Лето страха

Я подошел к Эмбер с той стороны, куда было обращено ее лицо. Нагнувшись и присев рядом, вгляделся в ее блеклые серые глаза. Они были безжизненными и потусторонними, не глаза — тусклое стекло.

Никогда еще за все десять лет...

Вырываясь из затопившей меня красноты — все, что я видел вокруг, было красным, окрашено в красное, очерчено красным, вымочено в красном, пропитано красным, — я прикоснулся пальцами к собственным губам и сразу потянулся к ее. Казалось, рука никогда не сможет преодолеть... расстояния от моего рта — до ее... как же далеко ее рот от моей руки! И какой же холод — кончики пальцев мгновенно оледенели соприкоснувшись с ее губами!

Я встал. В ванной взял пачку туалетной бумаги, вернулся к Эмбер и снова бегло оглядел комнату. Только теперь, рядом с дверью, заметил упакованные, но еще раскрытые чемоданы. Куда же Эмбер собралась?

Буквально заставил себя снова посмотреть на нее. Потом встал на колени, протянул руку, отдернул и все-таки провел бумагой по ее губам.

Перед тем как погасить свет, вытер выключатель в ее спальне. То же самое проделал со всеми остальными выключателями, даже с теми, к которым не прикасался. Потом занялся сетчатой дверью, протер ручку и все те места, до которых дотрагивался, открывая ее, и наконец, через несколько кровавых, похожих на сон мгновений, — последнюю, ледяную, медную, ту самую ручку калитки, которую незадолго до меня протирал Мартин Пэриш.

От машины меня отделяли десять тысяч миль.

Я приехал на Центральный пляж, зашел по пояс в воду и побрел вдоль берега. Погружал руки в песок, снова и снова бросал в лицо пригоршнями воду, отмывал руки от грязи, налипшей, как казалось мне, в доме Эмбер. Но сколько ни отмывался, продолжал ощущать застрявший в ноздрях запах убийства.

Ну и что теперь? Можно, конечно, сообщить в полицию — анонимный звонок. Можно прямо сказать полицейским, кто я такой и что Мартин Пэриш убил свою бывшую жену. Можно вообще ничего не делать, а просто ждать, как будут развиваться события. Впрочем, одного я делать определенно не собирался, а именно — признать то, что я был внутри дома! Эмбер Вилсон.

«Никогда. Ради Изабеллы, — твердил я себе. — Ради нас с Изабеллой».

И еще... я подумал... И, хотя то, о чем я подумал, показалось мне таким помрачением рассудка, какого я еще никогда не испытывал, вынужден признать: сильнейшее волнение охватило меня, сквозняком прошлось по позвоночнику и внесло еще большее смятение в мое сердце. Пока стоял в воде, яростно перемалывая пальцами мелкий тихоокеанский песок, я осознал: а ведь я наткнулся на самый потрясающий сюжет из всех, что встречались мне в жизни. Золотой материал, бесценный и — принадлежит лишь мне одному.

«Только разыграй эту мистерию умно», — сказал я себе.

Здесь больше чем тайная жизнь. Больше чем трагедия. Здесь, прямо на тарелочке с голубой каемочкой преподнесено мне событие — событие! — которое, если умело подойти к его раскрытию, может сыграть роль в моей карьере намного большую, чем дюжина второстепенных детективов. Я знал всех этих людей. Я был на месте происшествия!

Но неожиданно ощутил хищническую сущность, истинное лицо собственных амбиций, и мне стало тошно.

Но в тот момент какой стыд мог прокрасться в душу, все еще содрогающуюся от ужаса, в котором явилось мне лицо Эмбер?

Океан омывал мои руки и ноги, помогая прийти в себя...

В конце концов я сдвинулся с места и в скудном свете месяца побрел к своей машине. Мимо, держась за руки, проходили парочки. На набережной целовались влюбленные. Слева от меня промчалась собака.

So Jah seh.

Так говорит Господь.

Внезапно меня словно громом поразило — так страстно захотел я очутиться дома, в одной постели с Изабеллой, около нее! Словно плотина прорвалась, на меня обрушилась жуткая тоска. Боже, верни меня поскорее домой! Я стремительно вылетел из каньона, помчался вверх, по извилистой дороге, в конце которой высился наш дом на сваях, выглядевший вполне надежно.

На кухне я осмотрел колени — нет ли следов крови. Не обнаружил ничего подозрительного, но на всякий случай протер брюки пятновыводителем. Раздевшись наверху, побросал одежду в корзину с грязным бельем.

Потом целую вечность стоял под душем — сначала горячим, потом холодным.

Изабелла положила мне на грудь свою ладонь, когда я наконец улегся рядом с ней. Ее лицо было близко к моему, и я мог ощущать ее сонное дыхание.

— Как сильно бьется твое сердце! — прошептала она.

— Это оттого, что ты рядом со мной.

Она хмыкнула. Я знал ее реакцию: легкая улыбка, нежная и беглая. Изабелла уже снова уплывает назад, в сон, из которого ненадолго вынырнула.

— Сейчас очень поздно, Р-р-расс.

— Я только три стаканчика пропустил.

— Гм-мм...

— Я люблю тебя, Изабелла.

— Я тоже тебя люблю.

— Нет, я правда по-настоящему тебя люблю.

— Гм-мм. Ты м-м-мой герой.

Сердце в груди забилось чаще и громче. Я помню, что его удары становились все сильнее и сильнее, и наконец что-то подхватило меня и понесло, вместе со звуком шагов, спускающихся по ступеням вниз, в тишину снов.

Глава 3

Следующее утро я провел в полицейском участке Лагуны в ожидании звонка. Я собирался попросить их взять меня с собой на место происшествия. Несмотря на то что формально дом Эмбер находился за чертой города, контракт обязывал власти Лагуны выезжать по звонкам при несчастных случаях и уголовных преступлениях.

Поэтому я явился к шефу, который тут же сообщил мне, что хочет написать книгу. Я польстил ему, но тут же вынужден был прервать разговор и поспешить в туалет, где меня вывернуло наизнанку, для маскировки чего я несколько раз подряд спустил воду. До этого дня ни разу в жизни меня не рвало, а сейчас рвало от одного лишь жуткого отвращения ко всей моей жизни.

Необходимость рассказать о том, что я видел, исповедаться превратилась в острую боль, охватившую целиком область груди, на дюйм правее сердца. Лишь теперь я начал понимать, что чувствует подозреваемый во время допроса. О, как же это тяжело — знать!

Меня тянуло к людям. Я поболтал со следователями — кажется, речь шла о засухе в Калифорнии. Но снова пришлось нестись в туалет, где меня в очерёдной раз вырвало. Потом я перебросился шуточками с одним из сотрудников отдела по борьбе с наркотиками. Потом приставал с разговорами к начальнику охраны, к диспетчеру, к девушкам-контролерам платных автостоянок. Все они поглядывали на меня с подозрением.

Звонок так и не раздался. Никто не доложил об убийстве, совершенном в Риджкресте, в доме 1316. Утро выдалось спокойное, несмотря на то, что день был праздничный — Четвертое июля [5].

«А ведь Эмбер могут не найти еще в течение нескольких дней», — подумал я неожиданно.

Честно признаться, полицейский участок Лагуны не то место, где мне нравится проводить время. Больше всего я хотел бы сейчас оказаться лицом к лицу с Мартином Пэришем — да-да, заглянуть прямо ему в глаза в тот самый момент, когда он получит сообщение об Эмбер.

К полудню я не выдержал и — поехал к нему. Наконец-то я в административном здании в Санта-Ане.

Пэриш сидел за столом и подстригал ногти, когда я вошел. Я знал, что даже Четвертого июля он будет на работе. Марти всегда был чокнутый по части «заработать»: за один праздничный или воскресный день он отхватывал плату как за два рабочих. Делал он это для того, чтобы взять отгул во время охотничьего сезона.

Я положил свой кейс на его стол и вынул из него три коробки новеньких патронов двадцатого калибра. Мои руки были ледяные и — дрожали.

— Вот, купил по случаю, — сказал я, что, кстати, являлось сущей правдой. — Почему-то подумал, они как раз подойдут к твоему браунингу.

Он кивнул, отложил ножницы, встал и пожал мне руку.

Глаза у него голубые. Но сейчас — налиты кровью. Левое веко — чуть ниже правого, что придает ему выражение полусонного состояния. Его кожа, как и всегда, загорелая и слегка обветренная, что свидетельствует о том, что он по-прежнему много времени проводит на свежем воздухе. Ему сорок два года, хотя выглядит он на все пятьдесят. Марти — прирожденный хищник. У него идеальное зрение, отличный слух, сильное мускулистое тело, позволяющее ему при случае действовать с удивительной скоростью и проворством. К тому же он в высшей степени меткий стрелок, обладает, по-видимому, врожденным чутьем дистанции, траектории полета и отклонения пули. Много лет назад, в годы наших общих охотничьих увлечений, мы подарили друг другу по морозильнику и ежегодно заключали пари, чей к концу сезона будет полнее набит дичью (Марти всегда выходит победителем!). У Пэриша — плотные ладони и тупые пальцы плотника, хотя я никогда не видел его с молотком или пилой.