Короткий триллер

— Слишком заумно для меня, — снова зевнула Лидия.

— А я ничего не пожалел бы, чтобы узнать истину. — Джеймс уставился на старуху. — Готов держать пари, что она — не совсем человек. Наверное, не так давно здесь жили существа, подобные ей. Быть может, в пещерах, глубоко под землей. Возможно, вот эта дверь ведет в систему катакомб…

— Опять размечтался, — на лбу жены появилась морщинка. — Не будь ребенком, она всего лишь старая колдунья, живущая тут в одиночестве. Здесь это не редкость. Совершенно чокнутая, и к тому же вонючка…

Объект их размышлений ковылял по пещере. Старуха принесла тарелку, от которой шел ароматный парок, и протянула ее Лидии.

Та с жадностью схватила серебряную ложку, торчащую в вареве, и сделала глоток на пробу.

— Неплохо. Пожалуй, многовато пряностей, но вполне приемлемо.

Старуха обратилась к Джеймсу:

— Еда!

Он уселся на один из трехногих табуретов и поднял ложку, стараясь не обращать внимания на старуху, которая, забыв про ложку, пила похлебку прямо через край и отправляла куски мяса в рот пальцами.

— Ваша посуда, — громко спросил Джеймс. — Очень старая?

— Агх! — старуха утерлась шалью вместо салфетки. — Дом… война.

— Хотите сказать, что какой-то дом бомбили в войну и… — он смолк: невежливо было предполагать, что она добыла посуду мародерством.

Но старуха покачала головой:

— Длинные волосы, короткие волосы… война.

— Великий Боже!

Джеймс обратился к жене:

— Она говорит о гражданской войне — круглоголовые против кавалеров.

— Чепуха! — Лидия яростно выскребла тарелку. — Мне очень понравилось. Будет ли второе?

— Не думаю, — он дружелюбно кивнул старухе. — Очень вкусно. Мы благодарим.

Та поднялась, просеменила к шкафу и вернулась с каменной бутылью и двумя оловянными чашками, в каждую из которых плеснула добрую порцию янтарной жидкости.

— Пить. Хорошо. Спать.

— Не слишком болтлива, да? — заметила Лидия.

— Тихо, она может услышать.

— Она глуха, дорогой.

Лидия, завернувшись в шубу, сидела на постели и воплощала собой прекрасное настроение.

— И вообще, она того… Я — Тарзан, ты — Джейн…

Казалось, старуха не расслышала или не поняла сказанного, так как спокойно поднесла наполненную чашку Лидии и приказала:

— Пить!

Джеймс отпил из своей: на вкус содержимое напоминало старое персиковое бренди — прекрасный, мягкий напиток, скользящий в глотку и восхитительно взрывающийся в желудке.

— Осторожнее, — предупредил он, — напиток лягается, как мул.

— Что с того? — жена опустошила чашку. — Мы же никуда не собираемся.

— Верно, — Джеймс чувствовал, что его покидает присущая ему осторожность. — Очень хорошая штука.

Он обратился к старухе, словно к полоумному иностранцу:

— Очень хороший. Старый, да? — он похлопал по чашке. — Это — очень старое. Долго хранить?

— Дедушка, прадедушка хранить, — кивнула старуха.

— Ну, если говорить о вашем дедушке… — он выпил до капли и не возразил, когда старуха вновь наполнила чашку. — Если предки пили эту штуку в ледниковый период, то наверняка она помогала им бороться с холодом.

Он вдруг потерял нить рассуждений:

— Ваш дед… или чей там еще — они варили это из персиков, да?

— Нет, — ответила старуха.

— Нет?… — Джеймс сознавал, что голова его покачивается из стороны в сторону, но ничего не мог поделать. — Как же они это делали?.. Из чего?..

— Кровь, — сказала старуха.

— Кровь, — повторил Джеймс перед тем, как потерять сознание и улететь в черную пустоту.

Первым пробудилось зрение: огонь стал ярче, в очаге пылало новое полено, и синий дымок тянулся в дыру дымохода. Затем вернулся слух: полено потрескивало, плюясь смолой, а старуха, монотонно напевая, раздевала Лидию.

Джеймс, полуоткинувшись, лежал в кресле-качалке, вытянув ноги. Он без малейшей тревоги или интереса подметил, что руки и ноги его бессильны: он не мог двигаться, говорить и даже мигнуть.

У Лидии прекрасное тело, это факт. Старуха вскинула обнаженную женщину на плечо и перенесла на пустой стол, и художник в нем восхитился ясными контурами спины и массой роскошных, свисающих к полу волос. Если бы еще старая карга не мельтешила.

Но она продолжала суетиться: положив Лидию на стол, подбежала к шкафу и вернулась с мотком прочной бечевки. Ее напев резко сменил тональность, а крошечные ножки начали приплясывать, будто отсчитывая такт, — она согнула женщине ноги, прикрутила икры к бедрам, а затем привязала к ним и согнутые в локтях руки.

Словно цыпленок, мелькнула смешная мысль, — можно и в печь…

Старуха, казалось, была весьма удовлетворена своей работой — она усмехнулась и, подбоченясь, исполнила маленький танец радости.

— Хорошо… хорошо…

— А как насчет начинки? — Джеймсу хотелось подсказать, что Лидия еще не готова на жаркое, и его крайне раздражало, что собственное тело отказывалось передать эту информацию.

Старуха, по-прежнему в экстазе, подбежала к большой двери, которую Джеймс принял за решетку, и повернула огромный ключ. Ржавая дверь со скрежетом отворилась, от холодного ветра заколебалось пламя свечей и зашевелились волосы Лидии, словно ожившая Медуза Горгона. Из-за двери донесся шум бегущей воды и резкий звук, похожий на хрипение мехов с подтекающими клапанами.

— Дэнмор! Дэнмор! — позвала старуха.

Царапающий звук, затем могучий кашель, хриплый, мерзкий плевок, шорохи и низкое мычание.

— Еда, — сказала старуха.

Скрежет — или дыхание? — усилился, участился. Размеренное хрясь-хрясь, будто тяжеленные шаги, и снова стонущий кашель и прочищающий горло плевок.

— Еда, — повторила старуха, отступая в комнату.

И Джеймс увидел это: оно заполнило дверной проем. Мозг его затопила страшная паника.

Это был человек футов двадцати ростом, футов семи в плечах, с огромной дынеобразной головой и парой глаз-блюдец с черными громадными зрачками. Не считая участков кожи вокруг глаз, его сплошь покрывали густые, серые волосы; кустики, торчащие из носа и ушей, были рыжеватыми и жесткими, как свиная щетина. А главное, великан был старым и больным. Из широких ноздрей сочилась желтоватая, с примесью крови, жидкость, а волосатая кожа висела на могучей фигуре складками. Старуха указала на связанную Лидию, которая только начала приходить в себя и слабо стонала.

— Еда. Хорошо.

Голову сжимали тиски немыслимого страха и боли, а внутренний голос требовал спасти Лидию. Спасти! Всему виной ее безмерный эгоизм. Они уже были бы в Лизарде. Это… существо — оно совершенно своим чудовищным безобразием. Пальцы художника тянулись к карандашу, кисти, но… сначала — спасти Лидию! А затем… Ноги и руки его зашевелились, мозг словно увеличился и превратился в кипящую массу жгучей ненависти, но он не мог бы сказать, против кого она направлена. Потом что-то лопнуло, и боль прошла. Он поднялся, сильный и бесстрашный…

Великан наклонился и протянул волосатую, лишенную большого пальца руку. Палец зацепил бечевку и потянул. Бечевка лопнула, и Лидия издала леденящий вопль.

Странно обновленный Джеймс нагнулся — о как спокойно работал его разум! — и оторвал кусок полусгнившей, заляпанной жиром подстилки. Бросил ее концом в огонь — ткань мгновенно вспыхнула оранжевым пламенем. Размахивая горящей подстилкой, Джеймс пошел на великана. Тот подался назад, скорее удивленный, чем испуганный. Старуха тихонько повизгивала от страха.

— Нет… нет! Он — последний. Больше нет. Все мертвые. Дэнмор последний.

Она бросилась на Джеймса, но тот схватил ее за шаль и швырнул на пол. Он успел заметить лысую, во впадинках, голову… потом ловким броском обернул горящую подстилку вокруг ноги, похожей на ствол дерева.

Густая шерсть вспыхнула, и огненные светлячки каскадом ринулись вверх, повалил гнусный дым. Чудовище заревело, закрутилось на месте и бешено запрыгало по пещере, тщетно пытаясь погасить пламя ударами ладоней. Это лишь ухудшило положение: занялись волосы на руках, и пламя с поразительным проворством прыгнуло вверх, на бороду. Маленькая лысая фигурка носилась вокруг горящего колосса, бессильно хлопая по нему одеялом, приплясывая и повизгивая, будто приблудная собачонка. Борода занялась оранжевым пламенем, на мгновение длинные волосы на голове монстра образовали великолепный, яркий факел — и вот остались лишь дым, почерневшая кожа и тонны терзаемого болью и яростью мяса.