Чистильщик

Единственная кровь, найденная на месте преступления, была ее собственная. Он не наносил ударов ножом — просто врезал несколько раз по лицу. Капли крови, оставшиеся на подушке после того, как ее вжали туда лицом, похожи на красные слезы. Еще несколько капель брызнули на пол. На ручке двери, рядом со следами от перчаток, также остались следы крови.

Я перечитываю доклад, сверяюсь с изложенными там утверждениями. Все равно ставлю на мужа, но это уже не кажется такой уж удачной идеей — у него очень хорошее алиби. Тело было найдено с руками, скрещенными на груди, и она была накрыта простыней. Глаза у нее были открыты, но смутные разводы на веках указывают на то, что убийца их закрыл, перед тем как надеть перчатки и начать уборку. Значит, они сами открылись. Я опять думаю о том, что, возможно, он раскаивался в содеянном. Может быть, он заблуждался настолько, что считал, будто, воздав ей какие-то почести после смерти, искупит этим тот факт, что забрал у нее жизнь. Выглядит как обычное домашнее убийство, если не считать наличия алиби. К тому же я видел ее мужа в участке наутро после убийства, и был он действительно в полном смятении, как будто не верил, что кто-то, кроме него самого, мог сотворить такое с его женой.

Я снова заглядываю в отчет. Ничего не было украдено: ни исчезнувших драгоценностей, ни пропавшей налички. В большинстве случаев виновный муж пытается выдать все за неудавшееся ограбление. Когда я убиваю, я ничего никогда не забираю с собой, и, так как убийца пытался мне подражать, он тоже ничего не взял. Но откуда он это знал? Точно не через прессу. Может, просто совпадение?

Я пробыл здесь около сорока минут. Надо было открыть окно. Воздух все еще спертый, но солнце уже не светит так ярко. Я неудачно наклоняю толстую папку, и ее содержимое рассыпается по кровати. Мои мысли начинают разбегаться. Время идет, и я понимаю, что застопорился. Начинаю обводить глазами место преступления, представляя, что тут произошло, пытаясь поставить себя на место убийцы. Ставить себя на чье-либо место легко для таких, как я. Несколько мгновений она умирает, и я почти чувствую ее.

Тем не менее ответов, которые я так надеялся здесь найти, по-прежнему нет. Никакого озарения, никаких вспышек света или звона колоколов, указывающих на прорыв в деле. Ничего, только одно незначительное совпадение и пропотевшая насквозь рубашка. Я думал, будет проще. Черт, ведь это должно быть проще. Только ничего просто не выходит. Особенно когда ты очень этого хочешь. Я хочу помочь этой мертвой женщине, так же, как хочу помочь себе, но что с того? Проще ли становится искать ответы? Конечно, нет. Все, что мне хочется сейчас сделать, это взять бесплатно доставшуюся мне электрическую бритву и кроссворд, уйти и больше никогда сюда не возвращаться. Пойти домой, покормить рыбок и лечь спать. Забыть об этом эпизоде. Двигаться вперед. Не знаю точно, к чему именно.

Я начинаю потягиваться и зевать, я уже готов уйти, сдаться. Духота лишь способствует этому подавленному состоянию. Зевота заставляет меня мигать, мигать быстро-быстро, а это, в свою очередь, увеличивает приток крови к глазам. Они начинают фокусироваться, очертания комнаты становятся более резкими, и все предметы в ней как будто обретают трехмерность…

Вот оно!

В одно мгновение я наполняюсь самыми разными мыслями и эмоциями. Во-первых, мне противно. Мне стыдно, что я провел здесь столько времени и умудрился этого не заметить. Во-вторых, я возбужден, потому что наконец-то вижу — ну, не совсем вижу, — нечто, что может иметь решающее значение. И сильнее всего я чувствую облегчение. Я благодарен за то, что могу теперь двигаться дальше, за то, что мне не придется бросать расследование — по крайней мере, не на этом этапе, — и облегченно думаю о том, что смерть Даниэлы, возможно, будет-таки отомщена.

Я начинаю улыбаться. Почти не верю своей удаче. Хотя, конечно, дело не в удаче. Дело в моих блестящих способностях. В интуиции. Да, главное, это интуиция.

Беру фотографии и начинаю их перебирать, пока не нахожу ту, на которой снята стена и дверь в коридор. Изучаю ее. Откладываю. Перевожу взгляд на комнату. И там, и там есть дверь. Те же стены. Тот же ковер. Растение в горшке, которое выглядит цветуще-зеленым на фотографии, в реальности уже потрепанное и засохшее, его бросили все, кроме Смерти. На фотографии у самой стены, рядом с живым растением, лежит перьевая ручка. В реальности рядом с растением лежит шариковая ручка. Конечно, это всего лишь ручка, мелкая деталь в общей схеме, но самое интересное то, что она не была занесена в каталог и унесена, значит, ее посчитали незначимой.

А между тем она была весьма значима. Была ли ручка оружием? Я направляюсь к растению, приседаю и разглядываю стену. Крошечный след, оставленный на стене, заметить трудно, но можно. Наклоняюсь еще ближе. Вижу маленькую точку чернил в серединке. Была ли первая ручка брошена в стену? И где она теперь? Зачем эта подмена? Может, Даниэла его поранила этой ручкой? Поэтому ее сюда отшвырнули? В таком случае на этой ручке осталось ДНК убийцы. Это нить, ведущая к убийце. Тогда эту ручку должны были сфотографировать. По ней даже должен был быть составлен отдельный отчет.

Я беру ее в руку, затянутую в перчатку. Ее покрывает тонкий слой белого порошка. Ее осмотрели и положили обратно, не найдя ничего интересного. Перьевая ручка была заменена на шариковую где-то в промежутке времени между тем моментом, когда была сделана фотография, и моментом, когда начали искать отпечатки пальцев. Так кто же поменял ручки?

Убийца. Вот кто. А людьми, находившимися в комнате между этими двумя моментами, были люди из полиции! Ее убил коп.

На несколько секунд я прикрываю глаза и представляю, как все это происходило. Он пришел сюда. Напал на нее. Ударил ее по лицу. И тогда она пырнула его ручкой. Возможно, не очень сильно, но достаточно, чтобы взбесить его до такой степени, что он швырнул ручкой в стену, в которую та вонзилась острием. Он бросил Даниэлу на кровать. Он не собирался ее убивать, но нельзя было допустить, чтобы она его опознала. Все случилось спонтанно. Ничего не было запланировано заранее. Ему пришлось искать подручные средства, чтобы ее связать. Он использовал ее маникюрные ножницы, чтобы удалить фрагменты своей кожи из-под ее ногтей. Он использовал ее расческу, чтобы вычесать волосы на лобке. Он ничего из этого не принес с собой, так как это не являлось частью плана. Когда она умерла, он тут же почувствовал свою вину. Сделал все возможное, чтобы спрятать улики, а потом накрыл ее тело, предварительно закрыв ей глаза. Но ему надо было уходить. Немедленно. Может, он прочитал над ней молитву. А может, и нет. Но вот в чем он действительно просчитался, так это в том, что забыл о ручке — забыл, пока не вернулся сюда, чтобы расследовать ее же смерть. И тогда он увидел на полу ручку и вспомнил. Фотографии уже были сделаны. Он не мог просто взять ее и забрать. Перьевой ручки, которую можно было бы подложить вместо той, у него с собой не было. Поэтому он пошел на риск, понадеявшись, что подмены никто не заметит, и, представьте себе, никто не заметил. Я никто, и никто не совершенен. Это просто ручка, валяющаяся в углу, рядом с комнатным растением. В центре комнаты лежал труп, который отвлек внимание. Смотришь на одно — упускаешь другое.

Я открываю глаза. Я пробыл здесь всего час и уже знаю, что убийцей был полицейский. Более того, я абсолютно уверен, что прав. Во всех книжках, которые я читал, серийным убийцей всегда был полицейский. Или следователь, или судебный пристав. Так почему бы и нет? Почему эта ситуация должна так уж отличаться от того, что пишут в книжках? В глубине души чувствую разочарование, что на деле работа детектива оказалась так проста. Если убийца не муж и не любовник, можно просто выстроить перед свидетелем полицейских, чтобы тот выбрал виновного.

Оставляю ручку на месте, так как больше она никакой информации предоставить мне не может. Разворачиваюсь и собираю портфель. Мне хочется кричать, петь, плясать, чтобы чем-то заменить те вспышки света, звон колоколов и свист в ушах, которые должны были сопровождать такой момент. Когда я подхожу к входной двери, разворачиваюсь, чтобы попрощаться с домом. У меня нет причин сюда возвращаться. Смотрю на коридор и на отходящие от него комнаты. Никакой причины.