История ленивой собаки

– Я? Ха! – Наппер снова хохотнул, на этот раз, как показалось Мюррею, слишком легко. – Обычные делишки – такой старой развалине, как я, не доверят что-нибудь серьезное, – он допил и слез с табурета. – И все же вынужден уйти. Правительство Ее Величества зовет!

Наппер вытащил из кармана пачку больших купюр, нежно-розовых и лиловых, каждая по сто кипов, как старые франки, только вместо замков и кардиналов – пагоды и танцующие девушки, и, не успел Мюррей возразить, бросил их через стойку барменше.

– Я плачу, старина. Еще увидимся.

Наппер шел, волоча ноги и немного покачиваясь, через несколько шагов он слегка подпрыгивал.

Мюррей подумал, что его должен был бы позабавить этот тип, однако ничего такого не чувствовал, Вьентьян никогда нельзя было назвать престижным местом для дипломата, но, раз уж Британия подписала совместное женевское соглашение по Лаосу, пост в столице был важен. И Мюррей подумал: «Вряд ли стали бы в британском министерстве иностранных дел терпеть престарелого, не равнодушного к выпивке, а в прошлом и к опиуму, болтуна, если бы он действительно ничего из себя не представлял». А Хамиш Наппер все еще работал – проработал, видимо, уже больше двух десятилетий – в деликатной особенно для Юго-Восточной Азии сфере с расплывчатым названием «политическая разведка». И вместо того, чтобы давным-давно убрать Наппера, ему позволяют отслужить полный срок, который закончится к концу года. А до конца года, рассуждал Мюррей, поднимаясь по каменным ступенькам в свой номер на втором этаже, еще несколько месяцев. Нет, Мюррей не собирался жалеть мистера Хамиша Наппера.

Мюррей прошел несколько сот ярдов вниз к реке, к ресторану Королевского дворца Ланг Ксанг. Солнце клонилось к закату, и на главной ухабистой улице появилось множество снующих туда-сюда машин, их количество удивляло. Нескончаемый поток сверкающих фар и хромированных частей «шевроле», «ситроенов» и «фольксвагенов», дюжины маленьких японских машин неслись по центру дороги. Стоя под вывеской бара «Des Amis», Мюррей задержался, вспомнив удивление, которое возбудил в нем этот феномен Вьентьяна в прошлый приезд. Загадка была в том, откуда взялись все эти машины и куда они едут? По Южному шоссе, идущему вдоль Меконга вниз к Саваннакету, в сухой сезон могли проехать только большие автобусы и машины с четырехприводным двигателем, а старое шоссе Route Nationale Treize, ведущее вверх к королевской столице Луангпхабанг, было перекрыто силами Патет Лао [4] через тридцать километров от начала. Больше из Вьентьяна не было дорог, только паром изредка курсировал через реку в Таиланд и обратно.

«Но Лаос, – рассуждал про себя Мюррей, – непредсказуем». Наезжающие умы из Госдепартамента прозвали эту страну «Лаос-Хаос». Война, десятилетие сотрясающая джунгли и горы, уже, как минимум, дважды отдавалась в канцеляриях Свободного Мира. Седьмая эскадра США была приведена в боевую готовность, спешно созывались конференции между Москвой, Лондоном и Вашингтоном.

И все же здесь, во Вьентьяне, коммунисты Патет Лао сохраняли за собой штаб – хорошо обставленный французский особняк с портретами Мао и Хо и с ухоженным садом, выходящим на «Утренний рынок», где опиум и конопля продаются вперемешку с крашеным шелком и авторучками. Мюррей Уайлд, уставший и превратившийся в циника от пропитанных глупостью, хитростью и жестокостью прелестей этого континента, однажды написал о Лаосе; «...война, которой никогда не было в стране, которой не существовало».

Насколько он мог надеяться, это было одно из наиболее близких к истине его определений.

Спустились мягкие сумерки. Мюррей дошел до реки.

Сквозь непрекращающуюся трескотню цикад в высокой траве у реки прорывался шум проезжающих мимо машин. Королевский ресторан Ланг Ксанг стоял на собственной территории, от ворот, поддерживаемых каменными слонами, шла подъездная дорожка, запруженная правительственными лимузинами и лимузинами дипломатического корпуса. Все сооружение первоначально было задумано одной из мечтательных лаотянских царственных особ как огромный отель для приема гостей в день, когда Вьентьян будет столицей Водных Олимпийских игр на Меконге. Царственную особу смел переворот, деньги испарились, на Меконге игры не проводились, и так и не прибыли туристы. Все, что успели построить на месте дворца Ланг Ксанг – ресторан, бар и танцевальный зал, любопытное смешение Корбюзье и Сесл Битон, – осколки стекла и ржавая сталь сочетались с причудливым железным плетением и позолоченными эргетами на крутой, наполовину не достроенной крыше пагоды, поднимающейся от реки подобно сюрреалистическому трамплину.

Вход был забит веломобилями, водители покуривали или спали на пассажирских местах. Офицер Лаотянской Королевской армии взял карточку Мюррея и указал ему на двустворчатые двери в танцзал, к которым вела неметеная цементная дорожка. Посол и его жена встретили Мюррея натянутыми улыбками и пригласили на борт бэндвагона [5] международной дипломатии.

Пока по всему миру холодная война велась с помощью пропаганды, торгового эмбарго, передвижения войск, угроз и шантажа, здесь, в Лаосе, конфликт развивался под двумя люстрами и под крепкие напитки с острыми идеологическими пошлостями, разбавленными банальным шутовством. Мюррей слышал немало историй о подобных дипломатических сборищах в Лаосе, которые нередко заканчивались каким-нибудь происшествием. Например, один из членов Индийской контрольной комиссии, имевший безупречную репутацию, как-то, поспорив о самолетах ICC, отвесил оплеуху коллеге-поляку; а после одного особенно шумного разбирательства с Датской дипломатической миссией видный член Британского посольства провел ночь на диване поверенного в делах китайского коммуниста.

В зале было около пятидесяти человек, половина в униформе, все стояли небольшими группами в соответствии с национальностью и рангом. Мюррей решил, что к этому времени неутомимый официант в белом пиджаке и тапочках с вышивкой обходил всех с выпивкой только по второму кругу. Для того чтобы был нарушен официальный протокол, требовался еще как минимум час. Мюррей знал в лицо примерно полдюжины человек; впервые за много дней он понял, что ему никуда не надо торопиться. Человек, на встречу с которым пришел Мюррей, должен был появиться в нужное время сам.

Мюррей взял бокал и начал «циркулировать» по залу. Индийцы стояли узким кружком – на удивление крупные мужчины с шоколадным цветом кожи в белоснежной форме – и с солидным видом вели беседу, попивая виски с содовой. В другом углу стояли поляки – подозрительно неуклюжие квадратные белые мужчины с широкими носами и вялыми губами, голубино-серая форма с эполетами и серебряными орлами сидела на них так, словно была пошита для другого, более благородного сословия.

Французский журналист, присоединившись к Мюррею, одной стороной рта, тоном хорошо осведомленного человека начал объяснять, что после чехословацкого кризиса старая польская делегация была отозвана и всех представителей заменили на русских или поляков, рожденных в России. Тогда это совсем не заинтересовало Мюррея. Он смотрел на доминирующую над остальными группу американцев в центре зала. С ними была девушка, которую он встретил днем в баре «Des Amis» – миссис Жаклин Конквест. Мюррей узнал ее только со второго взгляда: свободный маскировочной окраски френч и брюки заменила плотно облегающая оболочка из темно-синего шелка, подчеркивающая длинные ноги, высокие бедра и великолепную, большую грудь. Волосы были забраны наверх, отчего даже на расстоянии в ползала ее лицо казалось гораздо тоньше, а глаза больше и темнее.

Мюррей направился в их сторону. Ему был знаком всего один человек из группы американцев – приятный долговязый молодой человек по имени Люк Уилльямс – заведующий Информационным бюро США, а нынешний статус Мюррея как писателя и независимого журналиста позволял ему самому представлять себя.