Завещание Сталина

— Он еврей, я не могу. Этот запах — убийственно…

Клавдия Ивановна, состарившаяся в залах детской библиотеки, целомудренная и наивная столько же, сколько и бедная, беззаветно верившая каждому слову официальной пропаганды, с жаром возразила:

— Ну, и что? Евреи нам, Маша, Христа подарили и принесли победу в Октябрьской революции!..

«Какого Христа, какую революцию? Не для нас, а для себя они «дарили» и «несли» — и Христа, и революцию. Всё — на чужих костях. Это же теперь каждый олух знает, кто прочёл хотя бы что-либо из Климова, Емельянова, Истархова, кто проявил настойчивость и разыскал «Протоколы сионских мудрецов»… Как можно жить, оставаясь в таком мраке?..»

Но Клавдия Ивановна нееврейских книг по еврейской истории не читала и о них ничего не слыхала, а если и слыхала, то считала всех авторов «агентами американского империализма», вот ведь какой сдвиг по фазе…

— Евреи и есть основной народ России, — уверенно говорил Борух, не только не заботясь о чужих национальных чувствах, но намеренно попирая их, стараясь унизить русских. — Есть численность, есть качество. Есть уголь и есть топка. Мой прадед шил сапоги для всей вшивой царской армии. Тогда это было как «Фольксваген» или «Опель»… Тогда в этой задрипанной стране техники совсем не было, всё пёхом, а как без сапог? Тридцать тысяч пар поставлял для военного ведомства… Ну, разумеется, он шил не сам, а объединял частных мастеров, давал им заказы. А дед? Дед состоял в одесской «ЧеКе», а после работал на кафедре Института красной профессуры… Нет, не совсем на кафедре, он заведовал хозяйственной частью, материальным обеспечением профессуры… Конечно, какие-то крохи перепадали. В те годы, рассказывает бабушка, она по три раза в год ездила в Крым. Один раз — в отпуск по путёвке, а два раза — с контрольной комиссией, тоже по месяцу и бесплатно, дед ей всё это устраивал, она ревизором была. И хотя без образования, освоила все ходы и выходы… Потом уже диплом достали. Даже парочку — на выбор… Хорошо жили тогда наши трудящиеся! Пока Ёська на трибуну не влез, свобода личности была полная. Дед каждый год в Америке посещал родственников. Родственники там свой пролетарский магазин держали, так дед им помогал налаживать деловые связи с Совдепией. Совдепия им в долларах платила на дело мирового раскрепощения личности. Инвестировала, как теперь говорят. Если коровку не доить, у неё сиськи отвалятся…

Первый раз Борух попытался передать её «напрокат» своему компаньону уже через неделю их отношений. Компаньон работал в какой-то комиссии горсовета и мог за взятку устроить захоронение на самом престижном кладбище. Люди в горе ничего не жалели, а банда никого не щадила: навар шёл густой. И что самое важное — полностью бесконтрольный.

Звали компаньона Авен. Представлялся он писателем-сатириком, хотя она никогда не встречала даже коротенького его рассказа в так называемых «юмористических» изданиях, особенно расплодившихся в годы народных слёз.

Борух сказал:

— Ты его не очень сторонись. Это нужный человек: и похоронит, и пропишет… Ничего, что он на вурдалака или на вампира похож — он золото на могилах копает. Это, знаешь, на Западе пластики, заменители, биметаллы, а у совков дефицитной эпохи, у мертвяков то есть, если пломба, то настоящее серебро, если коронка, то чистое золото…

Когда Борух нарочно выветрился в магазин за закуской, этот Авен расстегнул потёртые брюки и, осклабившись, предложил: «Погладь рукой, сто долларов дам!»

Она подумала в ту минуту, что этот тип вполне мог совершать половые акты с мёртвыми. Лоб приплюснутый, уши вразлёт, ноги короткие и кривые, глаза бессмысленные, как у козла. Даже странно, что слова выговаривает, такой только блеять должен.

— Ещё чего, юморист! — отрезала она, передёрнувшись от брезгливости. — Проваливай, иначе всё передам Боруху!

— Так он не против, чтобы ты заработала — осклабился Авен.

Она встала, чтобы уйти, он ухватил её толстенными ручищами, повалил и стал рвать на ней прозрачные трусы. Она сопротивлялась.

— Русская баба, — повторял, кряхтя от натуги, Авен, — не французское мыло, не смылится!..

И тогда она ударила его коленом в пучеглазую, небритую морду. Он вскрикнул и отвалился, держась за нижнюю челюсть. Сквозь толстые пальцы закапала кровь.

— Только притронься, слизняк, башку размозжу!..

Тут явился Борух: его очень интересовали итоги. Увидел компаньона, что сидел на стуле, промокая рот окровавленным полотенцем.

— Второй фронт, — хохотнул Борух. — Доблестные союзники не прорвались. Арденны!..

— Я эту твою… Жизель живой закопаю, — заматерившись, пригрозил Авен. — Уже досье собираю…

— Всё — по прейскуранту, господа, — неопределённо сказал Борух. — Надо было вначале расшпилить кошелёк, а ты привык расшпилять ширинку!..

После того случая она укрепилась в решении как можно скорее отделаться от Боруха, наверняка зная, что ничего от него не получит, что её просто облапошили, — ремесло, которым в совершенстве владели эти развратные типы.

Но то, что произошло, было вообще вершиной мерзости и вероломства…

Штенкель появился в сопровождении двух «секретарей» и напоминал скорее бегемота, нежели человека.

«Секретари», пучеглазые и наглые, сразу извлекли из авоськи бутылку шампанского и иностранную прозрачную коробку, в которой лучился серебряный кулон с искорками бриллиантов. Но, может быть, и обычных стекляшек.

— Знакомься, Мара, это мой старый друг Александр Сергеевич, почти Пушкин, — объявил Борух. — Да что там «почти»? Пушкин он и есть — властитель дум нынешнего и грядущего поколений!

— Это скромный привет для дамы твоего сердца, — сказал Штенкель, протягивая коробку с кулоном. — Как видишь, не скупимся, когда речь идёт о серьёзных делах…

В коротком разговоре, который произошёл между ней и Штенкелем, пока Борух и «секретари» накрывали на стол, выяснилось, что он видел её с Борухом и очень «заинтересовался её судьбою».

— Я открываю кабаре. Будут девочки — танцовщицы, но мне нужна хозяйка. Я буду платить хорошие деньги. Очень хорошие деньги. Если мы с тобой поладим, лучшего кадра мне и не нужно. А тебе — выбирать, учитывая — это между нами — что Борух поедет ставить ещё одну мою фирму в Испании и, как мне кажется, больше сюда не вернётся… Прокуратура уже заинтересовалась его связями. Мне был сигнал из Интерпола…

Она тотчас всё поняла… За два месяца, что она путалась с Борухом, она привыкла читать простейший ход мыслей каждого проходимца.

Говорить было не о чём, и Штенкель, по обыкновению людей его сорта, начал «хохмить» — чужими анекдотами маскировать свою тупость.

— Приезжают в Австралию два русских наркомана. Увидели кенгуру. «Гляди, Вань, — говорит один. — Тут впрямь настоящий рай. Если такие кузнечики, какими же должны быть коробочки мака!..» Гы-гы-гы, выпьем за кузнечиков! Кстати, прибросьте кулон, я очень хочу полюбоваться на вашу шею!..

Она не перечила, памятуя об обещании Боруху.

— А про советского полковника слыхали? Очень популярный анекдот у нас, в Североамериканских штатах… Одинокая Мария Ивановна решилась на старости лет связать свою судьбу с полковником. Жена у него умерла, дети выросли и разъехались — риска никакого.

Сыграли свадьбу.

Встречаю Марию Ивановну. Грустна.

— Что же так?

— Да вот, измучил меня Павел Кузьмич. Только лягу, стук в спальню. Открываю — отдаёт честь: «Разрешите исполнить супружеский долг!..» Исполнит — и уйдёт… Только угомонюсь после волнений, в себя приду, снова — тук-тук: «Разрешите исполнить супружеский долг?»

Я говорю:

— Ну, сколько же раз можно исполнять этот долг? Неужели пенсионер и спать не хочет?

— А разве я у Вас, уважаемая Марья Ивановна, сегодня был?

— Был! Уже в четвёртый раз приходишь!

— Извините, покорнейше, это у меня склероз!..

Отсмеявшись, Штенкель уточнил:

— Конечно, это было при Советах. Теперь русский полковник ведёт себя, как и американский, у которого половина счетов не оплачена и потому голые нервы: погладит промежность, пальчиком пощекочет и скажет: «Пойди новую порнокассету посмотри, я что-то очень устал… Грозят, что контракт сократят…»