Пожиратель

— Смотри, ты весь в блевотине. Дрожи, ты, писающийся в кровать. Ты мерзок. Один я помогаю тебе, я и больше никто! И я попросил тебя только об одном, и для твоего же блага! А ты мне чем платишь?! Хочешь, чтобы я исчез? Ну конечно! Я брошу тебя, как и все, как мать, отец, учительница, как все те, кому не повезло встретиться с тобой.

И он застыл, как ледяная глыба. Только лицо стало не таким, как прежде, его жестокое и строгое выражение, нарисованное на холсте, упрекало холодно, сурово, гнетуще.

Затем повисла тишина. Мертвенная тишина, низвергающаяся с потолка. Дэнни чувствовал, как его сдавливают стены, как сердце закупоривает его глотку. В глазах жгло, слезы кололи, как иголки.

Дэнни испугался.

Но особенно Дэнни испугался опять остаться один. Он свалился на колени с края кровати, изо рта — слюни с рвотой, из глаз — иглы. Растревоженный желудок, перекрученные нервы, загнутый и скрюченный средний палец, слизь на полу. Дэнни заплакал. На четвереньках дополз до письменного стола, как до алтаря. Но слова так и не выходили. Одни хриплые рыдания, ослиный рев.

Человек-Призрак оказался всего лишь картиной. Плоской, двухмерной. Он тоже его бросил. Один. Один навсегда. Эта мысль окончательно сломила логику. И безумие открыло выход голосу.

— Не-е-е-ет! — выкрикнул он. И на этот раз слова сотрясли его. — Не бросай меня! Вернись! Я хорошо себя буду вести! Обещаю! Не бросай меня!

Человек-Призрак переместил взгляд вниз, посмотрев на маленького безумного единомышленника, стоящего на коленях перед алтарем. Глаза на каменном лице глядели на Дэнни с глубоким презрением.

— Верни-и-и-ись! Я все сделаю, что ты хочешь, обещаю!

Секунда — и узловатые руки Пожирателя вцепились ему в плечи. Дэнни раскрыл рот, лицо Человека-Призрака приблизилось к его лицу: глаза в кровяных прожилках, но черные, вязкие, как болото. От дыхания несло болотной гнилью, в пальцах крылась сила тысячи рук. Его голос бил по мозгам, словно отрывая внутренности от костей. Нечто сверхъестественное. Ужасное и властное. Сопротивление бесполезно.

— Тогда говори! — зарычал он.

Дэнни — глаза вылезли из орбит, зрачки расширились — закричал:

— Они негодяи, негодяи, негодяи! Они все негодяи, и я их ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Человек-Призрак ослабил хватку, рот закрылся, и на лице нарисовалась злобная довольная усмешка.

— Молодец, Дэнни. Теперь мы с тобой можем играть. Но я лишь просил тебя назвать всех негодяями, а ты добавил, что их ненавидишь, ненавидишь, ненавидишь всех!

Тишина.

— Я… я не хотел сказать, что…

— Тсс! — остановил его Человек-Призрак. И Дэнни наклонил голову, как делают собаки, принюхиваясь к запаху палочки. — Нехорошо, что Дэнни ненавидит всех. Если Дэнни ненавидит всех, то Дэнни перестанет быть умницей, а мы не хотим, чтобы это произошло, да? — сказал Человек-Призрак, приподнимая правой рукой грязное лицо ребенка.

Дэнни громко шмыгнул носом, помотал головой в нервной лихорадке. Человек-Призрак прижал его, вынуждая смотреть в свои грязные глаза:

— Я могу ненавидеть за тебя, хочешь?

Вытаращенные глаза Дэнни сверкнули.

— Я правда могу делать это, я сделаю это для тебя, потому что люблю тебя. Но ты не должен мешать мне, договорились?

По щекам Дэнни текли слезы, в этот раз не причиняя боли. Он кивнул, не переставая плакать. И впервые ему удалось выдавить из себя волшебное слово, не скорчив лица:

— Спасибо.

— Мы — братья, не забыл?

Человек-Призрак поставил левую ногу на письменный стол. Потом правую. Комната наполнилась колючим запахом масляных красок. Провел узловатыми руками по потертой и потной одежде, в воздухе стояла пыль. А в комнате — холод, арктический холод, необычный, угнетающий. Спрыгнул со стола на пол и за руку поднял Дэнни на ноги, желая видеть его перед собой. И Дэнни смотрел на него, парализованный от изумления, смотрел на своего идола, на воплощенное божество, своего мстителя — своего брата.

Человек-Призрак протянул ему руку.

— Наш договор — наш секрет.

Дэнни пожал его ледяную твердую руку. Рядом с ними — картина. И только переполненные ужасом адские свинцовые тучи висели в небе неподвижно и свирепо.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

7 мая 2006 года, 13.00

Клетка разъедена ржавчиной, пальцы Алисы медленно, слегка касаясь, пробегали по сетке, руки дрожали.

— Она… я… мы кормили кроликов травой… они подходили, прижимали мордочки к решетке…

Стефано больше не пытался делать вид, что ничего серьезного не происходит. Разум и душа Алисы исторгли темный запутанный и тревожный клубок. Стефано старался понять. И единственный путь, который мог бы привести к пониманию, — выбор правильных вопросов.

— Алиса… кролики — симпатичные зверьки, но у тебя во сне они были черными, понимаешь? Людоедами.

Мурашки проползли по ее спине, цепляясь за кожу. Потом замелькали образы. Смена молниеносных видений, разобщенные куски безумных фотограмм: лицо Лукреции — Лукреция улыбается — травинка — травинка для белых кроликов — травинка для пятнистых — травинка для серо-бурых — моя ладошка в ладошке Лукреции — переливчатый смех.

Потом чья-то тень — не сзади, нет, — тень в глазах Лукреции, да. Тень, стиравшая улыбку, — тучи, затмившие солнце, — тучи, уничтожившие день. Ночь, да, глухая ночь — тень. И губы кривятся — мои? Лукреции? Нет — да — губы двоих. Одни — губы Лукреции — а другие? — мои, конечно, мои. Потому что мои губы и губы Лукреции — и получатся губы двух человек — один плюс один — в сумме два. Тогда губы трех — губы трех человек — мои, Лукреции, а другие? Четыре… Четыре лица — где? Первое и второе перед решеткой — первое и второе: я и Лукреция. Третье: людоеда — чье? А четвертое? Далеко-далеко, четвертое лицо — точка, маленькая точка. Где?! Где четвертое?!

Алиса резко обернулась, изменившись в лице. Резко обернулась и указала пальцем, как несколько минут назад на кроличью клетку. Указала на дом, окруженный деревьями, — призрачный, разрушенный, небольшой. Дыра в заднице, а не дом. Логово крыс, яиц насекомых, пауков, змей. Дом, возвышающийся с другой стороны парка, дом с окном. Окно, которое смотрит, привлекает внимание, выслеживает. Окно казалось пустым ртом. Но рот был полным, еще каким полным! Алиса прошипела так, что стало страшно. Вместо лица — лоскут выцветшей тряпки.

— Дэнни… Дэнни Поссенти…

Март 1986 года

Когда Лукреция увидела кроликов

Человек-Призрак стал хозяином, хозяином комнаты. Человек-Призрак стал старшим братом.

— Расскажи мне, что ты видел в школьном зеркале.

Дэнни от стыда опустил грязное лицо.

— Дэнни, я знаю, ты видел «кое-что» в школьном зеркале.

Дэнни закачался, на этот раз руки теребили уши, где пульсировала потревоженная реальность.

— Дэнни… ты, случайно, не видел лица?

Молчание, всхлипывания.

— Дэнни… Ты, случайно, не видел лица… мертвого?

Дэнни вздрогнул. Не мог не поднять глаз. Человек-Призрак не рассержен, совсем наоборот, сообщнически ему улыбается. Дэнни попытался ответить ему, уголки губ растянулись в растерянную улыбку, тоскливую.

Человек-Призрак подошел к окну, отодвинул рейку ставни: день. Ослепляющий свет. Сколько времени прошло? Дэнни не спал. Дэнни не пошел в школу.

Дэнни сошел с ума.

— Дэнни, это отличная позиция. Не думаешь? Знаешь, Дэнни, если бы я был на твоем месте, я чаще ходил бы пешком в вашу поганую школу. И реже бы ездил на вашем дерьмовом школьном автобусе. Но я не ты, не так ли?

— Ты не я…

— Вот именно, нет. Иди-ка сюда.

Дэнни пошел механически, не по собственной воле, не глядя и не чувствуя.

Человек-Призрак распахнул окно:

— Что ты там видишь, внизу?

Глаза Дэнни плавно оглядели парк, потом заметили. Безумные зрачки зажглись ненавистью, вышли за пределы, утопив в себе радужку.

Глаза Дэнни увидели, сердце закрылось, взгляд хищно набросился на тело Лукреции.