Самая лучшая месть

— Спасибо за откровенность.

— Пожалуйста.

— А что это за имя у вас, Кельда?

Она покачала головой и состроила огорченную гримасу.

— Может быть, как-нибудь в другой раз, Том. Такие вопросы хороши для первого свидания, вам так не кажется?

Дедушка Тома Клуна жил на Хай-стрит, неподалеку от Четырнадцатой, в тупичке между школой Кейси и торговым центром. Почти все стоящие на Хай-стрит дома носили странные, а то и чудные названия, данные каким-нибудь перебравшим виски пионером в порыве внезапного вдохновения. Земля здесь считалась самой дорогой в городе, а вид открывался просто великолепный: старый город, сложенный из красного кирпича; сводчатые купола хребта Флэтирон; зеленый пояс вокруг Чаутаукуа; Скалистые горы.

К красотам добавлялось и удобное расположение. До главного торгового центра — рукой подать. Дед Тома жил довольно далеко от медицинских центров, где могли позаботиться о его бесчисленных проблемах со здоровьем, и при этом покупал продукты, свое любимое виски и свежий хлеб в нескольких минутах ходьбы от дома.

Этот дом, в котором выросла мать Тома, не стоил практически ничего. Впрочем, дед спал спокойно, потому что знал: земля, на которой стоит дом, стоит целое состояние.

— Не хотите зайти? — спросил Том.

— Нет, спасибо. Вам надо побыть вдвоем, без посторонних. А мне пора возвращаться домой, к кошке.

Кошки у Кельды не было, но этот воображаемый питомец появлялся всегда, когда возникала необходимость в каком-либо предлоге.

Они стояли перед домом. Холщовая сумка лежала на земле у ног Тома.

— Придете сегодня на пресс-конференцию?

— Нет, меня там не будет. Тони предполагает, что кто-то уже пустил слух о моей роли в вашем освобождении. Теперь, когда вы на свободе, с моей стороны будет благоразумнее не высовываться и не привлекать к себе ненужного внимания. Честно говоря, мне не хотелось бы стать участницей еще одной истории.

— Да. Понимаю. Тони уже рассказал мне по телефону. Что касается меня, то не беспокойтесь — я не проболтаюсь.

Пронзительное жужжание, сила которого быстро возрастала, заставило их повернуться — в конце улицы появилась вишнево-красная «веспа».

— Вот и он, — сказал Том. — На своем новом скутере. Мне нравится. А вам?

— Так это ваш дедушка?

Из-под шлема, подобранного под цвет мотороллера, выбивались длинные седые волосы. Прежде чем повернуть к дому, старик приветственно помахал рукой.

— Это дедуля. У него больные ноги, поэтому он всегда, сколько я его помню, разъезжал на скутере. В нашем квартале он слыл в своем роде легендарной личностью. Сам нас катал и позволял поездить по стоянке в воскресенье. Хороший он человек.

— Да благословит его Господь.

— Да.

— Ну что ж. — Кельда повернулась, собираясь уходить. — Удачи вам, Том.

— Спасибо вам. Спасибо вам за все.

Стремясь избежать неловкости последних мгновений, она быстро вернулась к машине, села за руль и, бросив взгляд на дом, увидела выходящего из гаража старика с тростью. Внук тоже увидел деда. Том сделал короткий разбег и исполнил ту же самую комбинацию из кувырка и сальто назад, которую Кельда уже наблюдала утром на дорожке, ведущей из исправительного учреждения штата Колорадо.

Развернувшись в самом конце тупика, она бросила последний взгляд в зеркало заднего вида. Когда Том приблизился к деду, тот попятился, явно избегая попасть в объятия внука. Правда, они все же обнялись, но жест хотя и был сердечным, вовсе не свидетельствовал о бурном проявлении радости. Старик похлопал Тома по спине, как бы говоря «Рад тебя видеть», но этим и ограничился. Насколько помнила Кельда, ее встречали с большим энтузиазмом даже тогда, когда она всего лишь возвращалась от подруги, у которой провела ночь, готовясь к экзаменам. Что бы это значило? Почему после тринадцати лет в тюрьме — и не просто в тюрьме, а в камере смертника — Том удостоился от самого близкого родственника всего лишь похлопывания по спине?

Она не знала ответа. Может быть, это ничего и не значило.

Выехав на автостраду, Кельда оглянулась — ей показалось, что позади мелькнул капот старого «шевроле», следующего по Четырнадцатой в сторону центра города.

Впрочем, в этом, как и во многом другом, она тоже не была уверена.

Пресс-конференция Тома и его адвоката, Тони Ловинга, состоявшаяся во второй половине дня, стала центральной темой всех местных выпусков новостей, но Кельда телевизор не включала.

Дорога от Хай-стрит в Боулдере до старой фермы заняла всего минут двадцать. В последнее время Кельду не оставляло тревожное чувство, что дома, заполняющие заброшенные поля вокруг ее двух акров, растут как грибы после дождя. Иногда она говорила себе, что это не так, что этого просто не может быть.

Не может быть, но было. И Кельда знала, что пройдет еще немного времени, и соседи, от которых уже не спрятаться, будут заглядывать в ее окна.

Кельда оставила «бьюик» неподалеку от дома, в тени двух вязов, подошла к боковой дверце и отключила сигнализацию. Включила освежитель воздуха, положила «ЗИГ-зауэр» на комод в спальне и начала раздеваться. Быстро приняла душ, вытерлась и надела длинную футболку, сохранившуюся еще со времен Академии ФБР.

Теперь Кельда готова была приступить к своему ежедневному ритуалу.

Из морозильника в кухне она достала шесть пакетиков замороженного зеленого горошка и отнесла их в спальню. Жалюзи в комнате были закрыты — хоть какая-то защита от беспощадной жары, — и в комнате царил полумрак. Она включила потолочный вентилятор, расстелила на кровати два больших банных полотенца, аккуратно разложила на них пакетики, по три на каждом, и загнула полотенца, прикрыв заиндевевшие мешочки. Потом легла на кровать и опустила ноги на два параллельных ряда замороженных овощей.

Два мешочка оказались под икрами ног, два — под коленями и еще два — почти под ягодицами.

Кельда замедлила дыхание, заставляя себя вдыхать глубже обычного. Поначалу изменение температуры почти не ощущалось — плотная ткань полотенец не пропускала отдаваемый овощами холод. Но по мере того как секунды складывались в минуты, струйки его все решительнее просачивались через хлопчатобумажную изоляцию, вызывая ощущение, близкое, как казалось Кельде, к тому, которое испытывают наркоманы, когда кожу прокалывает острие иглы.

Обычно самую сильную, самую острую боль она чувствовала в последние мгновения, на пороге облегчения. Так случилось и на этот раз. Кельда стиснула зубы, чтобы не закричать, но слезы уже ползли по щекам. Она поймала капельку на кончик языка и вдруг поняла, что хочет пить. Но чтобы утолить жажду, нужно было вставать и идти в кухню. Кельда чувствовала, что на это у нее не хватит сил.

Нет.

Вместо этого она дала волю слезам, ловя каждую слезинку языком на отрезке между щекой и подбородком.

Ей казалось, что уснуть не удастся, но усталость взяла верх над болью. Перед тем как провалиться в забытье, Кельда почему-то вспомнила деда Тома на красной «веспе» и подумала о том, не стоит ли и ей самой обзавестись таким транспортным средством — если скутер помогает старику, то вдруг поможет и ей? Надо только узнать, выпускают ли их в зеленом варианте.

Когда Кельда проснулась, солнце уже начало спускаться к горам. Воздух у Передового хребта оставался спокойным, и волнистые облака, которые могли бы стать защитной завесой от зноя, повисли в нескольких милях от гор. Освежитель так и не справился со своей задачей, и только потолочный вентилятор нарушал гнетущую неподвижность духоты неутомимыми движениями лопастей.

Горошек под ногами Кельды оттаял и размяк, и гроза, бушевавшая в нижней части тела, отступила, напоминая о себе лишь легким жжением. Она поднялась, отнесла раскисшие пакетики в холодильник и развесила сырые полотенца на спинках стульев для просушки. Часы над дверью в кладовую показывали начало пятого.

Послав в свой адрес негромкое проклятие за забывчивость, Кельда быстро прошла в крохотную ванну, стянула через голову футболку, повернулась через левое плечо к зеркалу и посмотрела на левую лопатку.