Монреальский синдром

Они остановились перед застекленной стеной в конце коридора. За стеклом, посреди белой комнаты, был виден огромный лежащий цилиндр, а перед цилиндром — довольно высокая движущаяся по рельсам кушетка с подголовником в виде полукольца.

— Этот сканер — самый совершенный из аппаратов своего класса. Магнитно-резонансный томограф. Сверхпроводящий соленоид с полем в три тесла, возможность получать изображения срезов мозга каждые полсекунды, мощная система статистического анализа… Вы не страдаете клаустрофобией, майор?

— Нет, а что?

— В таком случае, если не возражаете, сканировать мы будем вас.

Лицо Кашмарека омрачилось.

— Мы приехали сюда ради фильма — по телефону вы вроде сказали, будто что-то удалось открыть…

— Так и есть. Но лучше всего объяснять показывая. Почему же не воспользоваться тем, что томограф сегодня вечером не занят? И знаете, ведь вряд ли вам каждый день предлагают сделать томограмму в машине, которая стоит несколько миллионов евро!

Этот человек, казалось, помешан на науке и просто жаждет поиграть в свои игрушки. Сделать Кашмарека подопытным кроликом, возможно добавив в свою копилку какие-то данные, до которых так охочи исследователи. Люси улыбнулась шефу и похлопала его по плечу:

— Он прав. Ничего тут нет особенного — ну, просветят вас насквозь.

Майор что-то проворчал, но ему пришлось согласиться: раз надо — значит, надо. А Беккер — вместо дальнейших объяснений — спросил:

— Вы уже видели этот пресловутый фильм?

— Нет, пока еще не было времени, мы только что скачали его в наши компьютеры. Но моя коллега по дороге сюда рассказала мне содержание.

— Отлично. Вот вам и случай посмотреть кино. Только — внутри сканера. Вас ждет мой ассистент. Да, скажите, на вас нет ничего металлического? Зубные протезы там, пирсинг?

— Ну… есть…

Он — весь в колебаниях — посмотрел на Люси.

— Есть на пупке.

Люси зажала себе рот — не дай бог расхохотаться! — и повернулась к аппаратуре, делая вид, что рассматривает ее, между тем как ученый невозмутимо продолжал:

— Придется снять. Вас положат на этот стол и дадут очки, которые на самом деле представляют собой два пикселизированных экрана. Во время показа фильма аппаратура будет регистрировать активность вашего мозга. Пожалуйста…

Кашмарек вздохнул:

— Господи, знала бы моя жена…

Майор отправился в белую комнату, где его ждал человек в белом халате, а Люси с хозяином лаборатории поднялись в помещение типа командного пункта: куда ни глянь — мониторы, разноцветные кнопки и компьютеры. Можно было подумать, они в интерьере летающего корабля из «Star Trek». [14]Пока Кашмарек устраивался на столе-кушетке, Люси задала вопрос, который давно уже вертелся на языке:

— А теперь-то что, собственно, будет?

— А теперь мы будем смотреть фильм одновременно с ним, но как будто изнутри его мозга. Впрямую.

Беккер явно забавлялся, глядя на удивленную собеседницу.

— Сегодня, уважаемый лейтенант полиции, мы стоим на пути проникновения в важнейшие тайны мозга, особенно в те, что связаны с изображением и звуком. Самый древний карточный фокус — отгадывание карты — очень скоро можно будет засунуть куда-нибудь в дальний угол чердака.

— Что вы этим хотите сказать?

— Если вы покажете вашему коллеге, находящемуся под этим сканером, игральную карту, я смогу угадать, что это за карта, видя на мониторе отображение активности его мозга.

Внизу чувствующий себя не слишком уверенно майор укладывался на стол. Ассистент надел на него странные очки с квадратной оправой и матовыми стеклами.

— То есть вы хотите сказать, что… можете читать мысли?

— Чтение мыслей теперь не совсем химера, потому как самые простые мыслеобразы мы способны спроецировать на экран уже сегодня. Когда вы на что-то смотрите, включаются тысячи мельчайших участков зрительной коры головного мозга, и в элементах, которые мы называем вокселями, воссоздается та же, практически единственная в своем роде картинка. Таким образом, мы — с помощью сложных математических вычислений — получаем возможность соединить изображение с картографией мозга и зарегистрировать все в своей базе данных. Можно и наоборот: поскольку любой набор вокселей отражает данные, полученные с томографа, и теоретически соответствует некоему изображению, мы способны, найдя в своей базе эти данные, восстановить их в образ и, стало быть, показать, о чем вы думаете.

— Фантастика!

— Вы правда так считаете? К сожалению, объем этой самой мелкой нашей единицы, вокселя — всего пятьдесят кубических миллиметров, и в нем отражается всего пять миллионов нейронов, тогда как, в соответствии с имеющимися на сегодня лабораторными данными, нейронов в человеческом мозге содержится примерно пятнадцать миллиардов. Потому, пусть даже сканер у нас очень мощный, пока мы судим о мозге, как можно было бы судить о городе, глядя на него с неба и толком не различая, куда ведут улицы, в каком архитектурном стиле построены дома… Тем не менее это гигантский шаг вперед. С тех пор как одному гениальному ученому пришла в голову идея напоить людей кока-колой и пепси внутри томографа, нет больше никаких ограничений. Людям завязывают глаза и — прежде, чем дать им попробовать напиток, — спрашивают их, какой они предпочитают. Большинство отвечает: кока-колу. А вслепую те же люди выбирают вкус пепси! Почему? Сканирование показывает, что зона мозга, называемая «путамен», иными словами, подкорковое ядро, сильнее реагирует на пепси, чем на колу. А ведь именно здесь, в подкорковом ядре, находятся центры удовольствия. Отсюда и выбор.

— Значит, рекламная кампания кока-колы сводится к тому, что вынуждает людей выбирать именно коку, тогда как человеческий организм на самом деле предпочитает пепси?

— Именно так. На наши сканеры сейчас буквально набросились все крупные рекламные агентства. Нейромаркетинг позволяет увеличить рост потребления того или иного бренда, оптимизировать способ передачи рекламного сообщения покупателю и обеспечить запоминание переданного. Мы можем показать зоны мозга, которые обычно задействованы в процессе покупки, — такие, как островковая доля, или попросту островок, представляющий собой центр боли и оценки; как срединная часть префронтальной коры; как подкорковое ядро — о нем уже только что говорилось; как треугольная долька — клин. Вскоре достаточно будет рекламе оказаться в поле вашего зрения — и готово: на вас уже воздействовали. Даже если ни ваши глаза, ни уши не обратили, скажем так, внимания на месседж, послание это будет исследоваться вашим мозгом таким образом, чтобы простимулировать процессы запоминания и в дальнейшем покупку.

— Но это же чудовищно!

— Это будущее. Жизнь становится все сложнее, все утомительнее. А что вы делаете, когда устали, уважаемый лейтенант? Не правда ли, вы закрываетесь у себя дома, садитесь перед экраном телевизора и расслабляетесь? Вы — будто кран отворачиваете — открываете себя образам, изображениям, сознание ваше почти отключено, вы почти спите. И как раз в этот момент вы становитесь отличной мишенью, вам можно вбить в голову все, что нужно.

Да, это одновременно чудовищно и ошеломляюще. Миром управляют образы, барьеры, которые ставит сознание, сметаются, осуществляется непосредственный контроль подсознания. Можно ли в таких условиях говорить о свободе? Глядя на совершенные аппараты, предназначенные для воздействия на мозг, Люси подумала об иллюзии оптограммы: а ведь вот она — во плоти, и, в конце концов, надежды на нее отнюдь не так уж нереалистичны.

— То есть я не ошибусь, сказав, что кинокадр может оставить отпечаток прямо в мозгу?

— Именно так. Вы поняли самую суть нашей работы. Вы у себя в полиции изучаете пальцевые отпечатки, а мы — мозговые. Любое действие оставляет след, тут нет исключений. Главное — научиться выявлять эти следы и обладать инструментарием, который позволит их использовать.

Люси подумала о методах, которые применяются в ходе следствия криминалистами. Здесь ведь делается то же самое, только с серым веществом…