Чужая птица

Экстренный выпуск новостей в половине одиннадцатого вечера практически целиком был посвящен одной теме — разумеется, эпидемии на Готланде. Об убийстве неизвестного мужчины в Вэшэнде упоминалось лишь вскользь. Полиция просила позвонить, если кто-нибудь видел что-либо необычное или подозрительное.

Линда тоже видела новости, только более ранний выпуск, а потом услышала, как Марианна с Томасом шепчутся об ужасном несчастье, и очень распереживалась. Марии никак было ее не уложить в постель.

— Мама, почему полицейские забрали Эмиля в тюрьму?

— Он не в тюрьме, милая. Они просто охраняют школу, чтоб туда никто не вошел.

— Мистеру Жабу грустно и не с кем поиграть.

— Он скучает по Эмилю? — спросила Мария, с трудом сдерживая слезы.

Только теперь, когда пришлось объяснять все дочке, она вдруг по-настоящему испугалась. А что, если эпидемиолог ошиблась? Что, если лекарство не поможет и Эмиль сейчас в самом очаге инфекции?

— Деточка, я тоже очень по нему скучаю, но уже к выходным он будет дома, и мы вместе придумаем что-нибудь интересненькое. Поедем в Деревню викингов в Тофте, хочешь? Там можно самим молоть муку и печь хлеб, управляться с топором и прясть пряжу. Правда, здорово?

— Только если Эмиль поедет с нами. Иначе Мистеру Жабу будет скучно. Знаешь, мама, дядя Томас угостил меня вишней, но я не стала ее есть, потому что ягоды поклевали птицы. Фу, гадость! Я ему сказала, что у Мистера Жаба аллергия на вишню. Нельзя ведь есть то, что другие брали в рот, правда? Вдруг у этих птиц тоже грипп? А еще в одной ягоде был червяк. Он выглянул наружу, затряс головой и запищал: «Не ешь меня! Не ешь меня!» — И тут Линда запела своим милым детским голоском: — Никто меня не любит, я никому не нужен — лишь потому, что я ем червей. Я голову откусываю, слизь из них высасываю, а шкурку выбрасываю вон.

Линда наконец заснула, прижав к себе любимые игрушки, и Мария уселась в гостиной перед телевизором, откуда на нее опять смотрела Оса Ганстрём. На этот раз эпидемиолог была в студии с советником по делам здравоохранения, представителем Министерства здравоохранения и местными политиками. Участники «Политической недели» в парке Альмедален устроили накануне вечером внеочередное заседание. Речь шла о порядке получения антивирусного препарата разными группами населения. Специальная система приоритетов была выстроена министерством в сотрудничестве с Управлением по чрезвычайным ситуациям. План представлялся размытым и недоработанным и вызвал шквал критики. Что произойдет, если препарата не хватит даже для групп с приоритетом номер один? Почему людям старше шестидесяти пяти предписано давать лекарство, а детям в школах и детских садах, где вирус может распространиться молниеносно, — нет?

— Приоритет следует отдать тем, кто уже является носителем вируса. Затем идут люди с ослабленным иммунитетом — в силу определенных заболеваний или пожилого возраста, — объяснила Оса Ганстрём.

Однако спущенный сверху список выглядел иначе. Первое место в нем занимало правительство, парламент и политики разных уровней. Далее шли работники больниц, персонал «скорой помощи» и работники, занятые в области энергетики, водоснабжения и вывоза мусора. Ответственных за поставки лекарственных препаратов также не забыли внести в список тех, кого необходимо защитить в первую очередь.

— Большинство жертв «испанки» — молодые люди возрастной группы от двадцати до сорока. Может ли текущая эпидемия принять похожий оборот? — задал вопрос ведущий, повернувшись к эпидемиологу.

— На данный момент ситуация находится под нашим контролем. Если мы будем последовательно придерживаться избранной линии поведения, риск дальнейшего распространения вируса невелик. Сейчас нет причин для беспокойства, — ответила Оса Ганстрём.

Мария обратила внимание на ее раскрасневшееся лицо. Эпидемиолога явно приперли к стенке.

— А что скажут учителя, воспитатели детских садов и простые уборщицы, не обнаружив своих имен в вашем списке? Значит ли это, что вы считаете их работу ненужной? — Ведущий с вызовом посмотрел на Осу и сидевших напротив политиков. — Что подумают теле- и радиожурналисты? Ведь только с их помощью мы узнаем последние новости. А охранники? Если ситуация накалится, кто защитит поликлиники и аптеки? Разве есть вообще какая-то группа населения, которую можно выкинуть из вашего списка? Давайте наплюем на работников культуры или еще лучше: на безработных! На социально незащищенных! На беженцев! Может, на тех, у кого доход ниже среднего? Раз им так мало платят, значит, и пользы обществу они приносят немного, правильно? Так кого мы все-таки оставим за бортом? И кстати, хватит ли всем лекарства? От лица шведского народа я требую ответа на этот вопрос! Какова наша готовность?

Оса Ганстрём покраснела до самых корней волос.

— Готовность на должном уровне. Если понадобится, лекарство будет доступно каждому. Пока мы не рекомендуем употребление препарата в профилактических целях, чтобы вирус не смог выработать к нему резистентность.

Эпидемиолог врала или как минимум не говорила всей правды. Интуиция подсказывала Марии, что реальность намного страшней, чем ее преподносят. Инспектор выключила телевизор, когда беседа превратилась в обычную склоку. У нее больше не было сил наблюдать, как люди, от которых ждешь разумных выдержанных решений, ссорятся, словно дети в песочнице. Она походила по комнате, заглянула к Линде, бормотавшей во сне, и снова принялась бесцельно бродить по квартире. А потом взяла и позвонила Эмилю — убедиться, что ему точно дали лекарство. Он сразу распознал в ее голосе нотки беспокойства, хоть Мария и попыталась превратить все в шутку.

— Мама, тебе грустно?

— Я бы так хотела быть сейчас с тобой, Эмиль, ты же знаешь! — Мария не хотела разрыдаться в трубку и постаралась не хлюпать носом.

— Мам, ну ладно. У меня все нормально. Я тут в чате болтаю с одним парнем. Его зовут Себастиан, он клевый.

Мария побрела в кухню, сделала себе бутерброд, но съесть его так и не смогла. Кусок в горло не лез. Она постояла у окна, разглядывая фонарь, одиноко горевший у здания библиотеки. На улице ни души, даже машин не видно. Нужно поговорить с кем-нибудь, поделиться своей тревогой. Звонить Кристеру не хотелось. Он примчится со скоростью пули в надежде, что все вернется на круги своя. Нет, ей это незачем. Хартман наверняка уже спит. Еспер Эк в карантине под наблюдением, а звонить в бывший профилакторий после девяти вечера нельзя. Кто еще остался? А, горячая линия! Интересно, беспокоиться можно только в рабочее время или сейчас они тоже отвечают? Мария набрала номер и замерла в ожидании. Юнатан Эриксон ответил после первого же сигнала, будто он ждал звонка.

— Я не собираюсь вступать с тобой в дискуссию, пока ты в таком состоянии! Ты унижаешь и себя, и меня. Иди и ложись уже, черт побери! И не смей мне больше звонить!

— Что? — Мария не поняла: она ослышалась? Вот, значит, какую поддержку оказывают родителям помещенных в карантин детей. В таком случае, дела обстоят еще хуже, чем она подозревала. — Мне от вас больше ничего не нужно! — крикнула она, швырнув трубку.

Глава 14

Как только связь прервалась, Юнатан Эриксон тут же осознал свою ошибку. Слова этой женщины эхом звучали в голове. Что он ей сказал? «Я не собираюсь вступать с тобой в дискуссию, пока ты в таком состоянии! Ты унижаешь и себя, и меня». После того как Нина четыре раза подряд позвонила ему, каждый раз в состоянии еще более невменяемом, Юнатан и предположить не мог, что пятый звонок поступит от кого-то другого. В тестах на коэффициент интеллекта это бы назвали «логической последовательностью», но в жизни принципы логики работают далеко не всегда. Черт, у него ведь нет определителя номера, и ошибку не исправить, вот досада! Юнатан стал мерить шагами комнату, а потом со злости ударил кулаками по стене, не успев подумать, что коллега за стенкой, возможно, давно лег спать. В голове все еще звучал голос Нины, ее издевательский тон. Вообще-то она сходила к свекрови и забрала сына, и какое право имеет эта ведьма без спросу появляться в доме и снова уводить его к себе? Следующие два звонка — сплошные всхлипывания и уверения, что все будет хорошо. «Прости, любимый, прости меня! Я больше не буду! Обещаю. Я ведь так люблю тебя. Вот вернешься домой, и мы куда-нибудь уедем. В Париж, давай? Как мы мечтали? Только ты и я. Мальте побудет у бабушки, и тогда мы снова будем наедине, как раньше, когда и минуты друг без друга прожить не могли. А помнишь песчаный карьер на Форё? Помнишь, как мы занимались любовью у самого моря? А отпуск на островке Смёген? Давай попробуем начать все сначала! У нас были сложные времена, но я клянусь, все наладится. Правда!» Четвертый звонок доказал, что наладиться ничего уже не может.