Красная площадь

Полина опустилась на колени с правой стороны «Ауди».

– Опять кровь! – воскликнула она.

Аркадий отпер дверь, и в квартиру Руди Розена ворвался Минин с огромным пистолетом Стечкина явно не стандартного образца.

Аркадий восхитился оружием, но обеспокоился относительно действий Минина:

– Из этой штуки ты просто прошьешь комнату насквозь, – сказал он. – Любой на твоем месте вышиб бы дверь или разнес ее из пулемета. Твоя пушка здесь не поможет. Только женщин напугаешь.

Он одобряюще кивнул двум дворничихам, которых пригласил в качестве понятых. Те в ответ застенчиво улыбнулись, сверкнув стальными коронками. Стоявшие позади них эксперты натягивали на руки резиновые перчатки.

«Обыскивать дом человека, которого не знаешь, можно: ты следователь, – подумал Аркадий. – Делать обыск в доме человека, которого знаешь, – значит проявлять нездоровое любопытство». Странно. Он месяц следил за Руди Розеном, но ни разу не был в его квартире.

Обитая дерматином входная дверь с глазком. Жилая комната (одновременно столовая), кухня, спальня с телевизором и видеомагнитофоном, еще одна спальня, превращенная в кабинет, ванная. Книжные шкафы с собраниями классиков (Гоголь, Достоевский), с биографиями Брежнева и Моше Даяна, альбомами марок, старыми номерами журналов «Израэль трейд», «Советская торговля», «Бизнес уик», «Плейбой». Эксперты сразу принялись за осмотр. Минин стоял при этом за их спиной: дабы ничего не пропало.

– Пожалуйста, ничего не трогать, – предупредил Аркадий дворничих, топтавшихся в благоговейном страхе посреди комнаты, будто они пришли в Зимний дворец.

В кухонном шкафу – американское виски и японский коньяк, датский кофе в пакетиках из фольги. Водки не было. В холодильнике – копченая рыба, ветчина, паштет и масло в финской упаковке, банка сметаны; в морозильнике – торт из мороженого с розовыми и зелеными узорами в виде цветов и листьев. Такие торты раньше продавались в обычных молочных магазинах, а теперь эту диковинку можно было найти лишь в самых что ни на есть закрытых буфетах – они стали большей редкостью, чем, скажем, яйцо от Фаберже.

На полу жилой комнаты – ковры ручной работы. На стене – фотографии скрипача в концертном фраке и его жены за фортепьяно. Мягкими чертами лица и серьезным выражением глаз они напоминали Руди. Переднее окно выходило на Донскую улицу. Поверх крыш было видно, как к северу, в парке Горького, медленно вращалось гигантское колесо обозрения.

Аркадий перешел в кабинет: финский письменный стол из клена, телефон, факс; штепсельная розетка с предохранителем (значит, Руди пользовался своим портативным компьютером и дома); в ящиках – газетные вырезки, карандаши, канцелярские принадлежности из гостиничного киоска Руди, сберкнижка и квитанции.

Минин открыл стенной шкаф в спальне и отшвырнул сторону американские и итальянские спортивные костюмы.

– Проверь карманы, – сказал Аркадий, – и загляни в ботинки.

Лежавшее в комоде нижнее белье было с иностранными этикетками. На телевизоре лежала щетка из натуральной щетины. На ночном столике – видеокассеты, атласная ночная маска и будильник.

«Вот что теперь было нужно Руди – ночная маска, – подумал Аркадий. – Надежно, но если только уметь ею пользоваться. Так, что ли, сказал Руди? Почему ему никогда не верили?»

Одна из дворничих неслышно, будто ступая в мягких шлепанцах, следовала за ним.

– Мы с Ольгой Семеновной, – сказала она, – живем в одной коммунальной квартире. Кроме нас в ней проживают армяне и турки. Они не разговаривают друг с другом.

– Армяне и турки? Хорошо еще, что они не перебили друг друга, – ответил Аркадий. Он открыл окно в спальне, чтобы взглянуть на гараж во дворе. – Коммунальная квартира – это смерть демократии, – изрек он. – И, разумеется, демократия – это смерть коммунальной квартире.

Вошел Минин.

– Согласен со старшим следователем. Нужна твердая рука.

– Говорите, что хотите, но раньше был порядок, – вмешалась дворничиха.

– Порядок был суровый, но его соблюдали, – сказал Минин, и оба поглядели на Аркадия так, что он почувствовал себя не в своей тарелке.

– Согласен. Чего-чего, а порядка хватало, – ответил он.

Сев за стол, Аркадий заполнил протокол обыска. Проставил дату, свою фамилию, после слов «в присутствии» записал фамилии и адреса обеих женщин. В соответствии с ордером на обыск за номером таким-то, следовало далее: вскрыли квартиру гражданина Рудольфа Абрамовича Розена по адресу: Донская улица, дом 25, квартира 4а.

Взгляд Аркадия снова упал на факс. Кнопки аппарата имели английские обозначения, например, «redial» – повторный вызов. Он осторожно поднял трубку и нажал кнопку. В трубке раздались гудки, звонок, голос.

– Фельдман.

– Я звоню от Руди Розена, – сказал Аркадий.

– Почему он сам не позвонит?

– Скажу, когда поговорим.

– Вы разве не для этого звоните?

– Нам надо встретиться.

– Я занят.

– Это важно.

– Это я вам скажу, что важно. Собираются закрывать Ленинскую библиотеку. Она разваливается. Отключают свет, запирают помещения. Она станет гробницей, как пирамиды в Гизе.

Аркадия удивило, что кто-то из окружения Руди беспокоится о состоянии Библиотеки имени Ленина.

– Все равно нам нужно поговорить.

– Я допоздна работаю.

– В любое время.

– Завтра в полночь около библиотеки.

– В полночь?

– Если только библиотека не обрушится мне на голову.

– Разрешите перепроверить номер телефона.

– Фельдман. Эф-е-эль-дэ-эм-а-эн, – повторил он по буквам и повесил трубку.

Аркадий положил трубку.

– Потрясающий аппарат.

Минин не по возрасту зло рассмеялся:

– Эти ублюдки эксперты обчистят здесь все, а мы прихватим факс.

– Нет, мы оставим на месте все, особенно факс.

– И жратву с выпивкой?

– Все.

У второй дворничихи округлились глаза. Она с виноватым видом, не отрывая глаз глядела на капельки ванильного торта из мороженого, цепочкой протянувшиеся по восточному ковру от холодильника и обратно.

Минин распахнул дверцу морозильника.

– Пока мы отвернулись, она слопала все мороженое. И шоколада нет.

– Ольга Семеновна! – первая дворничиха тоже была шокирована.

Обвиняемая вынула руку из кармана. Казалось, что под бременем изобличающей ее плитки шоколада она вот-вот упадет на колени. Слезы катились по щекам и капали на подбородок, словно она украла серебряную чашу из алтаря. «Ужасно, – подумал Аркадий, – заставили старую женщину плакать из-за шоколада. Да и как ей было устоять? Ведь шоколад стал экзотикой, чем-то давно канувшим в историю, как ацтеки».

– Как, по-твоему? – спросил Аркадий Минина. – Арестовать ее, всыпать как следует или просто отпустить? Ведь было бы еще хуже, если бы она забрала и сметану. Но я хочу знать твое мнение. – Аркадию и вправду было любопытно узнать, как отнесется к этому случаю его помощник.

– Думаю, – наконец сказал Минин, – на этот раз можно отпустить.

– Ну, если ты так думаешь… – Аркадий обернулся к женщинам: – Гражданки, это значит, что вам обеим придется поактивнее помогать органам правосудия.

…Советские гаражи являли собой загадку, потому как, несмотря на то, что по закону стальные листы частным лицам вроде бы и не продавались, стальные коробки чудесным образом вырастали во дворах, длинными рядами множились на задворках. Второй ключ Руди Розена подходил к одной из таких «загадок». Открыв дверь, Аркадий не стал прикасаться к висевшей лампочке. При солнечном свете он разглядел набор инструментов, банки с моторным маслом, «дворники», зеркала заднего обзора и зимние чехлы для машины. Под чехлами – ничего, кроме шин. Позднее Минин и эксперты должны будут снять отпечатки с лампочки и простучать полы.

Пока Аркадий осматривал помещение, дворничихи робко стояли в дверях: старые пройдохи не пытались спереть даже гаечный ключ.

Аркадий почему-то не чувствовал ни усталости, ни голода. Как человек, которого лихорадит, а от чего – неизвестно. Когда он нагнал Яака в холле гостиницы «Интурист», тот, чтобы не заснуть, глотал таблетки кофеина.