Убийца с крестом

Старуха отпила кофе и плотнее закуталась в халат.

– Клянусь тебе, Эстер, мы ничего не знали. Ничего-ничегошеньки. До тех пор пока не заявилась полиция. Оказалось, что три года, даже почти четыре он воровал в больнице эти чертовы наркотики, а мы даже ничего не подозревали.

Эстер закурила легкую сигарету «Салем». За кухонным окном рождался новый яркий день.

– И на этот раз он тоже обещал исправиться. Женился на тебе. Я сразу поняла, что ты хорошая девушка. Чуть постарше Бобби, серьезная, степенная. Я-то надеялась, что ты, может, возьмешь его в руки. А он опять за свое. В тот день, когда у него народился сын, он упал на колени – ты только подумай, упал на колени! – и над головой младенца поклялся завязать с этим делом. А через две недели его посадили в тюрьму за ограбление винного магазина. Полицейские сказали, что он так надрался, что не мог даже отъехать на машине. Так они его и поймали. Он не смог сообразить, как подать машину назад.

Эстер обошла стол и обняла мамашу Фиббс. Свекровь плакала.

– Мы не можем отречься от него, мама. Ведь, кроме нас, у него больше никого нет.

Она смахнула слезу, катившуюся по щеке мамаши Фиббс.

– Бобби – мой муж, мама, и я его люблю. Он отец моего ребенка и твой сын, твой единственный сын, которого ты очень любишь. Мы не можем отречься от него.

Старуха долго смотрела на Эстер.

– Но ведь ты не можешь отречься от себя самой, Эстер. И от этого малыша наверху. Ты ведь и перед ним в долгу.

– Что ты хочешь сказать, мама?

– Только то, что говорю. – Ее лицо посуровело. – Да, Бобби – мой единственный сын. Но маленький Бобби – мой внук. И тоже один-единственный. А ты для меня что родная дочь. Я не позволю, чтобы ты сгубила свою жизнь, да и жизнь маленького Бобби, потому что Бобби не может вести себя как настоящий мужчина. Я не хочу, чтобы он и тебя потащил за собой.

– Мама, в этот раз он поклялся мне, что исправится. Старуха выпрямилась. Ее глаза полыхнули обжигающим огнем.

– А если нет?

Эстер надолго задумалась. Она присела, затянулась сигаретой, затем вынула ее наполовину недокуренной. Своими длинными пальцами она мягко притронулась к пепельнице, словно прощупывая ее фактуру. И только тогда взглянула в глаза свекрови.

– Это последний раз.

– Ты взвалила на себя непосильное бремя, Эстер. Каждый вечер чистишь туалеты в домах у других людей. А ведь все учителя говорят, что Бобби очень способный. У него есть право стать человеком. Настоящим человеком. Ты не можешь...

– Это последний раз, мама.

Эстер встала. Усталость навалилась на нее с непреодолимой силой.

– Это последний раз, мама.

– Этот парень свел отца в могилу раньше времени. – Глаза старухи смотрели куда-то далеко. Далеко за пределы дома.

Эстер повернулась и вышла из кухни. Она уже поднималась по лестнице, когда мамаша Фиббс крикнула ей вдогонку:

– И тогда тоже, на похоронах отца, он обещал исправиться.

В комнате Бобби, которая располагалась в передней части дома, было жарко, и малыш сбросил с себя простыню. Эстер мысленно еще раз пообещала себе купить маленький кондиционер для этой комнаты. В ее собственной спальне был установлен кондиционер, иначе она попросту не смогла бы спать летом в этом жарком лос-анджелесском климате. Тем не менее, она ощутила чувство вины.

Она смотрела, как он спит – самое дорогое, принадлежащее ей сокровище. Затем она села на краешек кровати и поцеловала его в лобик. Его веки затрепетали, и он сразу же проснулся. Быстрота, с которой он пробуждался, всегда поражала ее.

– Мама!

Он сел и поскреб у себя под мышкой.

– Кто отвезет меня в школу? Ты или бабушка?

– Я. Но мне придется задержаться, чтобы навестить твоего отца.

– Хорошо.

– Что хорошо?

– Хм, – пробормотал он с широко раскрытыми глазами, и она в миллионный раз почувствовала безграничную любовь к своему сыну.

– Что хорошо? Что я отвезу тебя в школу? Или что я навещу сегодня отца?

Малыш соскользнул с кровати и выбежал из комнаты. В следующий миг из расположенного в холле туалета послышался сильный плеск струи, бьющей в унитаз. Затем громкий голос:

– Мисс Абрамс хочет...

– Не разговаривай со своей матерью, пока не кончишь писать. – Она встала и стала убирать кровать. – И пожалуйста, закрывай дверь. Ты уже достаточно большой, чтобы...

Он уже успел вернуться в спальню и натягивал штаны поверх спортивных трусиков.

– Тебе надо еще принять душ, сынок.

– Я принимал вчера вечером!

– Прими и сегодня. А то ты все еще сонный.

– Да нет, не сонный.

Эстер рассмеялась.

– Вот уж неправда.

Она подоткнула угол простыни под матрас.

– Иди, помойся. От воды и мыла еще никто не пострадал.

– О'кей. – Он кинулся к двери.

– Маленький Бобби! – крикнула она.

Он резко остановился.

– Да, мэм.

– Так чего же хочет мисс Абраме?

– Мисс Абраме? – Его лицо посветлело. – У нас будет поездка за город. На Каталину. С ночевкой.

Она повернулась к нему лицом.

– В следующем месяце, мама, – возбужденно продолжал он. – Только для самого лучшего класса. Мы покатаемся там на пароходике, мама, и...

Эстер скрестила руки.

– И кто же будет вас сопровождать?

– Мисс Абраме и мисс Гутьерес...

– Гм.

– И мисс Куолман, и мисс Сильва. Мы увидим там буйволов, моржей и... и...

– И во что мне влетит эта поездочка?

Улыбка сразу соскользнула с лица мальчика.

– Пятьдесят долларов. Но мисс Абраме хочет поговорить с тобой; возможно, за меня заплатит школа.

Эстер покраснела от стыда и гнева.

– Передай мисс Абраме, что мы сами заплатим за эту паршивую поездку на пароходике.

Мальчик сперва не понял, затем завопил от радости.

– Значит, я смогу поехать, мама? Значит, я поеду?

– Конечно. Не могу же я допустить, чтобы весь класс поехал, а ты остался.

– Это остров.

– Я знаю.

– Там есть город и национальный парк.

– Но я ведь согласилась. Зачем ты меня убеждаешь? Иди прими душ, не то ты опоздаешь в школу, и тогда тебя никуда не пустят.

Мальчик выбежал, и через минуту Эстер услышала веселый плеск воды в ванной. Она кончила убирать кровать и устало присела на край матраса. Затем оглянулась, ища взглядом сигареты, но вспомнила, что они внизу.

– Мама.

В дверях, скрестив ноги, стоял маленький Бобби; на его лице было какое-то странное выражение.

– В чем дело, малыш? Я думала, ты моешься.

– Мама, – начал он, – Дарнелл, и Ллойд, и все на игральной площадке сказали, что в специальные классы ходят только ребята, у которых не все ладно.

Она помолчала.

– Ну и что? – наконец спросила она.

Теперь молчал он.

– Ты слепой?

– Нет, мэм.

– Ты глухой?

– Нет, мэм.

– Ты калека?

– Нет, мэм.

– Тогда с тобой все в порядке, ты у меня как огурчик. Только меньше слушай Дарнелла, и Ллойда, и всю эту компанию. А теперь беги мойся. У тебя вода зря льется.

– Да, мэм, – весело сказал он и тут же исчез.

Эстер тихо рассмеялась и покачала головой. Похлопала по карманам рубашки, все еще ища сигареты, и опять вспомнила, что оставила их внизу. Она глубоко вздохнула, забросила свои длинные ноги на кровать, вытянувшись во весь рост, и в тот же миг уснула.

7.05 утра

Уолкер вышел из-под душа и посмотрел на часы. Оставалось еще два часа до выхода на дневную работу. Он лег, весь мокрый, на односпальную кровать и положил на глаза полотенце. От дексамила по всему его телу пульсировала кровь, сердце учащенно билось, в горле совсем пересохло. Но чувствовал он себя прекрасно.

Квартирка у него была маленькая, всего одна комната, и то в форме буквы "L". В одном конце помещалась крохотная кухня: газовая плита с двумя горелками, старый холодильник, облезлая мойка. В другом конце находилось все необходимое для накачивания мускулов: гантели, гири, штанги, скамья и опорные стойки. По всей комнате была разбросана одежда и обувь и большие кипы желтеющих газет.