Охота на «крота»

Алшами был все еще жив и где-то творил свои дела. Он по-прежнему был опасен. Фаридун сейчас где-то очень далеко, и чем бы он сейчас ни занимался, для кого бы это ни делал, я понимал, что многим ему обязан. Иногда мне становилось интересно, что именно замышляет Кэтлин. Она была прекрасным, замечательным другом. Увижу ли я ее снова? Или получу хоть весточку от нее? Что случилось с Нуреддином? Уцелел ли он тогда? И что стало с Уорис? Нет, не думаю, что я увижу кого-нибудь из них. Я устал. Моя война завершилась. Мне больше нечего делать в тех краях.

Каждый день, примерно в три тридцать, компьютер издавал сигнал. И чем бы я ни занимался, как бы себя ни чувствовал, я вставал и шел за Мириам на летнюю игровую площадку, находившуюся примерно в полутора милях от нас. Потом мы возвращались домой, и все это время она рассказывала о том, что сделала или нарисовала и кто теперь ее лучший друг.

— Как дела у Карлин? — спрашивал я ее.

— Мне не нравится Карлин. Она противная.

Но на следующий день, когда я спрашивал:

— Как там Карлин? Она сегодня не вредничала?

— Папа! Мы с Карлин — подруги навечно!

Я даже не пытался этого понять.

Обычно вскоре после того, как мы с Мириам возвращались домой, с работы приходила Бетси. Иногда мы ели то, что она приносила из «Джамп-старт» или закусочной «Чак-вэгон». Бетси старалась избегать «Макдоналдса». «Кормушка для жиртрестов» — так она называла эти заведения. Иногда я устанавливал на заднем дворе маленький гриль и готовил для нас хот-доги или гамбургеры, и мне казалось, что они получались достаточно вкусными. Но однажды Бетси дала мне пластиковую коробочку из «Уол-марта». «Думаю, тебе это понравится», — сказала она и поцеловала меня в щеку. Это была книга под названием «Рожденные для гриля: американские праздники». Я внимательно почитал ее, и, похоже, после этого моя стряпня стала лучше.

Мы с Бетси старались жить обычной семейной жизнью, и со временем у нас это стало получаться. Но мы так и не могли окончательно наладить отношения. Мы больше не были сообщниками, и мы уже не были любовниками. Когда я дотрагивался до нее, она отстранялась, а если она прикасалась ко мне, я вдруг ловил себя на мысли, что не хочу близости с ней. А иногда она вдруг безо всякой видимой причины пыталась начать разговор с фразы: «У нас проблемы, Курт». Но я ничего не отвечал, потому что это был тот камень, который мне не хотелось переворачивать.

Однако мы старались все наладить, но на это уходило больше времени, чем я предполагал. Наступила середина июня. Гриффин больше не звонил, никто не расставлял ловушек, я освоился со своими обязанностями на водопроводной станции и стал понемногу заниматься плотницким ремеслом. Но временами я по-прежнему слышал вой ветра и тьма сгущалась надо мной, особенно когда я оставался один. И все же мир Уэстфилда вызывал у меня все меньше подозрений, и постепенно я стал терять бдительность, потому что… нельзя же все время быть начеку.

Глава 31

— Курт, дружище, прости, что беспокою тебя.

— Сэм, уже полночь! Что ты делаешь в офисе в такой час?

— Я не по работе.

— Я думал, ты пришел помочь мне поменять баллоны с хлором.

— Нет, — сказал Сэм с некоторым удивлением. — Обычно мы не меняем их по ночам. С этой работой справится и один человек.

— Знаю, — ответил я. — Но люди потребляют много воды, и баллоны нужно менять почаще. А раз ты здесь…

— Это может подождать до завтра?

— Только до утра.

— Да. — Сэм вытер лоб тыльной стороной ладони. — Я давно этим занимаюсь, но всегда переживаю из-за этих баллонов. Ты проверил систему безопасности? Маски, дыхательные аппараты? Конечно, проверил. Но давай оставим это до утра. Я хочу поговорить с тобой о другом.

— Давай.

— Я о Четвертом июля. Нам нужен человек, который возглавит шествие и понесет флаг.

— Обратись в Организацию ветеранов войн. Там полно парней, обожающих подобную работу.

— Конечно, Курт. Но когда я говорил кое с кем из них, они предложили… понимаешь, они хотят, чтобы флаг нес человек, который участвовал в войне с террором.

— Ты имеешь в виду меня?

— Других у нас нет.

— Сэм, я не могу рассказывать о том, что делал, и не хочу, чтобы люди расспрашивали меня об этом.

— А нам и не нужно знать, чем ты занимался. Нам достаточно того, что ты в этом участвовал.

— Сэм… — начал было я, но не мог придумать, что сказать. Речь шла об обычном городском параде. Но дело в том, что в детстве я каждый год смотрел его, и, определяясь в рейнджеры, в глубине души надеялся, что, возможно, когда-нибудь смогу его возглавить. Я уже очень давно не вспоминал об этом. — Для меня это будет большой честью, — вырвалось у меня прежде, чем я это осмыслил.

Отработав смену, я поехал домой и припарковался на подъездной дорожке перед домом. В окнах горел свет, но я не стал входить, потому что не знал, что сказать Бетси, и вообще, хочу ли я с ней говорить. У меня была хорошая и довольно забавная новость, касающаяся парада, но я не мог поделиться ею, и меня вдруг охватила грусть, словно кто-то наложил на меня заклятие. Я заставил себя вылезти из пикапа. Я стоял около машины и смотрел на спортивную сумку, лежавшую на сиденье, на старые рейнджерские ботинки, в которых бегал. Что со мной случилось? И почему мне так тяжело? Я не испытывал ничего подобного, когда был на войне. Даже когда находился в плену. А теперь я наконец вернулся домой, и для меня это было настоящим счастьем. Мне доверили возглавить этот дурацкий парад в честь Дня независимости. Все складывалось наилучшим образом. Но что-то во мне говорило: «Пора умирать, Курт. Все кончено». Я не представлял, что именно кончено. Я не знал. Я держал в руках футболку и шорты, которые собирался надеть, и просто прижимал их к себе, как Мириам прижимает тряпичную куклу.

— Курт? — крикнула мне Бетси из окна.

— Да?

— У тебя все в порядке?

— Да, малыш. Думаю, мне стоит пробежаться.

— Ты уверен?

— Конечно.

Я переоделся прямо на подъездной дорожке, а потом побежал старым маршрутом, по которому давно уже не бегал. Он пролегал мимо ручья Круклег в сторону Джефферс-Рокс. Где-то мили через три я понял, что смогу пробежать весь маршрут. Непрерывное движение разрушило тяготевшие надо мной злые чары. Я нашел в себе силы, дыхание выровнялось. Прохладное утро и бег помогли мне преодолеть себя. К тому времени, когда я достиг небольшой тополиной рощицы у камней в пяти милях от дома, я чувствовал, что могу бежать целую вечность.

Неподалеку от деревьев стояла машина «шевроле»-седан, но она была слишком далеко, чтобы ее можно было рассмотреть. Да мне и не хотелось наблюдать, как кто-то трахается, или что еще они собирались делать в этом месте в такое время. Поэтому я продолжал бежать по полю и в который раз восхищался великолепием восхода.

Куда дальше? Я хотел сделать большой круг и направиться к перекрестку на 70-й трассе. По моим подсчетам, я должен пробежать миль двенадцать-тринадцать, пока не вернусь домой. Но я не был до конца уверен, что выбрал правильную дорогу. Я изучал незнакомый мне путь, пробираясь через заросли кукурузы, которая была мне по плечи. Земля достаточно мягка и податлива, по ней приятно ступать. Оказалось, что на другой стороне поля — искусственный пруд, в котором отражалось нежно-голубое небо. Пруд занимал площадь примерно с акр, я обогнул его, а затем легко поднялся по пологому склону на противоположной стороне.

Прошло пятьдесят две минуты с тех пор, как я начал пробежку. Преодолев около семи миль, я размышлял, какой дорогой возвращаться, и я сделал небольшой круг на вершине холма, обдумывая дальнейшие действия. Куда ни посмотришь, домов нигде нет, только поля и пруд с большой ивой на другом берегу. Трудно представить себе более приятное и умиротворяющее зрелище. И вдруг меня осенило: это было то самое место, которое я рисовал в своем воображении.