Все и ничто

— Это так. Мы занимались инвестициями — расплата за наши грехи.

— Такая резкая смена обстановки — город и эта ферма.

— Да. Очень резкая.

— Что вас на это толкнуло? — Разговор с Марго немного напоминал Рут чтение журнала «ОК». Она чувствовала себя грязной и недостойной, но при этом, к собственному удивлению, завидовала.

— Полагаю, это был один из моментов типа «эврика». Мы с Чарли поехали отдыхать в Грецию, и я вдруг поняла, что, пока нас нет, няня укладывает Джаспера и Санни каждый вечер в постель. И я сказала Чарли: разве мы не заработали достаточно денег? Разве ты не считаешь, что мы могли бы, черт возьми, остановиться? Я ждала, что последует жуткая ссора, а он посмотрел на меня и сказал: ладно, думаю, мы можем себе это позволить. Мы с ним уволились на следующий день после возвращения из отпуска, выставили дом на продажу и нашли этот, все в течение месяца.

Неужели у людей бывают моменты «эврика» и из языковой сферы они переносят это понятие в реальную жизнь? Рут сильно сомневалась, но все же рассмеялась и сказала с напускной жизнерадостностью:

— Вот это хороший муж.

— У нас с Чарли крепкая связь, — подтвердила Марго. — Мы интуитивно чувствуем, когда другому что-нибудь нужно.

Рут хотелось выплеснуть Марго в физиономию ее мерзкий чай. Ее рука задрожала на ручке кружки, и она прикинула, не будет ли это явным свидетельством того, что она рехнулась, после чего ее упекут в психушку. Вместо этого она спросила:

— Вы имели представление, чем будете заниматься?

— Тогда — ни малейшего.

— Выходит, у вас было достаточно денег, чтобы ничего не делать?

— Не совсем. Но на год бы, пожалуй, хватило.

— Смелый поступок.

— Мне показалось это необходимым. Смелость тут ни при чем.

— В смысле?

Марго слегка рассердилась:

— Мне думается, что иногда ты достигаешь такого этапа в своей жизни, когда понимаешь, что ничего не выходит и нужно либо все изменить, либо смириться.

Рут задумалась, было ли в том, что говорила Марго, что-то реальное. Она могла представить себе, как Марго кричит на Чарли или рыдает, когда думает, что никто не видит, но сомневалась, что Марго может снять свою маску на публике. Тоскливо говорить с человеком, который не скажет ничего, кроме того, что вы, по его разумению, хотите от него услышать, или того, что он хочет, чтобы вы услышали. Но было ужасно слышать себя в Марго, слушать, как неприятная тебе женщина высказывает твои собственные желания. Она попробовала другой вопрос:

— Вы об этом никогда не жалели?

Младенец начал плакать, так что Марго взяла ребенка и принялась кормить. Рут вспомнила ощущения и удивилась, почувствовав внутреннюю реакцию.

— Нет, думаю, что нет. Было нелегко, но ведь достичь чего-то стоящего всегда нелегко, разве вы сами это не обнаруживали?

— В каком смысле нелегко?

— Ну, знаете, ремонтировать дом таких размеров — настоящий кошмар. И затем начать бизнес, обнаружив, что это не столько касается того, что вы делаете, сколько банков и кредитов и перепуганных мужчин, которые уверяют тебя, что ты рехнулась. — Марго рассмеялась, и Рут поняла, что ее снова обвели вокруг пальца.

Рут посмотрела на свои записи. Она могла написать эту статью с закрытыми глазами. Наверное, нет никакой необходимости брать у Марго интервью.

— А как появилась эта идея насчет мыла?

Тут она получила по заслугам. Рут дала возможность Марго прочитать ей лекцию насчет производства и упаковки мыла.

Прошел почти час, и Рут безумно хотелось уйти, но она с ужасом думала, что придется встретиться с Кристианом, и поэтому приятно удивилась, выйдя из дома и увидав, что он смеется над чем-то с Чарли. Но она не спешила расслабляться, потому что с Кристианом ничего никогда нельзя знать наверняка. Его настроение меняется мгновенно. Так что она не знала, что ее ожидает, когда они выезжали из ворот фермы. Но он продолжал улыбаться.

— Черт, настоящая классика, — сказал Кристиан.

— Какая классика? — поинтересовалась Рут, роясь в сумке в поисках бутылочки для Хэла.

— Не знаю, что тебе рассказала Марго, но ее муж тот еще тип. Он ее ненавидит.

— Не говори глупости.

— Точно, клянусь, я правду тебе говорю. Это было потрясающе. У него по всей ферме спрятаны косяки и бутылки виски. Он чертовски зол.

— Что его злит? — Бетти пинала ногами спинку сидения Рут.

— Ее самодовольная чушь главным образом.

— Ты же с ней даже не разговаривал.

— Так это и не требуется. Сразу видно, что она подлая.

Рут понимала, что это тот момент, когда она может согласиться с мужем. Они дружно посмеются, и все будет в порядке. Но у них никогда так не получалось. Что-то в его уверенности, что он может судить, и, возможно, удовольствие, которое он получал от несчастья другого, задели ее.

— Не такая уж она плохая. Черт, по крайней мере, она пытается что-то сделать, улучшить.

Кристиан фыркнул:

— Что улучшить?

— Жизнь.

— Ты знаешь, что эту ферму купил им ее отец? Она из богатеньких. Заставила Чарли бросить работу и все остальное ради того, чтобы жить на ферме и делать это говенное мыло, на котором никогда не удастся заработать.

— Ты так говоришь, как будто у него нет ни силы воли, ни характера. Он же мог отказаться.

— Ничего он не мог, ты же знаешь, как это бывает.

Рут повернулась, чтобы взглянуть на мужественный профиль мужа:

— Что ты такое говоришь? Словно вы, несчастные мужчины, должны делать все, чтобы осчастливить нас, женщин, у которых не все дома.

— Нет, Рут. Я говорю о Чарли и Марго. Он рассказал, что несколько лет назад они поехали в отпуск, так она каждый день рыдала и отказывалась вылезать из постели, пока он не согласился вместе с ней уехать из Лондона.

— Ты в самом деле считаешь, что им лучше было бы остаться в Лондоне, целыми днями работать и никогда не видеть своих детей?

— Не обязательно, но я не думаю, что им стоило трогаться с места и разыгрывать из себя идеальных семейных робинзонов, каковыми они в самом деле не являются.

— Не то что мы. — Рут слышала, как повышается ее голос. Она поняла, что Кристиан считает, будто это он услышал настоящую историю. Более чем уверен, у него даже сомнений не возникает. Рут, с другой стороны, всегда болезненно реагировала на то, что стоит за словами. Иногда она всю беседу чувствовала себя марионеткой, разговаривающей с другой марионеткой, и пыталась догадаться, что на самом деле ощущает ее собеседник, что скрывается за его публичным лицом. Кристиан же верил, что люди такие, какими кажутся. Он до сих пор не понял, что у каждого есть фасад, что все рыдают на кухне и ковыряют в носу, сидя перед телевизором.

— Черт, что тебя грызет?

— Папа сказал «черт», — сообщила Бетти с заднего сиденья.

— Ты меня грызешь, — сказала Рут. — Меня раздражает твоя лицемерная чушь.

— Ерунда. Ты злишься, потому что не услышала настоящей истории.

Рут всегда ощущала, что в каждом споре есть критический момент: только что ты сидела на краю скалы, и вот уже Кристиан держит тебя над пропастью за шиворот. Ее лицо раскраснелось, сердце забилось чаще.

— Не смей судить, услышала ли я настоящую историю или нет.

— Будет тебе, Рут. Ты же не хочешь сказать, что она сообщила тебе что-то, кроме пары рецептов мыла?

Глаза Рут жгли слезы, она чувствовала, что вот-вот разрыдается.

— Ты такой снисходительный, прямо до тошноты.

— Но ведь это правда? — засмеялся Кристиан.

— Если хочешь знать, — сказала она, — я получила историю, которую хотят услышать наши читатели. Они не желают ничего знать о неудавшемся браке или о том, что за все платит папочка, они хотят познакомиться с отважной женщиной, которая сделала то, о чем мы все мечтаем. Они все равно дочитают только до половины, сидя за своим столом во время унылого перерыва на обед или приглядывая за детишками в парке. Они хотят почувствовать, что такие вещи возможны, а не что, наоборот, все равно ничего не получится.