Прыжок над пропастью

Когда официантка отошла, Оливер поднял бокал и отпил глоток воды. Вера сделала то же самое. Когда он поставил бокал, то немного откинулся назад; через секунду Вера повторила его движение.

Теперь она бессознательно копирует его; значит, он овладел ситуацией и она не будет сопротивляться. Данным приемом он пользовался, когда нужно было внушить пациентам, будто они сами принимают решения в ходе лечения. Если пациент считает, будто ему поможет что-то извне, шансы на успех значительно уменьшаются. А сейчас, в данную минуту, ему нужно было, чтобы Вера поверила в него, открылась ему.

Постучав себя по лбу над левым глазом, он попросил:

– Расскажи об этом еще.

Вера подняла руку и дотронулась до полоски пластыря. Вид у нее сделался смущенный.

– Я… – Ее перебил официант, принесший Оливеру на одобрение бутылку «Сансерре».

Кивком Оливер отослал официанта прочь, и Вера продолжала:

– Я… это… вышло не нарочно. Он не собирался…

– Вера, почему ты его защищаешь?

– Да нет, я вовсе не защищаю его; просто все как-то запуталось…

Официант налил на донышко бокала вина, чтобы Оливер его продегустировал. К своему разочарованию, Оливер увидел, что Вера снова скрестила руки на груди.

Когда официант ушел, Оливер сам скрестил руки на груди, немного посидел так, а потом снова протянул руку и поднял бокал и, склонившись к ней, произнес:

– За тебя.

Она подняла бокал и чокнулась с ним.

– За тебя.

Он выпил и поставил бокал на стол; она снова повторяла его жесты.

– Ты говорила о муже, – напомнил он.

– В нем много хорошего.

– Ты бы не вышла за него замуж, если бы в нем не было ничего хорошего.

– Ты веришь в то, что люди способны меняться?

– Гераклит сказал: в одну реку нельзя войти дважды.

– Потому что мы движемся вперед? – уточнила Вера.

– По-моему, не меняются только глупцы, потому что они не учатся на собственном опыте. А умные люди меняются постоянно.

Она кивнула.

– Можно ли из доброго, заботливого человека превратиться в чудовище? В психопата?

Оливер покачал головой:

– Мы называем таких людей социопатами. Ими рождаются, а не становятся. Но они довольно быстро соображают и знают, где и как следует себя вести. При первом знакомстве они производят впечатление добрых и заботливых; они остаются добрыми и заботливыми до тех пор, пока не получают желаемого. Тогда маска им больше не нужна, и на свет божий выплывает их истинная сущность.

Он пристально посмотрел на нее; в глазах ее страх – кажется, этот страх навечно впечатался в нее. Она такая нежная, такая… хорошая, порядочная! Нельзя допустить, чтобы она жила в страхе. Страх ужасен; страх разрушает.

Вера, твой муж – социопат. Возможно, ты пока не готова это признать, но мужчина, способный ударить такую женщину, как ты, – чудовище. И ты в опасности, потому что дальше он станет еще хуже. Однажды он может ударить тебя так сильно, что ты больше не встанешь. А всем он расскажет, что понятия не имеет о том, что с тобой стряслось. Что ты просто исчезла, испарилась. Он будет выступать по телевидению, будет убедительно рыдать; притащит с собой маленького сынишку, который станет умолять мамочку вернуться. А через двадцать лет твои останки случайно обнаружат под слоем цемента во внутреннем дворике.

Его передернуло. Что-то не туда его занесло – но именно так он сейчас чувствует.

Вера смерила его странным взглядом; вдруг краска отлила у нее от лица. Она положила обе руки на стол, словно удерживая равновесие, стараясь не упасть. Может, у нее новый приступ – вроде того, что случился в прошлый раз?

– Ты в порядке? – встревоженно спросил он.

Вера побледнела еще больше; она кивнула, но ничего не ответила.

Официант поставил перед ними закуску на крошечных блюдцах.

– Вера!

Она дрожала и смотрела на него широко распахнутыми глазами. Вдруг она встала и побежала к туалетам.

Когда она вернулась, лицо у нее было еще бледнее, чем когда она вскочила из-за стола.

– Извини.

Кожа покрылась испариной – как будто у нее сердечный приступ.

– Желудок? – спросил он.

– Да. Иногда… такие внезапные приступы.

– Хочешь полежать?

– Да нет, сейчас мне будет лучше.

– Может, выйдем на воздух?

Она оглянулась с таким подавленным видом, что у него по коже побежали мурашки. Может, она больна серьезнее, чем говорит? Я только что с тобой познакомился. Не дай мне потерять тебя до того, как я успею тебя узнать. Вслух он сказал:

– Вера, что с тобой, собственно, такое? По-моему, ты мне не все рассказываешь.

Она так вцепилась в свой бокал, словно ей нужно было удержаться, не упасть в пропасть. Испуганным голосом, едва слышно она ответила:

– Я не знаю… мне не говорят.

– Твой муж врач, и он ничего тебе не говорит?

– Да.

– Вера, завтра тебе придется еще раз приехать в Лондон – в клинику. Я тебя хорошенько обследую, сделаю несколько своих анализов и выясню, что с тобой такое. Вот так. – Он не спрашивал; он почти приказывал.

Вера кивнула, и страх в ее взгляде сменился признательностью – влажной, как январское солнце.

38

На следующее утро, в половине девятого, Росс стоял в углу операционной на Харли-стрит и описывал только что проведенную операцию. Маска закрывала подбородок. Он не выспался, и операция прошла не слишком удачно.

Такого рода работу он любил меньше всего. Реконструктивная пластика: кожный трансплантат, который он месяц назад пришил на шею человеку, тяжело обожженному во время аварии на химическом заводе, воспалился. Произошло отторжение. Пришлось взять новый лоскут кожи с бедра и начать все сначала. Отторжение первого трансплантата произошло не по его вине, но Россу все равно было неприятно. Он считал, что виноват во всех неудачах, во всех отторжениях ткани.

Неудачный брак с Верой – тоже его вина; он предоставлял ей много свободы. Она слишком много времени проводила одна, и у нее было слишком много денег. Он и сам не понимал почему, но и ее болезнь он тоже рассматривал как свою ошибку. Теперь только он может ее исцелить. Со всеми проблемами можно справиться: просто нужно держать ситуацию под контролем, удалить зараженные куски, как некрозированную ткань, которую он только что иссек и заменил. Решение всегда можно найти. Уголком глаза Росс подметил, что к нему приближается анестезиолог Томми Пирмен – толстый, потный, бесформенный.

– В воскресенье пришел вторым в своем классе; я тебе рассказывал?

– Не знал, что ты ходишь в воскресную школу, – заметил Росс.

– Ха-ха! На моем «бентли».

– Ах да, на твоем «бентли». – Росс отчетливо представил своего анестезиолога в зеленом «бентли» выпуска 1930 года. Однажды Пирмен приехал к ним в этой машине на воскресный обед. На нем был кожаный шлем и очки, как будто он собирался предложить себя на роль Жабы-автомобилиста.

– Гонка по пересеченной местности. Рассказывал я тебе или нет?

Росс кивнул, записывая важные подробности операции.

Как ребенок, жаждущий внимания, Пирмен продолжал:

– Гонка в Прескотт-Хилл – там находится клуб владельцев «бугатти». Открытые состязания, для всех видов старинных спортивных и гоночных машин.

– Томми, почему ты не пришел первым? Всегда нужно стараться прийти первым.

– Я поехал не ради победы, а ради развлечения, – оправдывался анестезиолог.

– Развлечение – это прийти первым. – Росс закончил писать и передал записи второй сестре, чтобы та занесла их в компьютер. – А раз ты пришел вторым, то и радоваться нечему.

Его прервал стажер:

– Мистер Рансом, фотограф спрашивает, нужна ли она на следующей операции.

Росс часто снимал результат своих операций; лучшие снимки он размещал на своем веб-сайте.

– Миссис Рейнолд? – уточнил он. – Она следующая; нам предстоит довольно интересная работа на ее челюсти. Да, фотографии мне понадобятся. – Он положил руку на плечо анестезиолога и подтолкнул его к выходу. – Томми, можно тебя на пару слов?