Падение Иерусалима

— Комментарии излишни, молчу, — произнес Уолтерс. — Вам виднее.

— Вот именно. Если мне очень-очень повезет, то это послание получит именно тот, кому оно предназначено. И тогда беспокоиться не о чем. Клиент не дурак и, стало быть, придет именно к тому выводу, который требуется.

Они поднялись и пошли через парк.

— Спасибо, — только и сказал Бен Тов, прощаясь с Уолтерсом на улице Рабби Акива.

— Как-нибудь вы мне расскажете больше, чем сегодня, — отозвался Уолтерс.

Глава 8

Весь следующий день Расмия и Эссат провели в отеле. Такое в группе существовало правило: когда оружие уже в руках боевиков, то все, кто причастен к делу, остаются на своих местах вплоть до часа, на который назначена акция. Они сидели каждый в своей комнате — Эссат лениво листал журналы, а Расмия читала французский роман в дешевом издании — профессор недавно велел ей как следует заняться французским. В полдень Эссат постучал в перегородку:

— Пошли перекусим.

Они встретились внизу, в полутемном баре, съели по сэндвичу — ветчина на пресном хлебе — и выпили по чашке очень крепкого и очень горячего кофе. Когда возвращались через холл, незнакомый парень спорил с синьорой в рецепции: поскольку у него при себе не было багажа, синьора требовала уплаты вперед, парень шарил по карманам в поисках денег. Говорил он на ломаном итальянском, и в голосе явственно слышались арабские гортанные раскаты. Синьора его не жаловала, однако Эссат и Расмия, поднимаясь по лестнице, услышали, как звякнул брошенный на конторку ключ. Молодой человек догнал их на лестнице — ему достался номер как раз напротив комнаты Эссата. Открывая ключом дверь, он спросил:

— Сортир-то хоть есть в этой дыре?

— В конце коридора. Ты что, по запаху не слышишь?

Новый сосед засмеялся:

— А ванна?

— Этажом ниже.

— Вы надолго сюда?

— Да нет, день-два. Отсюда — во Флоренцию.

— А я из Туниса. Завтра или послезавтра переберусь к приятелю.

Эссат произнес в ответ что-то невнятное и, войдя к себе, закрыл дверь. Тут же звякнула задвижка в комнате Расмии — пока молодые люди переговаривались, она выжидательно стояла в коридоре. Эссат лег в надежде подремать немного. Видимо, он и в самом деле заснул, потому что не слышал, как открылась дверь напротив; пол в коридоре не скрипнул, записка вползла под дверь бесшумно. Повернувшись на кровати, он обнаружил ее на полу. «Выполняй свою миссию, как они велят. Меры приняты — намеченные жертвы не пострадают. Ты тоже. Спокойно возвращайся в Дамаск. Удачи тебе.»

Он достал из кармана газовую зажигалку и сжег записку на мраморной крышке прикроватной тумбочки. Пепел аккуратно сгреб и высыпал под грязный, весь в пятнах, потертый ковер. Не стоит, решил он, ломать себе голову над тем, как это они рассчитывают обезопасить и его, и летный экипаж. Что-нибудь одно. Если они останутся живы, попадает под удар он. И наоборот. Но это его расчет. А уж как они там в Иерусалиме собираются совместить несовместимое, какой для этого фокус изобретут — не его ума дело. А раз так — он снова ляжет и еще раз попытается уснуть.

На следующий день в пять пополудни Эссат позвонил в аэропорт. Самолет компании «Эль Аль» из Тель-Авива опаздывает на десять минут. Вдвоем со своей спутницей он пошел к Пьяцца делла Репубблика. По дороге выпили в баре по чашке кофе экспрессо и на площади оказались как раз к 18:00. Там сели на скамейку с западной стороны — отсюда отлично был виден поток машин, спешащих с Виа Терме, чтобы, обогнув площадь, попасть на Виа Национале. У Эссата была с собой газета «Ля стампа». Они сидели рядом — с виду обычная парочка, без цели слоняющаяся по городу. Ни вчера, ни сегодня они не разговаривали, будто у них и общего ничего нет, так — посторонние люди… Машины неслись сплошным потоком, изредка поток прерывался светофорами.

— Они сейчас могут появиться, — произнес он.

— Да. Я вижу нашего парня на углу Виа Национале — смотрит в нашу сторону, ждет твоего сигнала.

— Далеко отсюда отель «Коммендаторе?»

— Один квартал. Метров пятьдесят, наверно.

Расмия отвечала коротко, будто нехотя. Но Эссат чувствовал, что ему необходимо говорить с кем-нибудь — хотя бы даже с этой холодной, погруженной в себя спутницей, которую их миссия, похоже, ни капельки не волнует.

— Ребятам не так-то просто будет улизнуть — тут такое движение.

— Наверняка все предусмотрено. Я думаю, в крайнем случае они пустят в ход гранаты.

Еще посидели молча, глядя налево, на выезд с Виа Терме. Мужчина, стоявший на углу Виа Национале, лениво облокотился о фонарный столб, держа перед собой газету. Но его глаза будто простреливали площадь, не отрываясь от парочки на скамейке.

— Когда, ты думаешь, они будут здесь? — голос Расмии дрогнул: значит, тоже нервничает, надо же…

— Сейчас 18:12. Самолет на несколько минут опоздал, да еще движение такое сумасшедшее — раньше 18:30 они просто не успеют.

Однако было всего 18:27, когда в потоке машин с Виа Терме показался белый микроавтобус.

— Вот они!

Эссат и Расмия встали со своей скамейки, и Эссат, глядя на приближающуюся белую машину, скатал газету в трубку. Теперь было хорошо видно, что это «мерседес» и пассажиров семь или восемь, среди них женщины.

Когда микроавтобус поравнялся с ними, Эссат поднял вверх газету, и наблюдатель с той стороны площади это заметил. Повернувшись лицом к Виа Национале, он в свою очередь поднял газету над головой.

В микроавтобусе было оружие — два ручных автоматических пистолета: один у водителя, второй у охранника, который всегда сопровождал команду по пути в отель и из отеля. Охранник компании «Эль Аль» в рейсе Тель-Авив — Рим — коренастый паренек лет двадцати, по имени Аврам, — питал нежные чувства к одной из стюардесс, золотоволосой красотке с миндалевидными глазами, чувственным ртом и на редкость красивыми ногами. Звали ее Рахиль, она была родом из Балтиморы и всего год как жила в Израиле. К Авраму она была абсолютно равнодушна, поскольку воображала себя безумно влюбленной в некоего богача, с которым познакомилась в рейсе на Нью-Йорк. Вместе с ней в Рим прилетела ее ближайшая подруга Рути, теперь девушки сидели рядом на переднем сиденье, пока микроавтобус продирался сквозь толпу у вокзала и забитые как всегда в час пик римские улицы. Шофер, работавший в Риме всего шесть месяцев, но уже успевший возненавидеть его, бормотал себе под нос древнееврейские проклятия в адрес своих беспардонных и агрессивных коллег. Охранник Аврам сидел рядом, расстегнув пуленепробиваемый жилет и сложив на коленях большие крестьянские руки. На его попечении было пять девушек и четверо мужчин, он испытывал по этому поводу некоторую гордость. Вот сейчас он пригласит Рахиль поужинать, она наверняка откажется под каким-нибудь предлогом, но настанет же день, когда она согласится, — он поддерживал в себе эту надежду с тех пор, как Рахиль однажды пошла выпить с ним на остановке в Иобурге. Ничего между ними тогда не произошло, девушка никак не дала ему понять, что он ей небезразличен, но этот случай служил пищей для его воображения.

— Съем только что-нибудь — и спать, — говорила между тем Рахиль сидящей рядом подружке. Микроавтобус как раз выехал на Пьяцца делла Репубблика. Она увидела в окно красивого кудрявого парня, который держал над головой свернутую трубкой газету. «Зачем это он? — промелькнула смутная мысль. — Какая хорошенькая девушка с ним рядом…» Но машина уже миновала эту пару и свернула на Виа Национале.

— А меня Ари позвал в кино, — сказала Рути. — Мы договорились.

Ари — бортпроводник, работавший в первом классе, в свободное время изучал сельское хозяйство и мечтал, избавившись от самолетов, поселиться где-нибудь в кибуце. Сейчас он сидел на заднем сиденье и просматривал вечернюю газету в поисках хорошего фильма.

— Приехали, друзья, — сказал водитель, тормозя у тротуара. — Желаю приятно провести время. — На этих его словах Аврам толкнул сдвижную дверь. И тут же молодой человек, стоявший на тротуаре с длинным, завернутым в бумагу пакетом, наклонился и просунул пакет в машину.