Михалыч и черт

Он спал.

Капли за окном стучали всё чаще и чаще.

Сумерки сменились темнотой.

В квартире было три комнаты и кухня. Четыре окна. Одна дверь. Балкона не было.

Три окна выходили на одну сторону дома (ту, что обращена была к отходившей от проспекта улице), а четвёртое (окно спальни) смотрело прямо во внутренний, замкнутый домами двор.

Странная, странная планировка. Три комнаты, без балкона…

То ли сон это густел туманом, потянувшим по стенам, дымкой заполнившим спальню, то ли морок сонный сжался, уплотнился столь сильно, что и виден стал наяву…

Там, за окном, покачивались на ветру огоньки фонарей.

Ветер тянул протяжную, заунывную песню. Оборвав её на середине, словно от накатившей пьяной ночной удали, хватал он капли, летевшие с карнизов и резко, резко, с размаху бросал их в окна, как будто недоволен был тем, что не обращает никто внимание на его песни.

Время шло.

Минуло пять часов. Пять часов глубокого сна.

И вот, когда вечер стал уже поздним, Дмитрий проснулся.

Проснулся резко, словно от неожиданного, хлёсткого удара.

Открыл глаза. Оглушённый и ошарашенный, долго не мог понять, что это за место, как он тут оказался и что вообще он здесь делает.

И по мере того, как отступившая на время сна память возвращалась к нему, беспечность, вызванная крайней усталостью и полным упадком сил, вновь уступала место страху и беспокойству.

Сердце заколотилось вдруг часто и тревожно.

По мере того, как события прошедших суток, словно запись, последовательно считанная с прерывисто тянущейся ленты, постепенно восстановились одно за другим; по мере того, как осматривал он всё более проясняющимся взором захватившее его в плен жилище (по крайней мере ту его часть, где он в данный момент находился) — смутное беспокойство, общее ощущение абсолютной ненормальности сложившейся ситуации стало сменяться ощущением странного сдвига, смещения пространства, в котором он находился в данный момент, относительно того пространства, в котором застал его сон.

Ему показалось, что в квартире что-то не так.

Что-то явно изменилось, пока он спал.

Похоже было на то, что спальня, а то и вся квартира сместилась вдруг в пространстве на миллиметр, или даже доли миллиметра относительно того положения, в котором находилась она несколько часов назад, но сознание Павла, сознание человека, который в квартире этой находился, осталось в прежней точке, не изменив своих координат и в результате оказалось смещённым относительно нового положения квартиры.

И каждый предмет теперь зримо и явно двоился, будучи при том и самим собой, и призраком самого себя. Словно два пространства, равные друг другу и с абсолютно идентичным набором точек, образующих предметы пространства, и с абсолютно идентичным набором взаимодействий между предметами, образующими явления пространства, совмещены были одно с другим, но с некоторым сдвигом координат. И смещение это порождало призрачность обоих этих пространств, и нельзя уже было сказать, какая точка пространства первична и реальна, а какая — вторична и является лишь отражением точки пространства реальности.

Дмитрий, покачиваясь и периодически потряхивая головой, встал с кровати.

Его мутило и тошнота подкатывала к горлу, словно отходил он сейчас от тяжёлого похмелья, что часами не отпускает страдальцев, вновь и вновь сжимая и выворачивая желудок длинными рвотными спазмами.

«Отравился я, что ли? Не ел, вроде… С утра. Воздух тут… Чем же я дышу? Может, дурь тут какая?»

Глянув же на пол спальни, увидел Дмитрий, что странностей в квартире побольше будет, чем показалось ему поначалу.

Над полом, на высоте сантиметров десяти, стоял голубоватый, слабо светящийся туман.

Он не клубился, не поднимался волнами, не исчезал и не уплотнялся.

Он стоял на полом ровно и абсолютно недвижно, никак не реагируя ни на сквозняк, тянувший холодком по ногам, ни на движения и шаги.

Потом, наклонившись, осторожно потрогал туман рукой, провёл ладонью пару раз по его поверхности.

И не ощутил ничего.

Абсолютно ничего.

Словно это был не туман, а только призрак тумана.

«А вот интересно… пиздец вот так выглядит? А вот, скажем, шизофрения?»

Но на эти вопросы с уверенностью ответить Дмитрий не смог.

«Нет, пожалуй, я всё-таки отравился…»

Медленно, с опаской переступая, словно бледно-голубая субстанция эта, что стояла над полом, способна была взорваться или вспыхнуть от любого неосторожного движения, пошёл Дмитрий к выходу из спальни.

«А может» озарило Павла уже возле самой двери «тут наркоманы какие живут? Наварили дури какой… а я надышался? И туман этот…»

Ноги во время сна распухли и ныли, сдавленные когда-то влажными, а теперь ссохшимися от долгого пребывания в тёплом помещении ботинками.

«Ну не кислота же в самом деле этот туман» подумал Дмитрий. «Может, без обуви походить? В носках? А потом тапочки какие-нибудь найду».

Дмитрий, схватившись за дверной косяк и балансируя поочерёдно то на одной, то на другой ноге, стащил ботинки. После всех его попыток расшевелить туман, Дмитрий был уверен, что загадочная эта субстанция абсолютно безопасна, и ходить, погружаясь в неё по самую щиколотку, можно и в одних носках.

По крайней мере, в столь странной квартире не имело особого смысла проявлять чрезмерную осторожность.

Дмитрий ничуть не удивился бы, если бы и пыль в воздухе поменяла свой цвет, став, к примеру, ярко-розовой. И засветилась бы вдруг или же заклубиласьв воздухе полупрозрачным, но ясно различимым облаком.

Но с пылью пока ничего подобного, чудесного, не происходило.

А вот с комнатой…

Когда Дмитрий вышел из спальни, когда он включил свет и оглядел гостиную, ожидая увидеть ту прежнюю картину хаоса, разгрома и беспорядка, что оставил он днём, перед тем, как заснуть, то увидел, что…

Комната была тщательно убрана!

И ему показалось… Странно, но это было действительно так.

Пол был подметён (или пропылесосен), а потом, похоже, ещё и тщательно вы-мыт.

Ни единой соринки. Ни единой брошенной бумажки.

Все вещи аккуратно разложены и расставлены по своим местам.

Тёмный, даже ни вид влажный ещё паркет. Чуть заметный, едва ощутимый запах влажных паркетных досок.

Влагой, тёплой, тёмной влагой пропитано дерево.

Недавно…

«Хозяева, что ли были?» Дмитрий вполне отдавал себе отчёт, что рассуждает как полный идиот, но не проснувшийся ещё мозг напрочь отказывался работать в таких ненормальных условиях.

«Надо же… Всё вымыли, всё убрали… И меня не разбудили».

Ещё минуты две Дмитрий рассуждал о добрых, тактичных и трудолюбивых хозяевах, для которых покой гостя, пусть даже и непрошеного, это нечто святое и нерушимое…

Потом хлопнул себя по лбу.

«Нет, здесь чушь какая-то! Дверь бы открывали… Шаги, движение в комнате… Я бы услышал. И проснулся. Обязательно бы проснулся! Так кто ж тут был? Ведь кто-то же был! Вещи же сами по себе не прыгают! И туман ещё этот…»

Дмитрий оглянулся назад.

Голубоватый отсвет расходился по потолку и по стенам спальни.

Туман не пропал. Он даже как будто ещё более сгустился и поднялся ещё выше.

Предчувствие уходящего одиночества, беспокойство, предваряющее появление чего-то нового… или, вернее, кого-то (мысли спросонья всё ещё путались), какого-то существа… чего-то разумного, движущегося, уже пришедшего сюда извне и лишь ждущего подходящего момента для того, чтобы возникнуть, появиться, образоваться, тёмным сгустком выплыть из густеющего воздуха — предчувствие это охватило его, сначала лишь неясным, смутным волнением, а потом и холодной, знобящей дрожью.

«Здесь кто-то есть».

Кто-то есть. Или будет. Нет, есть!

Был с самого начала!

Возможно, даже ждал его…

«Нет! Бред! Чепуха!»

Ждал? Как он мог ждать?

«Он? Почему он? О ком я вообще думаю?»

Дмитрий вышел в коридор и, нащупав в полумраке выключатель, зажёг свет.