Всемогущий

Горин еще не думал, как распорядится своим даром, оставшись наедине с ним и с самим собой. Но разговор с отцом Кириллом вернул ему веру в возможность оказания помощи людям без боязни напугать их или оттолкнуть от себя. Он сумеет найти способ достучаться до их сердец. Высшие силы помогут ему в этом, так сказать, опосредованно, а отец Кирилл при надобности укажет более конкретный путь. Так или иначе, он, Егор, выполнит свое предназначение, и путеводной звездой ему в этом будет служить собственная воля, а не туманные и подозрительные цели фанатика-ученого.

Вскоре Горин подъехал к дому – новенькой высотке на Кутузовском проспекте. Он занимал в ней просторную квартиру-студию на последнем, сорок пятом этаже. Правда, выхоленное им – с помощью немалых средств – холостяцкое жилище недолго обслуживало его прихоти. Не прошло и года, как он сюда вселился, как в его жизни произошли те изменения, которые не только отразились на всем укладе его жизни, но в корне изменили его самого. Порой ему не верилось, что когда-то здесь больше одной ночи не задерживалась ни одна из его ветреных, зачастую случайных, подружек. Он словно стал лет на двадцать старше и с трудом представлял себе, чтобы он мог совсем недавно приводить сюда сомнительных красоток – одну за другой.

А кроме того, здесь теперь обитала Жанна, и ее присутствие обязывало его совсем к иному взгляду на свое местоположение в жизни.

Жанна встретила Егора, как заботливая жена. Помогла снять пиджак и даже разула, усадив на пуфик.

Поначалу Горин пытался протестовать против некоторых ее привычек, идущих вразрез с его взглядами на поведение красивых женщин, обладающих к тому же мощным интеллектом. Но вскоре он привык к некоторым ее странностям, тем более что странности эти были не лишены приятности и осязаемо льстили его мужскому самолюбию.

– Закончил дела? – спросила Жанна.

Ее лицо было безмятежно и дышало тихой радостью – как всегда, когда она видела его. Казалось, девушка начисто забыла разговор в сквере и их нескладное расставание.

– Да, – кивнул Егор, улыбаясь. – Закончил.

Он потянул носом.

– Что у нас на ужин?

– Ты голоден? – обрадовалась Жанна.

В последнее время Егор выказывал мало интереса к таким вещам, как кухня и гардероб, и ей приходилось чуть не силой кормить его и заставлять ходить по магазинам.

– Еще как! – подтвердил Егор.

– Мясо, – сообщила Жанна. – Телятина под белым соусом. Как ты любишь. И спаржа.

– Отлично. А вино?

– Ты хочешь вина?

– Очень.

– В таком случае, выбери сам.

Она с улыбкой указала на бар, сооруженный в дальнем конце студии.

– С превеликим удовольствием.

Егор отправился в бар и после недолгих раздумий остановился на бутылке токайского.

– Это праздничное вино, – заметила Жанна, когда он вернулся к столу.

– У меня сегодня праздник, – ответил Егор, наливая себе и ей.

– Большой?

– Очень. – Он засмеялся. – Давай выпьем за нас. И поедим…

– Давай, – согласилась Жанна.

Пока Егор насыщался, она потихоньку потягивала вино и смотрела на него, не докучая расспросами и вообще словно бы существуя на изрядном удалении от этой комнаты. Но Егор все время чувствовал на себе ее взгляд – изучающий, несколько удивленный, – и его радовал этот взгляд, как радовал вкус токайского, еда и вид огромного города из окон его вознесенного под облака жилища. Давно ему не было так хорошо, и он подумал, что четверть года – не слишком большая цена за то, чтобы почувствовать острую радость бытия и заново оценить то, что на время перестало приносить удовольствие и превратилось лишь в досадный привесок к великой миссии, назначение которой было для него тайной за семью печатями. Парадокс, но он, человек, превыше всего ценящий ясность цели и логическое обоснование всех своих поступков, целых три месяца блуждал в потемках, доверившись первому встречному и начисто удалив себя из числа вершителей своей судьбы.

Но теперь этому пришел конец, и, сознавая это, Егор с тем большим удовольствием пил вино, дающее, по верному замечанию Жанны, ощущение праздника, и глотал мясо, будя в себе то полузабытое, что некогда составляло основу его существа. И взгляд его все дольше задерживался на ногах Жанны, одетой в короткий шелковый халатик, и ее губах, всегда таких пухлых, как будто она только что проснулась.

– Вкусно? – спросила Жанна.

– У, – промычал Егор с набитым ртом. – Обалденно!

Его студенческая похвала вызвала у нее улыбку.

– Я рада.

Он вытер губы, отложил салфетку.

– Огромное спасибо. Давно я так не ел.

Жанна ответила лишь движением век, пряча лицо за бокалом.

Егор вдруг высоко поднял свой.

– Хочу выпить за тебя, моего ангела-хранителя!

Вино отуманило голову, и он бросал слова все с той же студенческой легкостью, не слишком вдумываясь в их значение, а лишь отдавая должное их уместности и созвучности его внутреннему настрою.

– А я – за тебя, – отозвалась Жанна.

– Давай, – засмеялся Егор.

Он допил бокал до дна и вылил в него остатки вина из бутылки.

– Можно узнать, какой у тебя праздник? – спросила Жанна.

– Можно, – кивнул Егор. – Освобождение!

Он значительно посмотрел на Жанну, ожидая, какой эффект произведет в ней это заявление. Но Жанна лишь поставила недопитый бокал и улыбнулась.

– Никогда не могу понять, – признался Егор, – о чем ты думаешь?

– О тебе, – коротко ответила Жанна.

– Да? И что же ты обо мне думаешь?

– Думаю, что после этого бокала ты уснешь в кресле, – сказала она.

Егор взглянул на бокал и поставил его на стол. Он не мог оторвать глаз от ее дрожащего горла, раздвинутых губ и полоски ровных, белых зубов за ними.

– Ошибаешься, – слегка утрированно шевеля ноздрями, сказал он. – На этот вечер у меня совсем другие планы.

– Какие же? – поинтересовалась Жанна невинно.

Он вдруг так резко подался к ней, что она взвизгнула.

– А ты догадайся!

– Егор! – воскликнула Жанна.

Но он уже обхватил ее тело, такое тонкое на вид и такое полновесное, зрелое на ощупь, вскинул на руки и, зарываясь ей губами в шею, в раскрывшуюся ложбинку грудей, в смеющийся рот, в живот, в сильные гладкие бедра, понес в спальню.

Западня

Егор уже подъезжал к месту, когда обычный, полный безалаберной жизнерадостности треп радиоведущего был прерван экстренным сообщением.

– Как только что мы узнали, – торопливо и жадно, словно только он один имел право на эту весть, затараторил новостной редактор, – примерно полчаса назад автомобиль, в котором находились известный хоккеист Валерий Храмов и его жена, попал в аварию. Оба пассажира погибли. По предварительным данным, автомобиль направлялся на дачу спортсмена. За рулем находилась его жена. По всей видимости, она не справилась с управлением, и автомобиль марки «Мерседес» на полной скорости вылетел с шоссе и врезался в столб…

Толчком пальца Егор выключил радио и съехал на обочину, сам едва не получив удар от идущей сзади машины, давшей ему вслед долгий негодующий гудок.

Какое-то время он сидел без движения, тяжело дыша и не слыша своего дыхания.

«Я ведь его предупреждал, – билась в его голове одинокая и жалкая, как пойманная птица, мысль. – Я ведь его предупреждал…»

Он почувствовал, что задыхается, и открыл окно до упора.

Мимо катил поток машин, сверкая равнодушным металлом, гремя музыкой, ревя моторами.

Егор загляделся на этот поток, и ему стало немного легче. Постепенно в голове начали всплывать вчерашние события и мысли. Вспомнилась поездка в метро, давшая ему чувство освобождения от его самодовлеющего отношения к своему дару и направившая волну отчаяния, едва не доведшего его до самоубийства, в русло надежды и уверенности в себе. Что ж, теперь все это надо забыть? Оттого, что еще один человек не послушался его или, вернее, не дал себе труда ему поверить? Но это не повод для новой вспышки отчаяния. Он должен помнить, что ему далеко не все под силу исправить из того, что предрешено высшими силами. А если что-то ему и удастся, то это как раз с позволения тех самых сил, но отнюдь не вопреки им. И впадать в панику из-за невозможности изменить предопределенное – даже не наивно, а преступно, учитывая, против чего он пытается восставать.