Гиблое место

— Я ведь не обязана ехать на эту конференцию, — сказала она. — Мы могли бы побыть вместе целую неделю!

Он вздохнул.

— Ты же знаешь, Маура, я не смогу отлучиться на целую неделю.

— А когда сможешь?

— Мне нужно время, чтобы подготовиться. Но мы обязательно выберемся куда-нибудь, я обещаю.

— И непременно подальше от дома, да? Туда, где нас никто не знает? На этот раз я хотела бы пожить с тобой неделю, никуда не уезжая.

Даниэл покосился на полицейского, который, похоже, снова направился в их сторону.

— Мы поговорим об этом, когда ты вернешься.

— Разумеется, поговорим. — Маура рассмеялась. — Это мы прекрасно умеем. Мы только и делаем, что говорим. — Она подхватила свой чемодан.

Даниэл протянул к ней руку.

— Маура, прошу тебя. Давай не будем вот так расставаться. Ты ведь знаешь, я люблю тебя. Мне просто нужно время, чтобы разобраться.

Его лицо помрачнело. Долгие месяцы обмана и бездействия, сомнений и угрызений совести наложили отпечаток, отравляя мгновения счастья с любимой. В другой раз она непременно утешила бы его улыбкой, дружеским пожатием руки, но сейчас ее захлестнула обида. В ней вдруг заговорило мстительное чувство.

— Думаю, наше время уже истекло, — сказала она и быстро зашагала к терминалу.

Когда стеклянные двери сомкнулись за ней, Маура уже жалела о сказанном. Она остановилась, оглянулась назад, но Даниэл уже садился в машину.

Ноги мужчины были раздвинуты, так что виднелись поврежденные семенники, обожженная кожа ягодиц и промежности. Снимок, сделанный в морге, появился на экране неожиданно, без каких-либо предваряющих слов лектора, однако никто из присутствовавших в темном конференц-зале отеля не выказал ни малейшего удивления. Здесь сидели люди, привычные к виду истерзанных, искалеченных тел. Тем, кто касался обугленной плоти и вдыхал ее удушающий запах, стерильное слайд-шоу не кажется таким уж страшным. Более того, седовласый мужчина, сидевший рядом с Маурой, то и дело клевал носом — в темноте она видела, как он время от времени вскидывает голову, пытаясь взбодриться; жуткие фотографии, которые демонстрировались на светящемся экране, казалось, вовсе не трогают его.

— То, что вы видите сейчас, — типичные травмы от взрыва автомобильной бомбы. Жертва, сорокапятилетний русский бизнесмен, однажды утром сел в свой «Мерседес» — роскошный был автомобиль, надо признать. Повернув ключ зажигания, он привел в действие взрывное устройство, заложенное под сиденье. Как видно на этих рентгеновских снимках… — Докладчик щелкнул компьютерной мышью, и на экране появился следующий слайд презентации. Рентгенограмма таза, раздробленного в области лонного сочленения. Осколки кости и металла врезались в мягкие ткани. — Сила взрыва была такова, что металлические осколки врезались в промежность, прорвав мошонку и срезав седалищные бугры. С сожалением должен признать, что нам все чаще и чаще приходится сталкиваться с повреждениями, подобными этому, наступившими в результате взрыва, особенно сейчас, в эпоху постоянной террористической угрозы. Это взрывное устройство было относительно маломощным, с его помощью собирались убить только водителя. Если же говорить о терроризме, тут мы имеем дело со взрывами большей мощности и куда большим числом жертв.

Он снова щелкнул мышкой, и на экране появилось изображение иссеченных органов, поблескивающих на зеленой хирургической салфетке, словно товары в витрине мясной лавки.

— Порой можно не обнаружить внешних повреждений, даже если внутренние повреждения фатальны. Это результат взрыва, предпринятого террористой-смертницей в иерусалимском кафе. У четырнадцатилетней девушки множественные поражения легких, а также перфорация органов брюшной полости. При этом лицо не задето. Ангельски чистое.

Следующая фотография вызвала первую более или менее заметную реакцию у публики, кто-то ахнул, кто-то вздохнул. Казалось, девушка отдыхает — ни тени тревоги на миловидном лице, карие глаза полуприкрыты густыми ресницами. Но патологоанатомов потрясла не запекшаяся кровь, а красота погибшей. О чем могла думать четырнадцатилетняя девочка в момент смерти? О школьных заданиях? Или о красивом платье? А может, о мальчике, которого заметила на улице. Она, вероятно, и представить себе не могла, что ее легкие, печень и селезенка вскоре окажутся на секционном столе и что в один прекрасный день двести патологоанатомов, собравшихся в темном зале, будут смотреть на ее фотографию.

Когда включили свет, зрители все еще находились под впечатлением от увиденного. Собравшиеся тихо покидали зал, а Маура осталась на месте, просматривая записи, которые успела сделать в блокноте: о самодельных бомбах из гвоздей и бомбах-посылках, об автомобильных бомбах и заглубленных минах. Если речь идет о причинении вреда себе подобным, человек бывает крайне изобретательным. Мы так ловко убиваем друг друга, думала она. А против любви бессильны.

— Простите… Вы случайно не Маура Айлз?

Со своего места поднялся мужчина, сидевший впереди, за два ряда от нее. Примерно ее возраста, высокий и хорошо сложенный, загорелый и светловолосый, с выгоревшими на солнце прядями. Судя по всему, калифорниец, подумала она. Лицо мужчины показалось ей смутно знакомым, казалось, они уже виделись раньше, вот только Маура не могла припомнить, где. И это было странно. Ведь такое лицо ни одна женщина не забудет.

— Я так и знал. Это ведь ты, правда же? — Он засмеялся. — Честно, я сразу тебя заметил, как только ты вошла в зал.

Маура покачала головой.

— Простите. Мне немного неловко, но я вас не припоминаю.

— Ну да, потому что все это было очень давно. И я уже не ношу хвостика. Я Дуг Комли. Помнишь Стэнфорд, медицинская школа. Сколько же лет прошло, а? Двадцать? Неудивительно, что ты меня забыла. Черт, да я бы сам себя забыл за это время.

И вдруг память расставила все по местам — парнишка с длинными светлыми волосами, лабораторные очки на облупленном загорелом носу. Он был очень худеньким тогда, этакий доходяга в синих джинсах.

— Мы вместе делали лабораторную? — спросила она.

— Количественный анализ, третий курс.

— И ты помнишь все это даже двадцать лет спустя? Я потрясена.

— Про количественный анализ ни фига не помню. Зато тебя помню отлично. Ты сидела за лабораторным столом прямо напротив меня, и у тебя были лучшие отметки в группе. Ты ведь в результате попала на медицинский Калифорнийского университета в Сан-Франциско?

— Да, но сейчас живу в Бостоне. А ты?

— А я окончил Калифорнийский в Сан-Диего. И просто не смог уехать из Калифорнии. Пристрастился к солнцу и волнам.

— Завидую. Еще зима не началась, а я уже устала от холода.

— А мне, кажется, по душе этот снег. Здорово!

— Это лишь потому, что тебе не нужно ходить по сугробам четыре месяца в году.

К этому времени конференц-зал опустел, служащие гостиницы начали складывать стулья и выносить звуковую аппаратуру. Маура сунула свои заметки в тряпичную сумку и поднялась. Когда они с Дугой двинулись к выходу, каждый по своему ряду, она спросила:

— Ты будешь вечером на фуршете?

— Наверно. Но ужин ведь оставлен на наше усмотрение?

— По крайней мере так значится в расписании.

Они вышли в фойе, где толпились остальные врачи с такими же белыми именными табличками на груди, с одинаковыми тряпичными сумками, какие обычно раздают участникам конференций. Остановились у лифта, подыскивая темы для поддержания разговора.

— Ты приехала с супругом? — спросил Дуг.

— Я не замужем.

— Но мне кажется, я видел объявление о твоей свадьбе в журнале бывших выпускников.

Маура удивленно вскинула брови:

— Ты всегда такой наблюдательный?

— Просто интересно, как поживают мои однокурсники.

— В моем случае — в разводе. Уже четыре года.

— Ох, как жаль.

— А мне не жаль. — Она пожала плечами.

Они поднялись в лифте на третий этаж и вышли.

— Увидимся на фуршете! — Маура помахала рукой на прощание и достала магнитный ключ от номера.