Метро: Башня. Метро. Эпидемия. Трилогия (СИ)

— Вадим!

Парень вздрогнул и уткнулся бешеными глазами в мерцающий экран монитора. Затем перевел взгляд на шефа.

— Да?

— Свари-ка еще кофе…

Карлов в который раз принялся черкать и переписывать данные, перенесенные, в нарушение инструкции, с компьютера на бумагу.

Внезапно рука замерла в воздухе. Пальцы нервно стиснули остро заточенный карандаш. Кажется, он напал на след.

Карлов выбрал два нужных листа и положил их рядом. Так и есть. Вот оно!

По его напряженной позе референт понял, что шеф что-то нашел.

— Товарищ генерал?

Карлов отмахнулся и потянулся к телефону без диска. Ждать ответа пришлось совсем недолго: видимо, происходившее не давало покоя не только им.

— Карлов докладывает! Кажется, мы нашли его. Да! Прошу подтвердить мои полномочия. Понял!

Трубка опустилась на рычаги.

— Товарищ генерал… — растерянно повторил референт.

— Смотри! — сказал седоволосый. — Вот список одноклассников Кудрявцева. А вот — список поступивших в инфекционные больницы за последние сутки.

— Да. Ну и что? — референт пробежал взглядом оба листа. Одна и та же фамилия встретилась ему дважды. Ремизов. — Он… Был в контакте с бывшим одноклассником? Но это невозможно. Мы ведь…

— Это он сам. Он назвался чужой фамилией, но выбрал ее осознанно, среди своих знакомых, чтобы не забыть. Я уверен, что мы найдем того, кого ищем.

— Вы думаете… — пожал плечами референт.

— Группу зачистки — во вторую инфекционную. Быстро! — Карлов встал и обогнул стол. — Необходимо исключить утечку информации.

Он пристально посмотрел на референта, и тому стало неуютно.

— Любыми средствами, — глухо добавил генерал.

Гарин решил не пользоваться такси. Он быстро написал от руки доверенность и взял у жены ключи от машины.

— Я скоро вернусь, — сказал он. — Я недолго.

До работы было ровно три минуты езды. Хотя охранники на воротах знали Гарина в лицо, номера Ирининого автомобиля не числились среди тех, кому был разрешен въезд. Он оставил машину на улице и поспешил в свой корпус.

Привычная атмосфера больницы подействовала на него успокаивающе. Пол с истертым линолеумом, стены, облицованные кафелем, недавно побеленные потолки.

Гарин даже не стал надевать халат: для этого потребовалось бы подниматься на второй этаж, в ординаторскую, а, судя по голосу Островского, старик ждал от него немедленной помощи, и Гарин отправился в боксовое отделение.

В коридоре перед боксом Ремизова его ждала Алена.

— Здравствуйте, Андрей Дмитриевич! — сказала она.

— Привет, красавица! — отозвался Гарин. — Алена Игоревна, что у вас стряслось?

Он протянул руку к дверной ручке, но Алена остановила его.

— Владимир Николаевич велел никому не заходить.

— Да? — Гарин включил интерком. — Патриархам — от скромных тружеников здравоохранения! — приветствовал он Островского.

Старик, услышав его голос, облегченно вздохнул.

— Фу, голубчик! Вы не представляете, как я рад. Видите ли, чаша ответственности очень горька на вкус, и я хотел бы разделить ее с вами. Понимаю, не очень-то благородно с моей стороны…

— Все в порядке, — успокоил его Гарин. — Что случилось?

— Андрей Дмитриевич! Не заходите сюда! Будем общаться так.

— Ого! — Гарин напрягся. — Все настолько серьезно?

— Помните «испанку»?

— Честно говоря, не очень. Я тогда еще не родился. Но я много читал об этом.

— В начале двадцатого века эпидемия гриппа прокатилась по всему миру, унеся миллионы жизней. Так вот, господин Ремизов утверждает, что является носителем вируса, по сравнению с которым печально известная «испанка» — не более чем детские игры в песочнице.

— Вот как? — Гарин посмотрел на Алену. Она стояла рядом и все слышала. — А вы сами что думаете?

— Судя по тому, что я вижу… — Островский вздохнул. — Я склонен в это поверить. Правда, симптомы не совсем типичны, преобладают капилляро-токсические изменения, но… В целом все сходится.

— Интересно. А он случайно не сказал, где он взял этот вирус?

— Вот в этом-то, Андрей Дмитриевич, и заключается основная трудность. Ремизов утверждает, что изобрел его сам.

— Как это прикажете понимать?

— Андрей Дмитриевич, вам надо позвонить в компетентные органы. Если хотя бы половина из того, что он говорит — правда, то через неделю Москва перестанет быть самым крупным мегаполисом в России. Вы понимаете, что я имею в виду? Сам я отсюда уже не выйду, во всяком случае до тех пор, пока не закончится карантин. Берите бразды правления в свои руки.

Гарин почувствовал, как живот заполняет тоскливая пустота. В случае обнаружения одной из смертельно опасных инфекций персоналу, непосредственно контактировавшему с больными, полагалось находиться в боксах до самого конца. Они облачались в специальные костюмы и продолжали работать: лечить пациентов и самих себя, отчаянно надеясь, что сумеют выжить.

— Это… достоверная информация? Вы уверены?

— Да, черт возьми, Андрей Дмитриевич! — взорвался Островский. — Этот парень не шутит. Он умирает, а я ничем не могу помочь!

— Я вас понял. Куда надо позвонить?

— Не знаю. Возьмите телефонный справочник. У меня в кабинете, в верхнем ящике стола. Наверное, там… Постойте! Он пришел в себя и хочет что-то сказать…

Островский вернулся к постели больного. Гарин видел, как он наклонился над черноволосым мужчиной.

Ремизов говорил с большим трудом, он напоминал грудного младенца, давившегося кашей. Вот только лицо у него было искажено гримасой боли, а вместо каши из уголков рта лилась пузырящаяся водянистая кровь.

Он силился поднять руку, словно желая обратить внимание Островского на нечто очень важное, но рука бессильно, как ветвь, сломанная под тяжестью снега, упала на постель.

Кровотечение усиливалось прямо на глазах. Гарин поразился, откуда в человеке могло взяться столько крови: она текла изо рта, носа, глаз и даже из ушей.

Ремизов, собрав последние силы, запустил руку под подушку и достал оттуда маленький черный предмет: плоскую пластиковую коробочку, напоминавшую обыкновенный пейджер. Умирающий заставил Островского взять коробочку, затем отдал ему сложенный вчетверо тетрадный листок.

На бумаге остались красные отпечатки. Островский с опаской взял и то, и другое левой рукой, правую умирающий крепко сжимал трясущимися пальцами.

Внезапно его тело сотрясла крупная дрожь, рот раскрылся в беззвучном крике, и оттуда фонтаном хлынула потемневшая, со множеством сгустков, кровь. Ремизов забился в агонии, которая, к счастью, длилась недолго. Через минуту он вытянулся во весь рост и затих.

Островский с трудом расцепил пальцы покойника и, пошатываясь, побрел к двери. Гарин хорошо видел мелкие красные капли, забрызгавшие белый халат, маску и шапочку.

Заведующий вышел в тамбур, положил на столик странный предмет и предсмертную записку, затем вернулся обратно в бокс и включил переговорное устройство.

— Теперь вы видите, что это за штучка? — безразличным и бесцветным, будто вылинявшим, голосом сказал он. — Признаться, давно уже не сталкивался ни с чем подобным…

— Да… — с трудом выдавил Гарин. Это кошмарное зрелище потрясло его ничуть не меньше.

— Идите, звоните. Впрочем… Сначала прочитайте, что он там написал. Может быть, это важно.

— Наверняка…

Гарин натянул резиновые перчатки, подумал и для верности надел еще одну пару. Затем он нацепил маску и взял прозрачный пластиковый пакет.

Заходить в тамбур совсем не хотелось. Если это и впрямь был грипп (в чем Гарин все-таки сомневался), то вирус, витающий в воздухе, мог сохранять инфицирующие свойства до восьми часов.

Гарин глубоко вдохнул в коридоре и задержал дыхание. Затем вошел в тамбур и, осторожно взяв вещи, переданные умершим, положил их в пакет, после чего немедленно вернулся.

— Ну, что там? — спросил Островский через интерком.

— Еще не знаю. Я посмотрю. Владимир Николаевич, вам что-нибудь нужно?