Погребенные тайны (в сокращении)

— Вы ведь ожидали чего-то подобного? — спросил я.

— Каждый день, Ник, — грустно ответил Маркус.

— После того что случилось с Алексой в «Чеснат-Хилл-молл»?

— Да, — тихо проговорил он, глядя прямо перед собой.

Я так же тихо сказал ему:

— Если они выйдут на контакт и потребуют денег, я знаю, вы захотите сразу же их отдать. Но пообещайте мне, что этого не сделаете. Только после того, как посоветуетесь со мной, и мы позаботимся, чтобы все прошло как надо.

Он по-прежнему смотрел прямо перед собой.

— Вы ведь не звонили в полицию, да? — спросил я. И тут же перебил его, пока он не успел ничего сказать. — Я не люблю, когда мои клиенты мне лгут. Я взялся за эту работу ради Алексы, но, если еще раз узнаю, что вы мне солгали или что-то скрыли, я от нее откажусь. Понятно?

Он долго смотрел на меня, часто моргая.

— Я даю вам амнистию на все, что вы сказали и сделали до сих пор, — продолжал я. — Но с этой минуты еще одна ложь — и я отказываюсь от дела. А теперь еще раз: вы звонили в полицию?

Он помолчал. Потом, закрыв глаза, покачал головой:

— Нет.

— Хорошо. Это уже что-то. Почему не звонили?

— Потому что знал, что они сразу подключат ФБР.

— И что?

— А ФБР нужно только одно — упрятать меня в тюрьму.

— Но почему? У них есть основания?

Он поколебался. И сказал:

— Да.

Я посмотрел на него.

— Если вы мне сейчас же все не расскажете, я ухожу.

— Ты не можешь бросить Алексу.

Я встал.

— Уверен, ФБР сделает все возможное, чтобы ее найти.

— Погоди! — сказал Маркус. — Ник, выслушай меня.

Я обернулся:

— Да?

— Даже если они затребуют выкуп, я не смогу заплатить. — На лице у него читались и унижение, и злость, и печаль одновременно. — У меня ничего нет. Ни цента. Я разорен.

— У вас на десять миллиардов долларов активов под управлением.

— Было. Ничего не осталось.

— Это невозможно. — Я вскинул голову. — Что случилось?

— Шесть-семь месяцев назад мой генеральный директор заметил что-то настолько странное, что даже подумал, будто по ошибке открыл неправильный отчет. Он увидел, что все наши акции проданы. Все поступления выведены вместе с остатками наличных.

— Куда выведены? Кем?

— Если бы я знал, я бы их вернул.

— Но у вас же есть главный брокер, который занимается всеми финансовыми операциями? Если кто-то ошибся, то должен это исправить.

Он медленно покачал головой.

— Все финансовые операции были подтверждены нашими кодами и паролями. Брокер утверждает, что не несет никакой ответственности.

— А есть там конкретный человек, который отвечает за состояние вашего счета?

— Разумеется. К тому времени, как мы заметили, что случилось, он уже ушел из банка. Через несколько дней его нашли в Венесуэле. Мертвого. Он и вся его семья погибли в автомобильной аварии.

— С какой брокерской фирмой вы работаете?

Я ожидал услышать какое-нибудь громкое имя и был удивлен его ответом:

— «Банко транснасиональ де Панама».

— Панама? — переспросил я. — Но почему?

Он пожал плечами.

— Половина наших фондов — в офшорах. Арабы и прочая подобная публика — настоящие деньги у них.

Но я не мог отделаться от сомнений. Панама — это латиноамериканская Швейцария: страна банковской секретности, отличное место для того, чтобы держать деньги и не отвечать на вопросы. Панама — это значит, вам есть что скрывать.

— В общем, у «Маркус кэпитал менеджмент» не осталось ни капиталов, ни менеджмента. У нас нет ничего. Ничего.

— Кажется, я уже вижу, к чему идет дело. Вы не могли сознаться инвесторам, что потеряли все деньги, так?

— Некоторые из них вложили сотни миллионов долларов. Что бы я им сказал? Что я разорился? За все эти годы я ни цента не потерял. Никто не мог похвастаться такими достижениями.

— Так что же вы сделали, Маршалл?

— Мне нужны были деньги. Очень много денег. Гигантские вливания. И ни один банк в мире не выдал бы мне займа.

— Так, понял. Вы снова заняли деньги, чтобы сделать вид, что все в порядке. У кого вы их взяли?

— Тебе лучше не знать, Никеле. Это нехорошие люди.

— Назовите имена.

— Ты что-нибудь слышал о Йосте ван Зандте?

— Вы в своем уме? — Ван Зандт был голландским торговцем оружием, и его боевики поддерживали либерийского кровавого диктатора, Чарльза Тейлора.

— Я был в отчаянии. А как тебе Агим Граждани? Или Хуан Карлос Сантьяго Гусман?

Граждани был главой албанской мафии. В его послужной список входили контрабанда оружия, торговля людьми и контрафактом. Гусман, глава картеля «Коломбия норте дель валле», был одним из крупнейших в мире наркоторговцев.

— А еще эти русские, черт бы их побрал, — добавил он. — Станислав Лужин, Роман Наврозов и Олег Успенский.

— Господи, Маршалл, о чем вы только думали?

— Думал, что поправлю свои дела с помощью этих денег и снова встану на ноги. Но их не хватило, чтобы удовлетворить все требования дополнительного обеспечения. Моя фирма в конце концов все-таки вылетела в трубу.

— И старые деньги, и новые.

Он кивнул.

— Гусман, ван Зандт, Граждани и русские, — подытожил я. — Вы потеряли все деньги. И кто же из них похитил вашу дочь?

— Понятия не имею.

— Мне понадобится полный список всех ваших инвесторов.

— Так ты не отказываешься? Спасибо, Ник.

— Еще мне нужен список всех ваших служащих, бывших и нынешних. Включая домашнюю обслугу, бывшую и нынешнюю. И их личные дела тоже.

В дверь постучали.

— Извините, что перебиваю, — сказала Дороти, — но видео снова в Сети.

Мы столпились вокруг монитора, а Дороти что-то набирала на клавиатуре.

— Только что запустилось, — сказала она.

Все то же фото Алексы-девочки. Поверх него зеленые буквы: «Смотреть онлайн» и «Войти в чат». Дороти навела мышку и щелкнула. Снова появилось лицо Алексы, как и в прошлый раз — очень крупным планом. По щекам у нее текли слезы.

— Папа? — произнесла она. Она смотрела немного в сторону, словно не знала, где камера. — Папочка, они меня не выпустят, если ты не отдашь им что-то, понимаешь?

Картинка слегка расплывалась и подрагивала. Качество не очень.

— Э-э-э… Во-первых, они сказали, что, если ты обратишься в полицию или еще куда-нибудь, они меня… — Она быстро заморгала, слезы так и катились по щекам. — Здесь только холод и страх, и нет сил ничего изменить, — вдруг произнесла она почти без выражения. — Я… все мечусь в непроглядной тьме, и… я не могу тут больше, папа.

Что-то тихо загудело, и картинка вдруг стала расплываться на отдельные пиксели — замерла, распалась на тысячи крохотных точек и рассыпалась. Через секунду окно стало черным.

Но потом видео снова появилось. Алекса проговорила:

— Им нужен «Меркурий», слышишь, папа? Ты должен отдать им «Меркурий», весь, целиком. Я… я не знаю, что это значит. Они говорят, ты знаешь. Пожалуйста, папа, я тут, наверное, долго не выдержу.

И окно снова стало черным. Мы подождали несколько секунд, но больше видео не появлялось.

— Это все? — спросил Маркус, переводя ошалелый взгляд с меня на Дороти и обратно. — Это конец записи?

— Наверняка эта запись не последняя, — сказал я.

— Инфракрасная камера, конечно, — сказала Дороти. Поэтому видео было монохромное, зеленоватое.

— Они держат ее в полной темноте, — сказал я.

Маркус закричал:

— Что они с ней делают? Где она?

— Они пока не хотят, чтобы мы знали, — ответил я. — Что там случилось с изображением в конце?

— Какие-то помехи при передаче, видимо, — сказала Дороти.

— Не уверен. Ты слышала этот звук? Как будто автомобиль или грузовик рядом проехал.

Дороти кивнула.

— Наверное, они где-то рядом с шоссе.

— Нет, — сказал я. — Это не может быть оживленная улица. До этого шума транспорта слышно не было. Значит, она где-то возле дороги, но машин на ней мало. — Я обернулся к Маркусу: — Что такое «Меркурий»?