

— Эстель?

Она обернулась, одетая в короткий белый жакет и желтые брюки, с сумочкой через плечо. Бронзовый загар оттенял ее светло-пепельные волосы.

— Эстель, послушай…

Она покачала головой:

— Бесполезно, ничем не могу помочь.

Эмма насторожила меня своим звонком накануне, но Эмма была далеко, а Эстель стояла рядом, в солнечном свете, и я хотел поделиться с ней новостями.

— Эстель, я видел старого доктора, который лечил мадам Сульт. Доктора Раймона.

— Что?

Она напряглась. Я пересказал ей то, что он мне поведал об уединении семьи, жившей в том доме в Шеноне.

Она пожала плечами:

— Ну и что? Это все в прошлом.

— Эстель, мне надо убедиться… Я собираюсь увидеться с мадам Сульт. — Что бы ни чувствовала Эмма, мне нужна для этого помощь. — В Гурдон-сюр-Луп.

Я рассказал ей о встрече с Люка.

— Я знала это, — бросила она.

— Знала? — я уставился на нее. — Почему же ты мне не сказала?

Ее голубые глаза улыбнулись.

— Все знают, где живет эта старуха. Она купила поместье в горах, после того как суд принял решение о компенсации, после трудных судебных сражений в шестидесятые годы о конфискации компании Сульта. И теперь живет там одна. Ни с кем не разговаривает.

— Но я должен поговорить с ней. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, поедем со мной, Эстель.

Помню, как мы стояли вдвоем на оживленной улице, у меня было ощущение, что время остановилось. Ее застывшая фигура и этот странный взгляд.

— Давай зайдем ко мне, — предложила она.

Мне нужно было тогда отступить, я понимал, что разрываюсь между двумя женщинами. Но мне требовалось забыться от горя и отвлечься от отчаянных попыток найти детей.