Душитель

Джо решил оставить его в покое. Он бросил на стойку десять центов и отправился в угол.

— В чем дело, Фиш?

Никто не знал, отчего этого человека так зовут. Его настоящее имя было вовсе не Фиш, и он никоим образом не был связан с рыбой или рыбалкой — по крайней мере никто о таком не слышал. Но все-таки мелкого букмекера звали именно так. После того как он расплачивался с гангстерами в Норт-Энде, барменом в «Шантильи» и полицейскими, у него едва ли оставалась какая-либо прибыль. Было куда проще до того, как Анжиуло взял верх и даго [3]решили объединить всех букмекеров в городе. Раньше платили только копам — и точка. Теперь приходится платить всем. На оставшиеся крохи невозможно прожить — не то что в старые времена.

Джо сел напротив Фиша.

— Дай-ка посмотреть, — сказал он, беря в руки «Армстронг», ежедневный беговой бюллетень. — Что посоветуешь сегодня?

— Ничего не знаю, офицер.

— Какой такой «офицер»? До пяти я не на работе.

— До пяти, после пяти — понятия не имею. Решай сам, мне плевать.

Джо открыл газету и внимательно изучил информацию о гандикапах. Читая, он бормотал:

— У меня предчувствие, Фиш, предчувствие…

Фиш переглянулся с барменом.

— Как насчет этого? — спросил Джо. — Шестой заезд в Суффолке, Лорд Джим. Мне нравится кличка. Могу я сделать ставку на три из пяти?

Фиш, слегка нахмурившись, взял газету и нашел список.

— Лорд Джим, — пробормотал он. — Десять к одному. Десять к одному.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

— Что тебе о нем известно?

— Он мне нравится. Что, хочешь меня отговорить?

— Сколько ставишь?

— Пять баксов. Чтоб скучно не было.

— На выигрыш?

— Разумеется, на выигрыш, а как же иначе?

— Покажи-ка деньги.

Джо порылся в кармане, но нашел лишь две смятые долларовые купюры. Он нерешительно пощупал конверт. Бармен наблюдал за ним. Да какого хрена?.. Все равно это деньги Джо, по крайней мере частично. Он заглянул в конверт. Ничего мельче десятки.

— Это не про твою честь, — напомнил бармен.

— Я верну.

— Это не твои деньги.

— Сказал же, верну.

Фиш покачал головой. Он вытащил из кармана потрепанную записную книжку и внес сумму, обозначив Джо кодовым числом, затем свернул бюллетень и отложил его в сторону, вновь погрузившись в чтение «Обсервер».

Бармен вернулся к работе, избегая взгляда Джо, — он явно был обижен.

— Говорят тебе, мне повезет.

— Да-да, Джо, тебе повезет. Как скажешь.

— Вот и отлично.

— Просто неохота услышать от кого-нибудь, что конверт полегчал.

— Мне повезет.

В шестом заезде Лорд Джим пришел шестым. Последним.

4

Кухонное окно в квартире Джоанны Фини на Гроув-стрит выходило на Уэст-Энд — точнее, на то, что от него осталось. Старый район был уничтожен — груды камня, целые акры мусора. Остались лишь несколько зданий, две-три церкви, больница. Вдалеке, за окном, кран лениво раскачивал ядро, целясь в остатки дома. С каждый ударом от здания отлетали куски.

У миссис Фини было мало дел — ей стукнуло шестьдесят три, — поэтому у нее образовалась привычка день за днем следить за разрушениями. Из окна она озирала пустырь, вспоминая узкие улочки Уэст-Энда, где выросла. В ее детстве на Чамберс-стрит был велосипедный магазин, где за пять центов в час давали напрокат велосипеды. Миссис Фини каталась по исчезнувшим ныне улицам — Чамберс-стрит, Аллен, Блоссом.

Теперь окна были открыты, в квартиру врывался холодный ветер.

Играла пластинка с классической музыкой; сын подарил ей проигрыватель, и миссис Фини с трудом, но все-таки научилась управляться с этой штукой. Играла Пятая симфония Сибелиуса. Запись потрескивала, но музыка… Тема из трех нот повторялась снова и снова, снова и снова — долгое, нарастающее крещендо.

Запах крови.

Алый отпечаток ладони.

Миссис Фини лежала на полу — халат распахнут, ноги разведены в стороны и привязаны к двум стульям, под поясницу подложена подушка, чтобы приподнять нижнюю часть тела, обращенную в сторону входной двери. Наволочка и чулки затянуты вокруг шеи и завязаны большим бантом. Кожа вокруг удавки испещрена синяками и розовыми пятнами застоявшейся крови, рот еще влажный. В глазах крошечные алые «паутинки» от лопнувших капилляров.

Симфония Сибелиуса достигла кульминации. Пять одинаковых аккордов, неровных, точно замирающее биение сердца, между ними — долгие паузы. На неустойчивом си-бемоль музыка пульсировала дважды, трижды, четырежды — пять раз, потом замерла, измученная, в своей изначальной тональности, ми-бемоль, и закончилась. Игла попала в канавку и начала скрежетать.

Муха, вялая ноябрьская муха, опустилась на щеку убитой. Она попробовала кровь на вкус и потерла лапки.

5

Майкл шагал туда-сюда по крыльцу, кутаясь в зимнее пальто, затягиваясь сигаретой, ковыряя мыском ботинка отсыревшие половицы. Доски гнили и расслаивались. Проклятая сырость. Весь дом разваливается. Просто удивительно, с какой скоростью дома начинают разрушаться, насколько неразборчивы плесень и влага. Если как следует топнуть, он проломит любую доску.

Дверь скрипнула, и высунулась голова Рики.

— Ужин.

— Сейчас приду.

Голова исчезла, дверь захлопнулась.

Через несколько секунд Рики снова высунулся.

— Она говорит, сейчас же.

— Скажи, что я приду через минуту.

— Я сказал. Она говорит, что через минуту — это не сейчас же.

— Сам знаю. Я попросил минуту, потому что приду через минуту. О Господи!

Рики вышел на крыльцо, притворив дверь.

— Какого черта ты тут торчишь? Холодно.

Майкл показал ему сигарету.

— Кури в доме. Здесь холодно.

— Видел? — Мыском кожаного ботинка Майкл отделил кусок половицы. Он ковырял щепку до тех пор, пока она не отлетела. — Посмотри.

— Да. Чертов бардак. Починим весной. Может быть. Ну хватит, пошли. Здесь холодно, а я хочу есть.

Майкл нахмурился.

— В чем дело, Микки? Голова болит?

— Нет.

— Тогда в чем проблема?

— Никаких проблем.

— У тебя такая рожа…

— Неправда.

— Правда. «Приду через минуту»…

— Пошел ты, Рик.

— «Пошел ты, Рик»…

Рики ухмыльнулся. На его лице показалась очаровательная, веселая, исполненная достоинства улыбка, которой он славился с того самого дня, как родился — четырьмя годами позже Майкла. Рики научился улыбаться еще до того, как у него прорезались зубы, словно уже в младенчестве понимал, что он необычный ребенок.

Мрак, окутывавший Майкла, слегка рассеялся — достаточно, чтобы он мог покачать головой и повторить «пошел ты», на сей раз уже теплее. Это «пошел ты» означало «не уходи».

— Угости сигареткой, Микки.

Майкл вытащил пачку из кармана, и Рики прикурил от его сигареты.

— Господи, ты только посмотри! — воскликнул Майкл.

Братья уставились в окно столовой, где краснолицый гигант усаживался во главе стола. Брэндан Конрой устроился в кресле, переложил с места на место нож и вилку, а потом, вместе с Джо Дэйли, сидевшим по левую руку, громко расхохотался.

— Честно говоря, впору повеситься, — сказал Майкл.

— Тебе не нравится новый папочка?

— Неужели нельзя было из приличия подождать?

— Папа год как умер. Сколько, по-твоему, нужно ждать?

— Дольше, — ответил Майкл. — Гораздо дольше.

Рики отвернулся. Он глубоко затянулся сигаретой и посмотрел на улицу — нетронутый ряд маленьких домиков, которые в зимних сумерках казались темно-серыми. Декабрь на Сэйвин-Хилле. Вдоль всей улицы плотно стояли припаркованные машины. Скоро начнутся споры из-за того, кому какой пятачок принадлежит. Застолбить для себя парковку было равносильно покупке места на целый сезон. Уже начали появляться рождественские фонари. В садике через дорогу, у Доэрти, стояли пять нелепых пластмассовых оленей, светящихся изнутри. Обычно оленей было шесть, но Джо сломал шестого, когда, будучи старшеклассником, возвращался домой навеселе и попытался его оседлать. На следующий день Большой Джо заставил сына отправиться к Доэрти и извиниться за оленя. На самом деле если Джо и надлежало за что-то извиняться, то скорее за объезжание дочек Доэрти — он проделывал это с той же лучезарной улыбкой и уверенностью в собственном праве, точно средневековый феодал. Даже младшая из трех, Эйлин Доэрти, не избежала этой участи — кажется, в машине Джо. Из-за этого Джо поругался с Майклом, потому что тот любил Эйлин с детского сада. Майкл воображал, что Эйлин не из таких, но Джо вправил ему мозги и объяснил, что завоевание сестер Доэрти — своего рода ритуал, Божий промысел. Эйлин была нужна ему, чтобы завершить хет-трик. [4]В итоге Майкл бросился на брата, хотя тот был гораздо крупнее его, — он не мог разлюбить Эйлин Доэрти, пусть даже она и предложила себя Джо для ритуального кровопролития. Возможно, Майкл до сих пор ее любил в глубине души — по крайней мере память о ней. Уж такой это человек. Интересно, что теперь с Эйлин? Рики повернулся к брату: