Смерть от тысячи ран

Латапи заморгал. Вспомнил об огне, сжигающем его грудь. Боль вернулась, рот наполнился густой слюной. Издав протяжный вой, он попытался сплюнуть.

Схватив за волосы, Тод приподнял его голову:

— Продолжим.

Теперь не было нужды задавать вопросы.

— Автомобиль. Первый автомобиль. Семь выстрелов. Да, семь выстрелов. Семь. Семь выстрелов. Они хотели его убить. Они хотели убить того человека, но он их сам убил. Семь. Он кричал, ему было больно. Они хотели его убить. Семь раз. Он стрелял семь раз.

— Тихо, тихо. Ты видел, как приехал автомобиль.

— Да. — Батист отхаркнул слюну.

Подошел Нери:

— Что ты там делал?

— Я… Я… Ничего.

Тод показал ему «ка-бар».

— Нет! Черномазый! Я пришел из-за черномазого. На его виноградник.

Нери повторил, и Тод вспомнил разоренный виноградник на опушке леса, где умерли Хавьер, Феито и Руано.

— Ты хотел уничтожить его виноградники? Почему?

— Это… черномазый.

— И ты их не любишь?

Батист отрицательно покачал головой.

— И где живет эта обезьяна?

Выслушав, они переглянулись и кивком головы дали друг другу понять, что место им знакомо, они там были. Ферма молодой женщины с собакой. Никакого черномазого, только женщина, собака и… мужчина. Белый.

— Врешь! — Тод глубоко пырнул Латапи ножом и одним быстрым движением вырезал ему левую грудь.

Нери заткнул уши.

— Эй, не спим! — Тод отвесил крестьянину пощечину рукой с зажатым в ней окровавленным куском мяса. — Нет там черномазого!

Лицо Батиста покрылось брызгами крови. Он умолял, умолял и снова умолял. Он постарался перевести дух, застонал, стиснул зубы, сильно вспотел, поклялся, что черномазый там, что он с друзьями уже давно хочет заставить его убраться, но этот баклажан цепляется за свою землю, будто прирос к ней.

Тод решил, что он говорит правду. Попытавшись восстановить в памяти детали их визита на ферму, он вспомнил враждебность женщины, надпись, нацарапанную на двери сарая. «Смерть черножопому!» Он потребовал, чтобы Нери перевел ему надпись, задумался и спросил себя, где мог быть черномазый. Об этом он поразмыслит потом.

Он вернулся к первому признанию Латапи, касающемуся автомобиля, и заставил его рассказать обо всем, что тот видел. Прибытие «ренджа», ожидание, водитель, Феито, который вышел и углубился в лес. И вернулся с другим мужчиной, которого крестьянин не очень разглядел. Тод рявкнул на несчастного, представил себе Хавьера, выстрелы, новое ожидание. Крик боли. И мотоцикл.

— Так там был мотоциклист? Один?

— Да. Прибыл другой автомобиль, но это уже после. — Батист попросил пить.

Тод дал ему воды.

— После чего?

— После того, как мотоцикл уехал.

— Через сколько времени?

— Через пять минут, даже меньше.

Тод пристально взглянул на Нери.

— И куда уехал этот мотоцикл? — Карту он знал наизусть. — В сторону Лафрансез? — Город, расположенный к востоку от леса. Каннаваро и Нери прибыли именно оттуда. И сказали ему, что никого не встретили.

Француз замялся, перевел.

— Нет, в другую сторону. — Батист слабел, голова его упала на грудь. На мгновение показалось, что он снова потерял сознание, но внезапно он выпрямился, в глазах заблестел бешеный огонь. — Но он не мог далеко уехать! — И несчастный снова впал в забытье.

Допрос возобновился спустя полчаса. До этого Латапи невозможно было привести в чувство. Тод заставил его все повторить, попытался получить кое-какие дополнительные уточнения — но без особого успеха, несмотря на новые куски мяса, которые он вырезал из рук и ног, продолжая, как тушу, свежевать несчастную жертву. Оставалось некое сомнение: Батисту помнилось, будто мотоцикл остановился довольно скоро, но он не был уверен. Он истекал кровью и в третий раз потерял сознание.

Нери хотелось бы на этом остановиться, но Тод заявил, что еще не все сделано. Вонзив нож между ребрами Батиста, он добрался до сердца, чтобы прикончить его. А затем пояснил, что обязан был завершить начатое: таков его принцип.

Нери вышел. У него не было никакого желания присутствовать при продолжении. Усевшись на груду покрышек во дворе, он в темноте сосредоточился на ночных звуках. Дверь за собой он закрыл, но все равно ему было слышно. Хруст и хлюпанье, что-то капало, Тод натужно чертыхался. Нери подумал о жене, о детях и заплакал.

Позже, когда Тод присоединился к своему сообщнику, слезы у того уже давно высохли. Прежде чем отправиться в сарай, sicarioнесколько минут вдыхал свежий воздух. Он вышел с корзиной и топором и признался, что с трудом справился с суставами ног и шеи, а потом вернулся в дом. Дверь он оставил открытой.

Нери следил за ним взглядом, пока он не скрылся внутри, и не мог отделаться от воспоминания о девушке в ящике на стройке. Поднявшись на ноги, он, медленно пятясь, начал удаляться от дома, затем развернулся и бросился бежать. Тод показал ему, как без ключа заводить тачку.

Колумбиец появился спустя полчаса, держа под мышкой помповое ружье. Он поискал глазами Нери, позвал его, дошел до того места, где они оставили машину. Ее там не было. Он обреченно вздохнул. Теперь он должен позвонить дону Альваро, чтобы предупредить его и предоставить ему право решать участь Нери.

Тод вернулся назад, моля Бога, чтобы завелся пикап крестьянина. У него не было ни малейшего желания нынче вечером кататься на мопеде.

Восемьдесят четыре часа спустя

Дождь снова пошел около четырех часов утра.

Шлепанье первых капель о гравий и плиты во дворе вырвали мотоциклиста из сна без сновидений, куда он спрятался от своих дум. С закрытыми глазами он долго прислушивался и дрожал под шум воды, вспоминая иные ощущения, иные моменты, иные места. В воспоминаниях ему всегда принадлежала роль охотника, и никогда — добычи. Он снова задремал, погрузившись в размышления о причинах столь резкого изменения его отношений с миром.

Потом ночь уступила место серенькому рассвету.

Стоя в темной кухне, мотоциклист сквозь застекленную дверь внимательно осматривал двор. Небо постепенно светлело, но оставалось обложенным. Радио приглушенно предвещало на всем юге страны пасмурный день без осадков. Эта новость его устраивала: когда идет дождь, бдительность снижается.

Вокруг ни полей, ни лугов, одни обнаженные фруктовые сады и виноградники, темные от сырости и вытянувшиеся, точно живая колючая изгородь. Близкий горизонт, не позволяющий видеть дальше вытянутой руки.

Враждебный горизонт.

Привычный ему.

Мотоциклист решил дождаться, когда рассветет, и сварить себе кофе. Этим утром ему не хотелось обнаруживать ни малейшего движения на ферме. Он уедет сразу, как почувствует, что момент настал. Странно, но он, почти всегда выполнявший свои задания по ночам, на сей раз счел слишком рискованным отправляться в путь в темноте.

Необъяснимая тревога, тревога жертвы.

Он чуть наклонился, провел рукой по раненому бедру, пощупал, и по мере того, как он стискивал ногу, ощущалось сначала какое-то неудобство, потом настоящая боль. Оперся на больную ногу, присел. Ничего, выдержит.

Дом, до этого момента погруженный в тишину, слегка вздрогнул и заскрипел над головой мотоциклиста. Проснулась Зоэ. Он представил, как она выбралась из своей кроватки и крадучись подошла к приоткрытой двери, чтобы, прижав к ней ухо, послушать, что происходит внизу. Эта картинка вызвала у него улыбку. Он бы предпочел остаться.

«Приезжай к Батисту, там что-то произошло. Нам позвонили…»

Это все, что Поль Катала сказал ему на другом конце провода. Адриан Виги только что проснулся и собирался завтракать. Было еще рано, но он любил воскресным утром заняться своей бухгалтерией. Можно не опасаться, что в такое время его кто-нибудь потревожит.

«Нам позвонили…»

Поль Катала был пожарником-добровольцем. Пьер Бордес тоже. Должно быть, он тоже там, у Батиста. Потому что случилось что-то серьезное. Адриан всю дорогу размышлял об этом. Насколько серьезное? Очень серьезное. Слишком. Изменившийся голос «его Пауло» не оставлял никаких сомнений.