Золотой дождь

В здании фирмы полы и потолки были деревянными и, за немногим исключением, стены тоже из сосновых бревен. Прибавьте к этому чудовищное количество книг повсюду в здании, тонны папок с бумагами, и тогда легко понять, как все это моментально воспламенилось. Самое удивительное, что в здании не было надежной противопожарной системы. Повсюду видневшиеся окрашенные водопроводные трубы сплошь были просто деталью общего декора.

По понятным причинам Принс не ранняя Берди. Он обычно запирает «Йогис» около двух ночи и затем, спотыкаясь, идет к своему «кадиллаку» и усаживается на заднее сиденье, а Файрстоун, его постоянный шофер и, по слухам, телохранитель, отвозит Принса домой.

Обычно появляется он в «Йогисе» к одиннадцати и очень активно занимается сервировкой завтраков. В полдень я нахожу Принса на месте, за рабочим столом, перекладывающим с места на место бумажки, в единоборстве с обычным похмельем. Он поглощает обезболивающие таблетки, пьет минеральную воду до своего магического времени, пяти вечера, а потом опять ныряет в нирвану рома с тоником.

Кабинет Принса – комната без окон, под кухней, она скрыта от посторонних глаз. Пройти туда можно только через три незаметные двери, спустившись по потайной лестнице. Комната представляет собой правильный квадрат, и каждый дюйм ее четырех стен увешан фотографиями Принса, который пожимает руки местным полицейским и другим таким же фотогеничным типам. Здесь во множестве также красуются обрамленные и ламинированные вырезки из газет, сообщения о том, что Принс подозревается, обвиняется, судится, арестовывается и приговаривается и всегда в результате оказывается невиновным. Он любит видеть себя в зеркале прессы.

Сегодня он в скверном настроении, впрочем, как обычно.

За годы нашего общения я уже убедился, что лучше не связываться с ним, пока он не пропустит третий стаканчик, а это обычно бывает к шести часам пополудни. Так что я явился на шесть часов раньше срока. Он делает знак, чтобы я входил, и я закрываю за собой дверь.

– Что случилось? – ворчит он. Глаза его налиты кровью.

У него развевающаяся борода и волосатая шея. Он в расстегнутой рубахе и поэтому всегда напоминает мне киношного Джека Волка.

– Я немного запутался, – говорю я.

– Что новенького?

Я рассказываю ему о событиях вчерашнего вечера – о том, как потерял работу, о пожаре, о визите полицейских. Все. Я особенно подчеркиваю, что в деле фигурирует труп и полицейские очень интересуются всем, что с ним связано. И совершенно законно. Не думаю, что они мне отдают предпочтение и считают главным подозреваемым, но, похоже, они к этому идут.

– Значит, Лейка сожгли, – размышляет Принс вслух.

Новость как будто доставляет ему удовольствие. Приятное дело с поджогом как раз то, что может развеселить сейчас Принса и скрасить ему утро. – Никогда особенно его не любил.

– Но сам он не погиб. Он просто временно не у дел. Он вернется. – И это сейчас меня заботит больше всего. Джонатан Лейк тратит много денег на политиков. Он тщательно выстраивает отношения с ними, чтобы в нужный момент попросить о помощи. Если он убежден, что я связан с поджогом, или ему, попросту говоря, понадобится козел отпущения, тогда полицейские потащат меня за решетку.

– Ты можешь поклясться, что не поджигал?

– Да что ты, Принс!..

Он обдумывает мое заявление, поглаживая бороду, и я сразу могу сказать, что он просто в восторге и от дела и от того, что его вовлекают в него. Здесь преступление, смерть, тайна, политика, то есть кусок настоящей криминальной жизни. Если бы еще тут были замешаны несколько голых танцовщиц и фигурировали взятки полиции, тогда Принс закатил бы хорошую выпивку, чтобы отпраздновать событие.

– Тебе надо бы поговорить с адвокатом, – заключает он, поглаживая усы. Но, увы, поэтому-то я и здесь. Я подумывал позвонить Букеру, но я уже столько беспокоил его своими делами. И кроме того, сейчас он озабочен той же проблемой, что и я: мы еще не сдали экзамена и не имеем лицензии.

– Мне адвокат не по карману, – говорю я и жду, как он на это прореагирует. Если бы только можно было обратиться к кому-нибудь еще, я бы с радостью ухватился за такую возможность.

– Позволь мне все уладить, я позвоню Брюзеру.

Я киваю в ответ:

– Спасибо. Ты думаешь, он поможет?

Принс усмехается и растопыривает руки.

– Брюзер сделает все, о чем я его попрошу, понял?

– Конечно, – отвечаю я кротко.

Он поднимает трубку и набирает номер. Я слышу, как он переругивается с парой абонентов, загораживающих путь к Брюзеру, и затем выходит с ним на связь. Он говорит краткими, отрывочными фразами, как человек, который знает, что его телефон прослушивается.

– Брюзер, это Принс. Ага. Ага. Мне нужно срочно с тобой увидеться… Небольшое дельце, касается одного моего работника… Ага. Ага. Нет, у тебя. Через тридцать минут. Точно. – И вешает трубку.

Мне жалко фэбээровского слухача, который пытается извлечь из разговора какие-то инкриминирующие данные.

Файрстоун подает «кадиллак» к черному ходу, и мы с Принсом быстро прыгаем на заднее сиденье. Автомобиль черный, стекла дымчатые, так что Принс постоянно существует в темноте. За все три года, что я его знаю, он ни разу не принимал участия ни в каком мероприятии вне дома или офиса. Он проводит отпуск в Лас-Вегасе, но и там сутками не выходит из казино. Я слушаю быстро надоедающий перечень самых грандиозных побед Брюзера на почве судопроизводства. Почти во всех участвовал Принс. Странно, но я начинаю успокаиваться. Я в надежных руках.

Брюзер учился в вечерней юридической школе и окончил ее, когда ему было двадцать два. По мнению Принса, это еще не побитый рекорд. Они были закадычными дружками с самого детства, а в школе уже немного поигрывали в карты, выпивали, не давали проходу девчонкам и дрались с мальчишками. Брюзер поступил в колледж. Принс купил себе передвижной киоск и стал торговать пивом. Они тесно притерлись друг к другу.

Контора Брюзера расположилась в невысоком, из красного кирпича торговом центре, где с одной стороны – химчистка, с другой – видеопрокат. Брюзер очень умно инвестирует свои капиталы, объясняет мне Принс, и уже владеет всем этим коммерческим объединением. Напротив через улицу круглосуточная закусочная, а рядом с ней ночной клуб «Амбра» с дешевым стриптизом и с неоновой рекламой, словно в Лас-Вегасе. Все это находится в промышленном районе города, рядом с аэропортом. За исключением слов «Адвокатская контора», написанных черными буквами на стеклянной двери посредине длинной белой полосы, ничто не указывает на то, чем здесь занимаются. Секретарша в туго натянутых джинсах, с большим ртом в ярко-красной помаде приветствует нас зубастой улыбкой, но мы не сбавляем шага. Я иду за Принсом через приемную.

– Она раньше работала напротив, – бурчит он. И я надеюсь, что он имеет в виду закусочную, хотя вряд ли.

Кабинет Брюзера удивительно напоминает принсовский – без окон, без единого лучика солнечного света. Он большой, квадратный, показушный, с фотографиями важных, но неизвестных персонажей, которые цепко обнимают Брюзера и усмехаются нам в лицо. Одна стена зарезервирована под оружие, тут висят всевозможные винтовки и мушкеты и разные награды за меткость стрельбы. За массивным крутящимся креслом Брюзера на возвышении стоит большой аквариум, и там видны какие-то рыбы, похожие на миниатюрных акул. Они скользят в мутной воде.

Брюзер висит на телефоне, поэтому машет нам, чтобы мы садились напротив за длинным и широким рабочим столом.

Мы устраиваемся. Принсу не терпится мне сообщить:

– Это настоящие акулы, вон там. – Он указывает на стену за головой Брюзера. Живые акулы в кабинете адвоката.

Принс шутит, конечно. Он хихикает.

Я смотрю на Брюзера и стараюсь не встречаться с ним взглядом. Телефонный аппарат кажется совсем крошечным рядом с его необычно большой головой. Длинные полуседые волосы падают на плечи неопрятными прядями. Козлиная, совсем седая бородка такая длинная и густая, что телефонной трубки из-за нее почти не видно. Глаза умные и живые, смуглая кожа вокруг глаз вся в морщинах. Я не раз думал, что в роду у него есть выходцы из Средиземноморья. Хотя за время своей работы в «Йогисе» я подал ему тысячу стаканчиков, я никогда, в сущности, с ним не говорил, да и не стремился к этому. И сейчас не хочется вступать с ним в общение, но, по всей вероятности, этого не избежать.