Минос
Минос читать книгу онлайн
Минос. Чудовище из «Ада» Данте, решавшее, каким мукам предавать грешные души…
Но теперь Миносом называет себя маньяк, который вершит кровавое правосудие, оставляя на телах убитых записки с цитатами из поэмы Данте. Чем же он руководствуется, выбирая свои жертвы?
Почему странствует из города в город, из штата в штат?
На эти вопросы пытается ответить детектив Ромилия Чакон, чья цель — любой ценой отомстить Миносу за гибель старшей сестры…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@yandex.ru для удаления материала
Тщательно вымыв мне голову, она с таким же усердием высушила волосы, расчесала их и уложила на левое плечо. Причем обращалась с ними так, словно была не медсестрой, а опытным стилистом в какой-нибудь дорогой частной парикмахерской. Потом подхватила их обеими руками и уложила так, как я никогда их не носила. «Ну, вот и все, эта девушка готова к выписке. Позовите мистера Демилле».
Я внимательно смотрела на плоды ее прекрасной работы. В небольшом зеркале больничной палаты свободно наложенная повязка на шее была похожей на толстый белый воротник, который резко выделялся на фоне моей смуглой кожи. Думаю, мне был бы к лицу шарф любого цвета, если бы я имела склонность носить подобные вещи. Однако первоначальные намерения Бэтси были для меня вполне очевидны. Зачесав мои волосы подобным образом и распушив их по спине, она хотела скрыть мои бинты, оставив только переднюю часть у горла. Эта часть бинтов не производила дурного впечатления и напоминала высокий воротник у какого-нибудь монсеньора.
Бэтси Энн не могла сопровождать меня до дома, но перед моим уходом из Больницы Вандербильта умоляла быть осторожной и передвигаться правильно (то есть не очень быстро), не поворачивать шею и попросить мать, чтобы она осторожно положила мою голову на низкую подушку. Кроме того, я не должна оказывать физическое давление на любую часть шеи, так как могут разойтись швы на ранах, несмотря на то что внутренние мышцы сшиты хорошо и надежно их скрепляют. Мне потребуется немало времени, чтобы все раны зажили, после чего можно будет приступить к процедурам физической терапии.
Мой доктор — молодой парень по имени Клэнси — сказал, что на самом деле мне крупно повезло, поскольку мой обидчик порезал лишь внешнюю яремную вену, а не внутреннюю и уж тем более не сонную артерию. Правда, в то время я слышала только странные слова «яремная вена» и что она повреждена. Доктор Клэнси пояснил: «Внешняя яремная вена обеспечивает приток крови от головы и лица, а внутренняя вена связана с притоком крови от головного мозга. Именно поэтому ты не потеряла сознание, когда он нанес удары ножом. И очень хорошо, что тебя сразу же доставили в нашу больницу. Ты была тогда в состоянии шока от большой потери крови. Держу пари, что сейчас твоя голова звенит от боли и напряжения».
В голове действительно стоял звон, но я не обращала на него никакого внимания. Еще до потери сознания я успела заметить, как несостоявшийся убийца Текуна Умана приставил ствол пистолета к своему левому глазу и нажал на курок. Он был известен как серийный убийца по кличке Нефритовая Пирамида, оставивший на улицах Нэшвилла немало трупов, пока наконец не покончил с собой. При этом он чуть было не убил и меня. Вместо этого он выстрелил себе в глаз, и теперь я никак не могу забыть его окровавленное лицо и гулкий звук падения его тела, которое рухнуло на пол, как мешок с камнями. Я всеми силами пыталась отвернуться от страшного воспоминания как в буквальном, так и в переносном смысле, пока жуткая боль не напомнила, что мне не следует поворачивать шею.
Я подождала, пока мама выйдет из дома вместе с моим сыном Серхио, а потом стала снимать бинты. Когда она уходила, я специально закрыла глаза.
— Voy donde Marina, [4]— сказала она на прощание, имея в виду Марину Такерию, которая работала продавцом в супермаркете «Гроссери март» в Нэшвилле, на Ноленсвилл-роуд. — Говорят, что скоро пойдет снег, поэтому надо запастись продовольствием. — Конечно, она хотела купить побольше селедки, бобовых, риса, помидоров, всевозможной зелени, а также какой-нибудь компакт-диск с музыкой в стиле norteno, [5]которые донья Марина великодушно оставляла для моей матери. — Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь?
— Да, все будет нормально, — ответила я, не открывая глаз. — Ты не могла бы прихватить немного бурбона?
— Que es bourbon? [6]
— Виски.
— Какое именно?
В голову пришло первое название, которое я помнила еще со времен колледжа.
— «Уайлд терки». На этикетке изображена большая птица.
— Ay, el chompipe, [7]— улыбнулась она. — Думаю, папа одобрил бы твой выбор.
Он действительно любил этот сорт виски, как, впрочем, и моя сестра Каталина, которая частенько прикладывалась к нему в подростковом возрасте.
Мама не возражала против того, что я пью. И уж тем более не могла связать это с теми лекарствами, которыми меня сейчас пичкали. А я могла. Бурбон и кодеин — прекрасная комбинация.
Мне хотелось остаться одной в доме, когда нужно будет снимать бинты. Очень не хотелось пугать сынишку. Серхио было три годика, а точнее сказать, через неделю будет четыре. Он дважды навещал меня в больнице, но оба раза был страшно напуган тем, что там увидел. Конечно, он испугался не меня, а бинтов на моей шее, которые бросались в глаза. При этом он практически не разговаривал со мной, и только мама заставила его подойти ко мне поближе и поцеловать меня в щеку. Затем он снова отпрянул назад и прижался к бабушке.
Я тоже была испугана. У меня имелись основания для страха, связанные с игрой во «фрисби», в которую мы играли с Каталиной, когда мне было двенадцать лет, а ей — шестнадцать. Я бегала босиком в тот день. Каталина запустила злополучный диск, а я помчалась за ним, запрокинув голову, и неожиданно со всего маху напоролась на высокий бетонный бордюр с острыми краями. На ноге образовалась глубокая рана, из которой тотчас хлынула кровь. Каталина бросилась ко мне, подхватила на руки и понесла в травматологический пункт, разрываясь между противоречивыми чувствами — жалостью к своей младшей сестре и злостью по поводу того, что я залила кровью пол в комнате. «Я только что пропылесосила ковер. Ay la gran puchika!» [8]— причитала она дрожащим от страха голосом. Моя голова лежала у нее на плече, и я отчетливо ощущала под своей левой рукой ее упругие груди (которые всегда были больше, чем мои). Я сказала, что нет никакой надобности нести меня на руках, я в полном порядке и могу передвигаться сама, хотя на самом деле во всем теле чувствовалась слабость, словно я засыпала.
Доктор быстро наложил мне четыре шва, и вскоре я забыла об этом происшествии, превратившемся в одно из многих детских воспоминаний.
Однако самое ужасное началось потом, когда рана стала постепенно заживать. Когда мама снова привела меня к доктору, он снял бинты и обнажил заживающую рану. Какое-то время мама оторопело смотрела на мою ногу, а потом испуганно прикрыла губы рукой. «Ay jodido! [9]— тихо простонала она. — Что случилось?»
Рана казалась какой-то вспученной, деформированной, словно ткани неправильно срослись. Возможно, это была какая-то инфекция, а то и гангрена. Однако в области большого пальца на ноге не чувствовалось никакой боли, он не выглядел ни зеленым от гноя, ни почерневшим. Более того, он был твердым и совершенно не походил на больное место. Края раны были слегка вывернуты наизнанку и напоминали округлившийся шрам.
Сначала доктор ничего не сказал. Он просто попросил пошевелить пальцем, что я и сделала, не ощутив абсолютно никакой боли. Он радостно просиял и сказал, что я совершенно здорова.
— Да, но как же этот ужасный шрам? — поинтересовалась мама.
Доктор покачал головой, будто понимая ее озабоченность, но явно не желая придавать этому событию сколько-нибудь серьезного значения.
— Это называется келоидный шрам, — пояснил он. — Некоторые люди даже гордятся такими, хотя мы не понимаем, что тут хорошего. Подобные шрамы можно часто увидеть у людей самых различных этнических групп. Вы ведь мексиканка, не так ли?
— Я из Сальвадора, — недовольно ответила мама, которую всегда раздражало, что люди не понимают различия между мексиканцами и жителями Сальвадора.