Падение Иерусалима

Ханиф так и не узнал, что заставило ее уступить, его мало заботили ее чувства. Эта область вообще не интересовала профессора, сосредоточенного на своей идее. Молоденькая любовница не проявляла пылкости, зато и не предъявляла в постели требований и не обнаруживала никаких прихотей, была доступна всякий раз, когда он ее желал. Ханиф раз навсегда решил, что его подруга бестемпераментна — это, кстати, вполне соответствовало ее молчаливому, необщительному нраву. Сексуальную пассивность он относил на счет пассивности эмоциональной, и не приходила мысль, что все дело в нем, что ему не удалось пробудить в ней женщину и что другой сумел бы это сделать. Подобные сомнения были чужды ему, и по правде сказать, Ханифу было вполне безразлично, хорошо ли с ним его избраннице. Он изредка приходил в ее спальню или звал ее к себе, и они предавались любви, в которой не было никакой любви: он — отвлеченно, как бы ради пользы для здоровья, она равнодушно, без всяких там волнений.

Ханиф явился в ее комнату после полуночи, разбудил, но сел на самый край постели, не пытаясь ее обнять. Расмия спала нагишом и теперь сидела, прислонясь спиной к подушкам. Грива черных волос, рассыпавшись, скрыла плечи и крепкие маленькие груди, только один коричневый сосок выглянул сквозь блестящие пряди.

— Я устала. Вы что, хотите…

— Поговорить с тобой.

— А утром нельзя? Так спать хочется.

— Проснись как следует и слушай. У меня, ты знаешь, есть сомнения насчет Эссата.

— Вы уже говорили…

— Вот почему я посылаю с ним тебя.

— Я поняла.

— Он блестящий лидер, прекрасно работает с людьми. Мне не хотелось бы ошибиться.

Расмия пожала плечами:

— Но нельзя же рисковать безопасностью всей группы.

— Знаю, нельзя, — брюзгливо возразил Ханиф. — Что ты мне толкуешь очевидные истины. Я хочу, чтобы ты как следует поняла свое задание. Будешь следить за ним во время поездки. Но так, чтобы он ни в коем случае не догадался.

Девушка кивнула.

— Я даю Эссату такое задание, что, если он предатель, то просто не сможет его выполнить. На худой конец постарается как-то предупредить своих хозяев.

— В чем состоит задание?

— Ему скажут уже в Риме. Встретитесь там с Халедом, он все объяснит подробно.

— Но мне-то вы можете сказать?

— Халед все знает.

Она снова кивнула, но явно была недовольна.

— Если Эссат действует против нас, то непременно себя выдаст. Задание так и задумано. А ты следи за ним, сообщай о его контактах, телефонных разговорах — обо всем, что он делает. Ясно тебе?

— Ясно. Надо только операцию назначить на такое время, чтобы после того как Эссат получит задание, он бы успел установить контакт с теми людьми и получить инструкции.

— Что ж я, дурак? Так и задумано — времени будет достаточно, но придется ему пойти на риск.

Она не ответила, только подняла простыню, чтобы прикрыть грудь. Ее любовник наблюдал внимательно, будто перед ним происходил некий научный эксперимент. Потом сказал:

— Опусти-ка простыню.

— Я думала, вы не хотите. Это ведь просто деловой визит…

— А я передумал. Иди сюда…

Он сам сдернул простыню. Расмия послушно придвинулась.

Весь следующий день Расмия и Эссат провели в дороге. В Афинах они сделали пересадку и прибыли в Рим на самолете компании «Алиталия» — молодая пара из Ирака, впервые в Европе. Намереваются, если кто спросит, посетить Рим, Флоренцию, Венецию и даже, может быть, Швейцарию, если денег хватит. Остановились в старом отеле на виа Турати, возле железнодорожного вокзала, оттуда Расмия позвонила Халеду.

— Он будет через час. Пообедаем вместе и получим инструкции, — сообщила она Эссату.

— Тогда я подремлю немного. Разбуди меня, когда он придет.

Перед отъездом из Дамаска Эссат еще раз встретился со стариком в мечети и попросил передать, что прибудет в Рим тогда-то. Он никого не заметил в аэропорту, но не сомневался, что друзья постараются с ним связаться. В отеле они сняли две смежные комнаты. Ванна и грязная уборная располагались в конце унылого коридора. Все здесь выглядело обшарпанным, замаранным, в пятнах. Царил запах прокисшей еды и какой-то гнили. По всему было видно, что отель облюбовали арабы, к тому же безденежные.

В своей комнате молодой человек закрыл дверь на задвижку и минут десять осматривал мебель. Втиснувшись под кровать, лежа на спине, прощупал пальцами всю ее снизу и, наконец, обнаружил спрятанный микрофон. Надо надеяться, что он не потревожил тех, кто подслушивает. Странно, подумал Эссат, как это ухитрились поставить тут микрофон до его приезда? А он и не знал, что сюда кого-то посылали. Или ему уже настолько не доверяют, что сочли возможным прибегнуть к помощи местных коммандос?

Он выполз из-под кровати, отряхнулся и несколько минут раскладывал свои небогатые пожитки в стареньком комоде. Потом вытянулся на неудобной кровати — она протестующе заскрипела, — и, закинув руки за голову, принялся обдумывать ситуацию и прикидывать, когда же могут объявиться его друзья. Примерно через час Расмия окликнула его через тонкую перегородку, разделяющую их комнаты. Эссат отозвался, встал с постели, надел туфли и, пройдя мрачным коридором, стал спускаться по лестнице. Этажом ниже он заметил открытую настежь дверь, за ней в комнате на постели лежал вполне одетый мужчина, голова его была скрыта в плотном сигаретном дыму, ноги закинуты на спинку кровати. Из невидимого радио лилась заунывная арабская мелодия. Он успел увидеть лицо лежавшего — худое, небритое, глаза без всякого выражения устремлены в коридор. На миг их взгляды встретились, и Эссату показалось, будто незнакомец ему подмигнул. Миновав открытую дверь, он спустился на первый этаж. Расмия была уже там в тесном холле и тихо разговаривала с высоким парнем в очках. Эссат подошел и поздоровался.

— Ну как тебе тут, в Риме?

— Неплохо.

— Сколько ты уже здесь? Год, наверно, прошел, с тех пор как мы были вместе в Париже…

— Да, около того.

— Все еще студент? А что изучаешь — международное право? Ты этим, кажется, раньше занимался?

— Было дело.

— А теперь?

— Не имеет значения.

Как он сдержан, этот Халед. Не означает ли это, что…

Обедать они пошли в тратторию в двух кварталах от гостиницы. Войдя, Халед кивнул толстому хозяину, который томился за стойкой, лениво протирая стаканы драным полотенцем, и в ответ хозяин сказал: «Чао, Ахмед». Выбрав столик в дальнем углу, они заказали еду и вино и молча сидели в ожидании, пока итальянец подаст обед и вернется, наконец, за стойку.

— Ну так зачем мы приехали? — спросил Эссат.

— На послезавтра намечена акция против сионистов. Боевики уже два дня как в Риме. Ваше участие — подать сигнал к действиям. А до этого — получить оружие и передать ребятам. Вы ведь сами знаете — те, кто непосредственно пускает в ход оружие, не должны знать, откуда оно.

— Где оружие сейчас?

Халед протянул бумажку, на которой карандашом были написаны имя и адрес. Расмия быстро выхватила записку.

— Оружие прибыло несколько дней назад с ливийской дипломатической почтой. Парень, у которого оно сейчас, — шофер из их посольства, надежный. Профессор не хочет, чтобы я сам передавал оружие, он считает, что тому, кто возглавляет группу, не следует участвовать в акциях.

— А оружие какое? — спросила Расмия. — Сумки с собой брать?

— Пара автоматов, «Калашниковы», может быть, — и связка гранат. Все поместится в спортивной сумке — такой, для тенниса. Или для гольфа, я не знаю. Он вас сегодня ждет, пойдете прямо отсюда.

— А дальше как? Ну взяли мы автоматы и гранаты…

— В десять пятнадцать будьте в главном вестибюле вокзала. Стойте возле книжного киоска. Девушка в красном шарфе сама к вам подойдет — она вас узнает по сумке. Спросит, который час, вы ответите — скоро девять. И пойдете следом, но на расстоянии. Она вас подождет и возьмет сумку. Понятно?

— Вполне.