Потаенный свет

Я снова протянул ей карточки. После секундного колебания она взяла их.

Сразу за аэропортом находились пункты аренды автомобилей. Мне хотелось сказать Элеонор о нас обоих, о том, как я мечтаю снова приехать сюда, когда прекратится весь этот кошмар, в котором я пребывал последние дни.

Элеонор въехала на площадку «Ависа». Мне надо было выходить, но я сидел и смотрел на нее, пока она не повернулась ко мне.

– Спасибо тебе, Элеонор.

– Не стоит благодарности. Я пришлю счет.

Я улыбнулся.

– Ты не собираешься приехать в Лос-Анджелес? Игральные столы есть и там.

Она покачала головой:

– Во всяком случае, не скоро. Мне надоели перелеты.

Больше говорить было не о чем.

Я наклонился к ней и поцеловал в щеку.

– Я позвоню завтра или послезавтра, хорошо?

– Звони. И будь осторожен, Гарри. Пока.

Я стоял и смотрел ей вслед. Если бы я мог побыть с ней подольше! Интересно, позволила бы она это?

Я постарался выбросить лирику из головы, вошел в контору, предъявил права, кредитную карточку и получил ключи от «форда-тауруса». Придется снова привыкать к низкой посадке.

У поворота на шоссе стоял указатель со стрелой, показывающей путь к Пэрадайз-роуд [1]. Хорошо, если бы у каждого имелся такой указатель…

25

Через четыре часа безостановочной езды по пустыне я прибыл в компанию «Биггар и Биггар» и подал карту памяти Андре. Он посмотрел на нее, потом на меня так, будто я сунул ему в руки жеваную жвачку.

– А где корпус?

– Какой корпус? Часы? Они остались на стене.

Я еще не придумал объяснение, почему часы разбиты, а с ними, вероятно, и камера.

– Нет, пластиковый футляр для карты. Карта – вещь тонкая. Ее не следует носить просто в кармане. Она трется о монеты и вообще загрязняется…

– Андре, – прервал его отец, – это я виноват: не рассказал Гарри, как обращаться с картой. Забыл, что он в электронике ничего не понимает. Давай посмотрим, цела ли эта.

Андре подошел к столу, где стоял компьютер. Я благодарно кивнул Барнетту. Он подмигнул мне. Воздушной форсункой, какие бывают у зубных врачей, Андре сдул пыль с карты, вставил ее в процессор и набрал на клавиатуре команду. На экране появилась комната Лоутона Кросса.

– Изображение будет немного дрожать, – предупредил Андре.

На экране выплыло мое лицо. Я глядел прямо в объектив камеры. Потом устанавливал время на часах, отошел. На экране Кросс.

– Ну и ну… – протянул Барнетт, увидев своего бывшего сослуживца. – Не знаю, стоит ли мне это смотреть.

– Дальше будет хуже, – сказал я.

Из микрофона раздался хриплый голос Кросса:

– Гарри!

– Что? – отозвался я.

– Ты принес?

– Да.

Щелкает замок чемоданчика с инструментами, я достаю бутылку.

– Нельзя ли побыстрее прокрутить дальше? – попросил я Андре.

Он нажал на «мышку», экран на секунду потемнел, затем засветился, и на нем появилась вошедшая в комнату Дэнни. Я взглянул на часы: прошло всего несколько минут после моего отъезда. Она стояла, скрестив руки на груди, взирая на мужа-калеку, словно на непослушного ребенка, и что-то говорила. Шум телевизора заглушал ее слова.

– Сразу видно неспециалиста, – промолвил Андре. – Зачем вы установили камеру так близко от телевизора?

Об этом я не подумал. В результате голоса из телевизора были слышны в микрофоне камеры лучше, чем голоса в комнате.

– А подправить звук нельзя? – спросил Биггар-старший.

Андре поиграл «мышкой», и голоса в комнате стали различимы:

– Я не хочу, чтобы он приезжал к нам, – ворчала Дэнни. – Он плохо на тебя действует.

– Наоборот, замечательно. Правильный парень.

– Он просто использует тебя в своих целях. Спаивает, что-то выпытывает.

– Ну и что?

– А то. Тебе после этого делается хуже.

– И все равно, Дэнни, пускай всех моих знакомых.

– Что ты наболтал ему про меня? Что морю тебя голодом? Не подхожу по ночам?

– Я не желаю больше разговаривать.

– Не желаешь – не будем.

– Хочу немного подремать.

– Милости просим. Хорошо, что хоть один из нас может отдохнуть.

Дэнни ушла. Ло закрыл глаза.

– Прокрути дальше, – попросил я Андре.

Вскоре мы стали свидетелями душераздирающих домашних сцен. Дэнни кормила и умывала мужа. В конце первого дня она выкатила его в другую комнату. Почти восемь часов камера не работала. Потом Дэнни снова вкатила Ло сюда. Начались кормежка и умывание.

Зрелище ужасное… Лоутон сидел, уставившись в телевизор, но, поскольку часы висели рядом, казалось, будто он глядит прямо в камеру.

– Жаль на него смотреть, – вздохнул Андре. – Больше тут ничего нет. А она здорово ухаживает за ним. Я бы так не сумел.

– Хочешь досмотреть до конца, Гарри? – спросил Барнетт.

Я кивнул.

– Да, она молодец. Но дальше должно еще кое-что быть. Вчера вечером около полуночи к нему нагрянули гости.

Андре поработал «мышкой», и в то время, когда подаренные мной часы показывали ноль часов десять минут, в комнату к Кроссу вошли двое. В одном я узнал агента из библиотеки. Он выключил монитор на столе и подал напарнику знак закрыть дверь. Запавшие глаза Лоутона тревожно бегали.

– Мистер Кросс, нам надо поговорить, – произнес агент и выключил телевизор.

– Кто вы такие? – прохрипел Кросс.

– Мы из ФБР, – обернувшись, промолвил агент. – Но вот интересно знать, кто вы такой? Кто вы такой, что вмешиваетесь в наши дела?

– Я не… ничего не понимаю.

– Что вы сказали Босху?

– Не знаю, о чем вы. Это он приехал ко мне, а не я к нему.

– Не похоже, чтобы вы могли куда-нибудь поехать.

Наступило непродолжительное молчание. Лоутон был неспособен даже пальцем пошевелить, но его взгляд отражал все, что он хотел сказать.

– Вы не из ФБР, – выдавил он. – Покажите значки и удостоверения.

Агент шагнул к Кроссу и загородил его от нас.

– Значки? – воскликнул он с сильным мексиканским акцентом. – На хрена нам значки!

– Убирайтесь отсюда! – Я ни разу не слышал, чтобы Лоутон говорил так громко и чисто. – Вот пожалуюсь Гарри Босху, тогда берегитесь!

Агент с усмешкой обернулся к своему напарнику:

– Он нас Гарри Босхом пугает… Нет, мистер, мы о Гарри Босхе позаботимся. А ты о себе подумай. – Он нагнулся к Лоутону: – Ты мешаешь федеральному расследованию, понял? Федеральному!

– Пошел ты со своим федеральным расследованием!

Я улыбнулся. Пуля прошила тело Кросса, но не задела хребет. Он остался настоящим мужиком.

В поле зрения камеры попалось лицо агента. Его глаза горели злобой.

– Напрасно берешь пример с Босха. Он человек пропащий. Вероятно, ты его вообще больше не увидишь. Хочешь туда, где и он? Смотри, загремишь как миленький. А знаешь, что в камере с калеками-колясочниками делают? Закатят в угол и заставляют сосать. Ты этого желаешь?

Кросс на секунду закрыл глаза, но потом собрался с мужеством.

– Валяй, действуй, ты… Вези куда хочешь.

– Действовать?

Агент нагнулся к Кроссу, словно хотел сказать ему что-то на ухо.

– Никуда я тебя не повезу. Буду здесь действовать, – усмехнулся он и выдернул дыхательные трубки из ноздрей несчастного.

– Не надо, Милтон… – испуганно пробормотал его напарник.

– Заткнись, Карни! Тоже мне умник нашелся. Не хочет сотрудничать с властями.

Глаза Кросса расширились. Он жадно, как рыба, выброшенная на берег, глотал воздух.

– Падло! – бросил Барнетт Биггар.

На полицейском жаргоне «падло» означает высшую степень неприязни и презрения. Этим словом награждались не только злостные правонарушители и закоренелые преступники, но и отъявленные негодяи. Я молчал, но чувствовал, как во мне закипает гнев. То, что они сделали со мной, ничто по сравнению с унижением и издевательством, которым подвергался Кросс.

Он пытался заговорить, но ему не хватало воздуха. Агент Милтон злорадно ухмылялся.