Зов из могилы

— Вот, запасные ключи. Храню их здесь на всякий случай.

— Они вам сейчас не понадобятся, — произнёс я. — Дверь вашего дома взломана. Пойдёмте.

Дверь продолжала висеть на петлях. Полицейские попытались закрыть её, но не очень старались, и после дождя в прихожую натекло много воды. Софи испуганно смотрела на разбросанное вокруг содержимое ящиков и комодов. Я заметил в её глазах слёзы. Затем она встрепенулась.

— Спасибо, что привезли меня домой, а теперь уезжайте.

— Но…

— Нет, всё в порядке. В самом деле. Мне нужно побыть одной. Уезжайте. Пожалуйста.

Я понимал, что нельзя оставлять её одну, однако возражать не стал.

— Я позвоню вам завтра. Если что-то понадобится…

— Хорошо, спасибо.

Я шёл к машине в ужасном расстройстве, ощущая полную беспомощность. Сзади заскрипела входная дверь, когда Софи попробовала её закрыть. Я приблизился к воротам и остановился, опершись о дерево. Темнело, в холодном синем небе появились первые звёзды. Вспаханные поля и лес слились в одно тёмное пятно. Поёжившись от наступившей вдруг жутковатой тишины, я повернулся и двинулся обратно к дому.

Дверь была кое-как прикрыта. Я вошёл и увидел Софи на полу в прихожей. Она сидела с опущенной головой, охватив руками колени. Её плечи сотрясали рыдания.

Я наклонился над ней, и она ткнулась лицом мне в грудь.

— Я боюсь… понимаете, я очень боюсь…

— Тихо… — прошептал я, гладя её плечо. — Всё будет хорошо.

В кладовой я нашёл старинный засов — громоздкий, но надёжный — и установил его на входную дверь. Софи отправилась в ванную комнату, а я начал наводить в доме порядок. Это оказалось не так сложно: разложить по местам разбросанные вещи. Почти ничего не поломали. Разобравшись с вещами, я открыл окна, чтобы проветрить помещение. Мне показалось, что в доме пахнет затхлостью.

Уже совсем стемнело, когда Софи наконец спустилась вниз. В других джинсах и свитере. Тоже мешковатом. Влажные волосы аккуратно зачёсаны назад. Опухоль на щеке была почти не видна. Ссадина благополучно заживала.

— Я заварил чай, — сказал я, когда мы вошли в кухню. — И навёл порядок в комнатах.

— Как хорошо, — отозвалась она. — Спасибо.

На моё предложение посмотреть, не пропало ли что- нибудь ценное, например, ювелирные украшения, Софи лишь устало отмахнулась.

— Как голова? — спросил я.

Она села за стол.

— Пока ещё болит, но не сильно. Я приняла таблетки, которые дали в больнице. — Не глядя на меня, она потянулась за заварным керамическим чайником необычной формы, очень красивым.

— Тоже ваша работа? — поинтересовался я.

— Да.

Она стала медленно помешивать ложечкой чай в своей чашке. Мы оба молча наблюдали за этим процессом.

— Вы не боитесь, что ложечка сотрется?

— Извините. — Софи перестала мешать. — Я имею в виду мою недавнюю истерику. Обычно я так не раскисаю.

— Неудивительно, ведь вам пришлось перенести стресс.

— И всё равно лить слезы не следует. Наверное, я замочила вам всю рубашку.

— Уже высохла, — улыбнулся я и встал. — Мне пора.

Она испуганно посмотрела на меня.

— Вы собираетесь сейчас уезжать? Не надо. Тут есть свободная комната.

— Но…

— К тому же вы обещали Мэри присмотреть за мной, — добавила Софи.

Похоже, она уже забыла, что совсем недавно сама выпроводила меня за дверь.

— Хорошо, если вам нужно, то…

— Я уверена, вы голодны. Не знаю, что у меня есть из продуктов, но, надеюсь, на ужин хватит.

Я улыбнулся:

— Умираю от голода, не ел с утра.

Она попробовала протестовать, но я настоял, что буду готовить ужин. В доме удалось найти чеддер и яйца, из которых получился неплохой омлет. Пока он готовился на старой электрической плите, я поджарил тосты из куска чёрствого хлеба. Масло в холодильнике тоже было.

— Как вкусно пахнет! — Софи с наслаждением втянула воздух.

Но во время еды снова замкнулась в себе и не проронила ни слова. Вскоре она предложила перейти в гостиную.

— Там будет удобнее разговаривать.

Гостиная действительно оказалась уютной. Два больших старых дивана, на полированных половицах мягкий ковёр, дровяная печь. Я не стал возражать, когда Софи взялась растапливать её. Понимал, что она таким образом оттягивает разговор.

Затопив печь, она села на другой диван, лицом ко мне. Нас разделял лишь низкий кофейный столик. В печи трепетал огонь, в комнате запахло дымом и стало тепло. Неожиданно я осознал, что совершенно не знаю эту женщину. И вообще, мы впервые оказались наедине друг с другом.

— Хотите выпить? — спросила Софи. — У меня есть бренди.

— Спасибо, сегодня, пожалуй, воздержусь.

Софи откашлялась и произнесла:

— Я давно хотела сказать вам… ну, насчёт вашей потери. Очень вам сочувствую.

Я кивнул.

— Не знаю, с чего начать, — прошептала она.

— Например, объясните, как вы оказались здесь. Почему сменили профессию психолога-криминалиста на гончара? Это, наверное, было не просто.

Софи вздохнула:

— Да, не просто, но мне надоело постоянно видеть кровь и страдания. А после неудачи с Монком вообще расхотелось работать. В общем, я решила уйти, пока не поздно. Я живу здесь уже пять лет. Гончарное ремесло прежде у меня было просто хобби, а теперь превратилось в профессию. Тем более что мои изделия неплохо продаются. И мне всегда хотелось жить в Дартмуре. В общем, моя новая жизнь началась здесь. Думаю, вы можете это понять.

Я её понимал. И гораздо лучше, чем она полагала.

— Первое, что я сделала, — сожгла все свои записи, — продолжила Софи. — По всем расследованиям, над которыми работала. Кроме одной папки.

— Касающейся Джерома Монка?

— Да. — Она кивнула. — Не знаю, зачем я её сохранила. Может, потому, что поселилась недалеко от тех мест, где всё происходило. — Она замолчала, сжав ладони. Некоторое время тишину нарушал лишь треск поленьев в печи. — Вы за эти годы вспоминали о Монке?

— Нет. Впервые вспомнил о нём, когда он сбежал.

— А я размышляла о нём много. Ведь тогда у нас была прекрасная возможность найти захоронения сестёр Беннетт, а мы ею не воспользовались.

Я вздохнул.

— Мы сделали что могли. Никто не виноват, что так получилось.

— Нам следовало сделать больше! — возразила Софи. — Особенно мне.

— Как выяснилось, Монк вовсе не собирался показывать захоронения. Он намеревался сбежать. И это у него почти получилось.

— Нет. Он хотел сбежать, однако согласился сотрудничать не только поэтому. Помните, какое у него было лицо, когда он увидел захоронение Тины Уильямс? Вряд ли Монк прикидывался. Полагаю, он действительно пытался что-то вспомнить.

Я понимал, что Софи ищет у меня поддержки, и отвечал осторожно, чтобы не обидеть её:

— Джером Монк великолепно знает эти места. Он прятался тут месяцами, пока его не поймали. Если бы он захотел, то легко мог бы привести нас к захоронениям.

— Не обязательно. Я утверждала тогда и повторю сейчас: спустя год отыскать их сложно. Ведь он зарывал трупы ночью. Не исключено, что вспомнить ему мешали какие-то болезненные переживания.

— О каких переживаниях вы говорите? Джером Монк — серийный убийца, хищник. У таких нет совести.

— На каком-то уровне совесть сохраняется у любого социопата. Разумеется, я его ни в коей мере не оправдываю, лишь пытаюсь понять.

— И что?

— Поэтому… я ему писала.

— Монку?

Она упрямо вскинула подбородок.

— Да. Как только поселилась здесь. Я писала ему раз в год, на годовщину убийства Анджелы Карсон. Потому что даты гибели остальных его жертв не определены. В своих письмах я побуждала его вспомнить, где он зарыл трупы сестёр Беннетт. Предлагала помощь.

Я изумлённо смотрел на неё.

— Софи, неужели это правда?

— Он мне не отвечал. А я просила его указать хотя бы какой-нибудь ориентир, намекнуть, где он находится. Писала, что помогу ему вспомнить. Не понимаю, какой вред могли нанести мои письма.