Хлорофилия

Смирнов перестал улыбаться, повернулся и прошел в соседнюю комнату. Она оказалась сплошь заставлена шкафами и стеллажами, где были во много рядов выстроены огромные фляги с питьевой водой. Савелий уловил сильный странный запах.

– Лаванда, – мгновенно опознал Годунов.

– Здесь мы храним постельное белье, – негромко пояснил доктор. – И разумеется, воду. Мы расходуем воду в огромном количестве.

Он нажал кнопку. Один из шкафов сдвинулся в сторону, открывая массивную стальную дверь.

– Прошу за мной. Соблюдайте тишину и ничего не трогайте.

Они вошли в коридор. Сделали несколько шагов по толстому белому ковру. За огромным, от пола до потолка, стеклом увидели обширную светлую комнату. Вдоль стен стояли в ряд десятки маленьких детских кроватей. Смирнов посмотрел на спутников, поднес к губам палец. Часть стеклянной перегородки скользнула в сторону.

Герц шагнул.

Здесь был свежайший прохладный воздух, как в сосновом лесу, а влажность явно приближалась к ста процентам.

В ближайшей к себе кровати Савелий увидел ребенка. Мальчика. Голого, лежащего на боку. Ребенок спал.

Он был обыкновенный, пухлый. Может быть, годовалый. Или даже младше. Пальчики на одной руке слегка шевелились.

Он сопел и иногда шевелил бровями – ему что-то снилось.

Его кожа имела оливково-бронзовый оттенок.

Стебли за окном изменили положение, приоткрылся просвет, ударило предзимнее солнце, густо-желтое, – в его лучах младенец стал просто зеленым.

Он был зеленый, как сосновая хвоя. Как березовый лист.

Савелий наклонился, чтобы рассмотреть внимательнее, и ему показалось, что зрение обманывает его, а когда он понял, что не ошибся, – пол стал плавно уходить из-под ног. Чьи-то руки удержали его, подхватили за плечи, за поясницу.

Очнулся он в коридоре, сидящим на кушетке. Мрачный Годунов совал ему в зубы стакан с водой. Вода лилась по подбородку и дальше вниз, на грудь, на рубаху. Голос доктора доносился, словно сквозь вату.

– Мы называем их «зеленые дети». Сейчас тут у нас тридцать малышей. Самому старшему – четырнадцать месяцев. Это очень необычные дети. Мы знаем о них очень мало. Говоря простым языком, они наполовину – люди, наполовину – растения.

Годунов увидел, что Савелий уже владеет собой, немедленно вручил ему полупустой стакан и выпрямился:

– Дайте угадаю. Они ничего не едят?

Доктор кивнул:

– Даже материнское молоко.

– Но много пьют.

– Очень много, – кивнул Смирнов. – Они набирают вес как люди – примерно семьсот граммов в месяц за первые полгода жизни. При этом употребляют воду как растения: на один грамм сухого веса – примерно пятьсот граммов воды. То есть каждый ребенок в сутки выпивает около двенадцати литров. Физиологически младенцы вполне здоровы. Органы чувств, нервные реакции – все в полнейшем порядке. Но они не мочатся и не испражняются – всю воду испаряют через кожу. Они дышат как люди, зато их кожа, как у всякого растения, поглощает углекислый газ, освобождая кислород. Здесь у нас нет кондиционеров, но всегда свежо и влажно. Эти младенцы – уникальные существа. Они не желают смотреть, слышать, обонять и реагировать. Их глаза обычно закрыты, даже если они бодрствуют. Ни один ни разу не заболел. У них нет диатеза, аллергии, кожных раздражений. Они умеют ползать, кричать и плакать, но в состоянии покоя никуда не ползут и не кричат…

– Только растут, – произнес Годунов.

– Да, – подтвердил Смирнов. – Растут.

– Тянутся к свету прозрачному, – пробормотал Савелий и глубоко вдохнул носом.

– Заткнись, – прошептал Гарри Годунов. – Послушайте, доктор, а ведь это катастрофа.

– Может быть.

– А власти? Они знают? Что они делают?

– Они все знают. Но пока только наблюдают. Точнее, наблюдаем мы, с ведома властей.

– Надо бить тревогу!

– Скоро начнут, – спокойно ответил доктор. – Возможно, в ближайшее время. Видите ли, тут имеется некая предыстория… Два года назад было принято окончательное официальное решение о том, что употребление мякоти стебля не приносит организму человека никакого вреда. Понимаете?

– Да. – Годунов подошел к прозрачной стене и прижался лбом. – Я давно этого ждал. Они решили легализовать траву.

– Именно. Конечно, осторожно и поэтапно… Так сказать, не сразу и не для всех… Исследования продолжались сорок лет и велись очень тщательно. Сотни лабораторий, государственных и частных, работали независимо друг от друга, и никто не нашел никаких противопоказаний. Академики-лауреаты – биологи, психологи, химики и так далее – в один голос заявили, что мякоть стебля абсолютно безвредна. Для государства открылся новый источник доходов. Мякоть собирались экспортировать в огромных масштабах. Кое-кто уже потирал руки. Все было готово, и первые контракты подписаны… Лучшую цену, разумеется, предложили американцы… Речь шла о невообразимых суммах, по сравнению с которыми китайские депозиты – чепуха. А потом, – доктор положил на стекло ладонь, – появились эти вот зеленые младенцы… Один из моих бывших учеников, талантливый педиатр, наблюдал самый первый случай, написал статью и связался со мной… Сейчас его статья засекречена. В настоящий момент мы имеем почти тысячу зеленых детей. Все они изолированы в таких заведениях, как это. Мы работаем с ними.

– А родители? – спросил Годунов.

– С ними тоже работаем. Пока нам точно известно одно: и отцы, и матери этих детей систематически употребляли мякоть стебля. Не сырую – очищенную и концентрированную.

– Насколько, – прохрипел Савелий, – очищенную?

– Что?

– Какую возгонку?

Смирнов посмотрел в глаза Герцу:

– Седьмую и выше. Вам опять нехорошо?

– Мне? Да. То есть нет. Не обращайте внимания… И как долго они… то есть матери и отцы… жрали? Я имею в виду, употребляли… мякоть?

– Все опрошенные – более трех лет. Ежедневно.

– Ага, – произнес Герц.

Годунов незаметно для доктора ткнул Савелия кулаком в спину.

Меж кроватей медленно прошлась женщина в белом. На визитеров за стеклом посмотрела внимательно, даже с тревогой. Доктор сделал ей успокаивающий жест и продолжил:

– Первые полгода на нас сильно давили. Представьте: весь мир готов покупать у русских траву. Русские имеют ее в неограниченных количествах. У русских она растет сама собой, под каждым окном! Мегаломаны из правительства уже готовились диктовать условия и Америке, и Китаю…

– Еще бы, – вполголоса, но грубо сказал Годунов. – Наступает самый настоящий золотой век. Всеобщая сытость. Проблема голода решена. Америка в жопе, Россия банкует. Таблетки счастья распределяются по всей планете прямо из кабинета нашего любимого премьер-министра…

– Не надо думать о премьер-министре слишком плохо, – вежливо перебил Смирнов. – Но вот его окружение… Многие уже возомнили себя спасителями цивилизации. И тут все рушится, появляются зеленые человечки… Несколько десятков новорожденных детишек с зеленой кожей ставят крест на планах мирового господства. – Доктор хмыкнул. – В общем, в какой-то момент мне показалось, что я – покойник. Пришлось задействовать все свои связи. И даже обратиться к помощи «друзей». – Доктор сделался суров. – Да, да. У меня есть «друзья». Но даже они не смогли бы мне помочь. Помог случай. У одного из самых рьяных сторонников промышленного экспорта мякоти, влиятельнейшего человека, высокопоставленного чиновника, вдруг родилось зеленое дитя… Остальное вы видите сами. Теперь мы сидим тихо. Изучаем новый феномен. Дети поделены на группы и растут в условиях разной освещенности. Нам уже понятно, что пациенты прекрасно крепнут и набирают вес под прямыми лучами. А в тени, как здесь, на сороковом этаже, – развиваются медленно. Я бы сказал, чахнут…

– Простите, – подал голос Герц, – я могу отсюда выйти?

Смирнов мгновенно кивнул:

– Конечно. Давайте вернемся в кабинет. Я найду нашатырь…

– Доктор, – тоскливо протянул Гарри Годунов, – насчет нашатыря… У вас есть водка?

– Я вас предупреждал, – вздохнул Смирнов. – Эх вы. Литераторы. Есть водка, есть. Еще б у меня водки не было…