Погребенные тайны (в сокращении)

Я объяснил, что говорю совершенно серьезно. Вызов — это замечательно. Так мы учимся стоять за себя. Объяснил, что страх — это чрезвычайно полезная инстинктивная реакция, предупреждающий сигнал. Нужно к нему прислушиваться, использовать его. Я даже подарил ей книгу о «даре страха», хотя вряд ли она ее прочла.

У нас вошло в обычай непременно встречаться каждый раз, когда я приезжал в Бостон, если только она была дома на каникулах. И даже, хоть и не сразу, разговаривать.

Но она по-прежнему вытворяла такое, что явно грозило неприятностями: курила, пила и прочее, — и Маркусу пришлось отправить ее на год в какую-то исправительную школу. Может быть, это сказывалась травма после похищения. Может быть — реакция на побег матери. А может быть, просто-напросто переходный возраст.

— А с чего вдруг все эти предосторожности? — спросил я.

Маркус ответил не сразу:

— Времена изменились. Больше психов вокруг. И денег у меня больше.

— Вы получали какие-нибудь угрозы?

— Угрозы? Нет. Но я не буду ждать, пока до этого дойдет.

— Я просто хочу знать, не случалось ли чего-нибудь необычного, настораживающего: взлома, чего-нибудь еще, — такого, что побудило вас усилить охрану.

— Это я его заставила, — произнес женский голос.

В кухню вошла Белинда Маркус. Это была высокая стройная блондинка. Красивая. Лет, может быть, сорока. Она была вся в белом: белые брюки с разрезами внизу, белый шелковый топ с глубоким вырезом. Босиком. Ногти на ногах выкрашены в коралловый цвет.

— Я подумала — это просто безумие, что у Маршалла никакой охраны. У человека с таким состоянием, как у Маршалла Маркуса? Настолько известного? И после того, что случилось с Алексой?

— Они тогда поехали в магазин, Белинда. Это могло случиться, будь у меня дома хоть целый батальон вооруженной охраны.

— Ты не представил меня мистеру Хеллеру, — сказала Белинда. Подошла, протянула мне руку. Ногти на руках тоже были выкрашены в коралловый. Она была красива безжизненной красотой классической охотницы за богатыми мужьями, а ее томный тягучий выговор напоминал о Джорджии.

Я встал и представился:

— Ник.

Я знал о ней только то, что слышал от матери. Белинда Джексон-Маркус была когда-то стюардессой «Дельты» и познакомилась с Маркусом в баре в Ритц-Карлтоне, в Атланте.

— Извините, забыл о манерах, — сказал Маркус. — Правда, она великолепное создание? — Широкая улыбка — еще и коронки на зубы поставил. В придачу к новым волосам. Маркус никогда не заботился чересчур о своей внешности, и я предположил, что на все эти хлопоты он пошел из беспокойства — все-таки жена настолько моложе и такая красавица. А может, это она заставила его заняться собой.

Белинда спросила:

— Что, если я принесу вам кофе?

— Отлично.

Она подплыла к длинному черному острову со столешницей из мыльного камня и включила электрический чайник.

— Вообще-то я не мастерица варить кофе, — сказала она, — но у нас есть растворимый. И неплохой, надо сказать.

— Знаете, я передумал, — сказал я. — И так слишком много кофеина с утра.

Белинда вдруг обернулась.

— Ник, вы должны ее найти.

Я заметил — у нее свежий макияж. Непохоже, чтобы всю ночь не спала. В отличие от мужа выглядела она отдохнувшей. Это я точно могу сказать: люди только что с постели так не выглядят.

— Алекса не сказала вам, с кем встречается? — спросил я.

— Я не… она мне вообще ничего не говорила.

— И когда вернется, не сказала?

— Ну, я считала, должна вернуться к полуночи, может, попозже, но знаете, она не очень-то хорошо реагирует, когда я ее спрашиваю о таких вещах.

— А в полицию вы звонили? — спросил я.

— Нет, конечно, — ответил Маркус.

— Конечно?..

Белинда сказала:

— Полиция все равно ничего не сделает. Приедут, напишут рапорт, скажут, чтобы мы подождали, пока пройдет двадцать четыре часа, а потом примут заявление и забудут.

— Ей еще нет восемнадцати, — сказал я. — Когда пропадает подросток, там к этому относятся очень серьезно. Советую позвонить им сейчас же.

— Ник, — сказал Маркус, — мне нужно, чтобы ты сам взялся ее искать.

— А в больницы какие-нибудь вы звонили?

Они тревожно переглянулись, и Белинда ответила:

— Если бы с ней что-нибудь случилось, нам бы уже сообщили, правда?

— Необязательно, — сказал я. — Давайте начнем с этого. Просто чтобы исключить такую возможность. Мне нужен номер ее сотового телефона. Может быть, мой технический консультант найдет ее по нему. И я хочу, чтобы вы позвонили в полицию. Хорошо?

Маркус пожал плечами.

— Их такие мелочи не интересуют, но если ты настаиваешь…

Ни в одну из больниц от Манчестера до Бостона не поступало никого, совпадавшего по приметам с Алексой, но это, кажется, не вызвало у Маркуса и его жены ожидаемого облегчения.

Мне казалось, что они скрывают что-то важное, что-то зловещее. Наверное, именно это шестое чувство заставило меня отнестись к просьбе Маркуса серьезно. Что-то тут было очень сильно не так. Это было дурное предчувствие, и оно становилось все сильнее и сильнее.

Можно назвать это «даром страха».

3

Алекса шевельнулась и заворочалась в кровати.

Боль словно ножом пронзила глазные яблоки. Ощущение было такое, будто в череп сзади воткнули ледоруб.

Где она? Ничего не видно.

Темнота была абсолютно непроницаемой. Может, она ослепла? А может быть, ей это снится. Но нет, на сон непохоже. Она вспомнила, как пила с Тейлор в «Кутузке». Остальное было как в тумане. Она не помнила, как добралась домой, как оказалась в своей постели, как задернула шторы.

Она вдохнула — странный запах, плесенью отдает. Незнакомый. Да дома ли она? В ее комнате в Манчестере так не пахло. Может, она заснула в чужом доме? Но не у Тейлор, это точно.

Одно она понимала — она спала на какой-то постели. Не укрытая простыней. Должно быть, скинула во сне. Руки вытянуты вдоль тела. Она пошевелила пальцами, нащупала край простыни, и тут тыльная сторона ладони наткнулась на что-то гладкое, но твердое. Что-то обтянутое атласной материей, вроде деревянных перил по бокам двухъярусной кровати.

Она по-прежнему ничего не видела. Чувствовала под собой мягкий, проседающий матрас, чувствовала, что на ней пижама, хотя и непохожая на ту, в каких она обычно спала дома. Что-то незнакомое. Больничный халат, что ли? Значит, она в больнице? Значит, она ранена, может быть, в аварии какой-нибудь?

Ледоруб все сильнее врезался в мозг, ей захотелось перевернуться на живот и накрыть голову подушкой. Она приподняла колени, чтобы перевернуться, — и они стукнулись обо что-то твердое. В испуге она приподняла голову — и лбом тоже ударилась о твердое. Вытянула руки в стороны — они наткнулись на твердые стенки. Быстро провела пальцами по боковым стенам, затем ощупала верх — обтянутая атласной тканью доска в каких-нибудь трех дюймах от ее губ.

Мозг еще не успел ничего осознать, но каким-то животным инстинктом она уже поняла с ужасом, сковавшим ее тело и заставившим ее похолодеть: она в ящике.

Она задышала учащенно. Нет, конечно же, это просто кошмарный сон — худший из всех, что ей когда-нибудь снились. Заперта в ящике. Как в…

Атласная обивка. Деревянные стенки — а может, стальные. Как в гробу.

Головокружение, сопровождавшееся тяжестью в животе и холодом во всем теле — это то, что она чувствовала каждый раз перед тем, как потерять сознание. И она провалилась в черноту.

Когда я снова сел в свой «дефендер» и направился к Бостону, был уже почти полдень. Я никак не мог отделаться от мысли — у Маркуса и впрямь были серьезные причины опасаться, что с его дочерью что-то случилось. Не то, о чем он просто не хочет говорить, а то, чего он давно ждал. Другими словами — это не случайность.

Может быть, это была просто-напросто ссора с мачехой, после которой Алекса пригрозила: «Я ухожу и никогда не вернусь!» — и уехала.