Кровавые грехи

Люди, способные делать разные вещи силой разума, имели привычку исчезать из Резиденции. Или же они становились… другими.

Руби не хотела, чтобы что-то подобное приключилось с ней или с ее друзьями. И она знала — они тоже не желают этого, и никто из них не будет даже пытаться обратиться к Руби, пока не случится нечто серьезное. Очень серьезное.

Она старалась быть терпеливой, но как только ее мать занялась, как обычно, своей вышивкой, Руби выскользнула из дома, ведомая непреодолимой необходимостью прийти к тому из ее друзей, кто был в беде.

Но кто это был? Она не смогла определить, и связь оборвалась так резко, что она почувствовала лишь смутное представление о направлении, в котором ей следовало двигаться.

Она знала, что друзья должны быть на своих уроках и едва ли стали открыто бродить по Резиденции в это время. Руби так же понимала, что если ее заметит кто-то из взрослых, то ее прогулка, скорей всего закончится походом домой с сопровождающим— поэтому она не осмеливалась приближаться ни к одному из домов.

Кроме того, девочка прекрасно знала, что к церкви вообще лучше не подходить. Она умела наблюдать и слушать, ей не надо было объяснять, что повсюду камеры и Демарко или один из мужчин всегда знали, когда кто-то был рядом с церковью.

Да ей и не надо было там быть.

Она следовала за тем, что вело ее, и когда Руби поняла, что приближается к амбару на западном пастбище, у нее упало сердце. Эта часть Резиденции была ближе всего к дороге, ведущей к городу, самый короткий путь отсюда.

Побег.

— Брук, нет, — прошептала она и ускорила шаг.

Руби могла думать лишь о том, что ее подруга зашла так далеко, претворяя в жизнь свой план побега, а затем запаниковала, возможно, вспомнив, что на пути к свободе был забор и множество камер.

Но что-то — инстинкт, ее пять чувств или одно из сверхчувств — предупреждали Руби не заходить в амбар, как она сделала бы обычно. Вместо этого, она обошла его, остановившись там, где трещина в доске позволяла заглянуть внутрь.

Сначала Руби не была уверена в том, что там происходит. Она увидела Брук, которая просто стояла в нескольких ярдах от Руби в широком коридоре между рядами незанятых стойл.

Ей понадобилась всего минута, чтобы понять — Брук сильно дрожит.

И ей потребовалось еще мгновение, чтобы увидеть почему.

Отец.

Руби затаила дыхание и инстинктивно постаралась удостовериться, что ее щит крепок и силен, и представляя себя окруженной чем-то непробиваемым. Чтобы он не узнал, что она здесь.

Потом девочка поняла, что в амбаре происходит что-то ужасно странное. Во-первых, она никак не могла припомнить, что когда-нибудь видела Отца одного за пределами церкви. И, во-вторых…

Он странно мерцал.

И его ступни не касались земли.

— Отвечай мне, Брук. — Его голос был тихим, даже нежным, но что-то в нем заставило волосы на теле Руби встать дыбом. — Почему ты хочешь покинуть нас? Почему ты хочешь оставить меня?

— Я… я не хотела, — ее голос был тихим и прерывистым.

Он молчаливо указал на пол рядом с ней, где лежал ее раздутый от вещей рюкзак.

— Я… Я… Моя тетя. Я просто хотела навестить мою тетю. Вот и все. Вот и все, Отец.

— Я не верю тебе, дитя.

— Я… Я клянусь, Отец. Я клянусь, что только хотела увидеть мою тетю.

— Я бы хотел поверить тебе.

Сейчас его голос был печальным, но с его лицом происходило что-то странное. И это заставило Руби прижать кулаки ко рту, чтобы сохранить молчание, хотя каждая частичка внутри нее хотела кричать.

В первый раз, она увидела его истинное лицо.

Лицо его души.

Оно было таким темным и жаждущим, что у Руби появилась ужасная мысль — его сущность может поглотить это место и весь мир, но все равно останется голодной.

— Я бы предпочел подождать пока Господь не позволит твоим талантам расцвести полностью, — грустно сказал Отец. — Пока ты не созреешь и не будешь готова служить Ему. Но теперь ты сделала это невозможным.

— Отец, пожалуйста… Я буду хорошей. Я обещаю, я буду хорошей. Я не буду даже пытаться убежать, честно, и я никому ничего не скажу, я не скажу родителям или моим друзьям, никому…

Напуганная девочка так торопилась сказать как можно больше в свое оправдание, что ее слова наскакивали друг на друга. Ее ноги так дрожали, Брук и сама удивлялась, как она до сих пор может стоять. Вероятно, в данный момент она пообещала бы все что угодно.

Но все было бесполезно. Руби видела это. Она кусала свои кулаки, даже не чувствуя этого, поскольку крик рвался из ее души, окутывал ее, отчаянно стремясь выйти наружу.

— Мне жаль, дитя, — сказал Отец.

Брук должно быть знала, что произойдет дальше, или почувствовала первый приступ боли, потому что открыла рот, чтобы закричать.

Но звук, сорвавшийся с ее губ, был не громче бульканья — сдавленный крик ужаса и муки. Отец поднял руки, и Брук почти на фут поднялась над землей и повисла в воздухе, ее тело дергалось, будто какой-то невидимый гигант яростно тряс ее.

Голова Отца откинулась назад, его губы слегка приоткрылись…

Руби могла видеть, как сила покидает Брук, высасывается из нее, выходит из ее глаз и идет прямо в него раскаленными потрескивающими нитями. Искрясь и шипя будто молнии.

Но он не горел.

Он не горел.

Когда Руби увидела, что Брук начала тлеть, девочка отвернулась от треснувшей доски и спиной облокотилась на грубые доски амбара. Она была слишком напугана, чтобы попытаться убежать. Ее кулаки до сих пор были прижаты ко рту, и она ощущала вкус крови, хотя и не чувствовала боли.

Она чувствовала лишь страх.

Она слушала ужасные потрескивающие и шипящие звуки, как ей показалось, в течение нескольких часов, но на самом деле прошло не более минуты или двух. А затем, резко, наступила тишина.

Руби досчитала до тридцати, а после заставила себя вновь заглянуть в амбар.

Отца не было.

Не было и Брук.

В амбаре не было ни единого признака того, что случилось несколько секунд назад, за исключением выжженного место там, где стояла ее подруга.

У Сойера не было других причин, чтобы вернуться в Резиденцию в четверг утром, за исключением упрямства. И позвонив заранее, чтобы предупредить о своем визите, он был немного удивлен, что Демарко не стал возражать.

Может он развлекается, наблюдая, как ты рыскаешь повсюду, и каждый раз уходишь с пустыми руками.

Но когда Демарко встретил Сойера как всегда на площади, на его лице, если такое вообще возможно, было еще более каменное выражение. И казалось, что он слегка расстроен.

— Что я могу сделать для вас сегодня?

— Ты можешь позволить мне осмотреться. Одному.

Сойер каждый раз произносил практически одинаковую просьбу, поэтому ожидал обычного вежливого отказа.

Демарко, не моргая, смотрел на него в течение минуты. А затем сухо ответил:

— Думаю, сегодня это можно сделать. Преподобный Сэмюель медитирует, большинство детей на своих занятиях. Жилые площади в церкви, конечно, так же как и коттеджи, являются частными владениями, и я бы попросил вас уважать их границы.

— Нет проблем, — ответил Сойер, будучи слишком удивленным, чтобы скрывать это.

— Хорошо. Тогда осматриваетесь вокруг, сколько вашей душе угодно. — Демарко развернулся, чтобы уйти, но затем остановился, чтобы сказать еще более сухо: — Поздоровайтесь от меня с миссис Грей.

— Она здесь?

Вокруг площади было припарковано несколько автомобилей, но он не заметил ее машины.

— Как и вы, она захотела… побродить вокруг. Привыкнуть к этому месту. Рут не видит в этом вреда.

Ты опоздал, не успел остановить ее так, чтобы твои намерения не стали очевидны?

— Предполагается, что ты не знаешь, где сейчас находится миссис Грей? — Сойер был абсолютно уверен, что Демарко прекрасно осведомлен на этот счет.

Демарко почти позволил себе улыбнуться.