Икона, или Острова смерти

— Что ж, мистер Хенсон. Трудно сказать, что я знал Джона близко, — произнес он. — Мы были знакомы несколько лет. Конечно, он часто гостил на вилле «Мимоза». Я был одним из его постоянных клиентов. Мне нравились его иконы. Прекрасный художник, очень одаренный… Жаль.

— Вы ничего не замечали, когда он у вас бывал?

Брайан с грустью покачал головой.

— Да, заметил что-то странное месяц назад. Джон был пьян и нес неимоверную чушь насчет злой силы, исходящей от какой-то иконы.

— От тиносской иконы? — В моем голосе не прозвучало никакого беспокойства, но я подумал о темной силе, приписываемой иконе. Я полагал, что появление иконы именно на Тиносе, а не на каком-то другом острове — не простое совпадение. Почему именно на Тиносе? Может быть, в его истории кроется нечто такое, отчего этот остров стал идеальным местом для Панагии Евангелистрии? Подбирая слова, я поймал себя на мысли о том, что, возможно, как и Джон, уже попал под действие заклятия. Но это нелепо. Да, мы с ним оба художники, изготовляющие копии; да, я собираюсь сделать то же, что и он, но глупо видеть за этим что-то иррациональное. Ни в действиях Джона, ни в моих поступках не кроется ничего особенного; и ничто в истории Тиноса не позволяет делать такие выводы. Прежде чем на острове во втором веке обосновались христиане, там жили язычники (как и на большинстве греческих островов), пополнившие общее количество храмов в честь Диониса и Посейдона. На Тиносе последовательно правили византийцы, сарацины и венецианцы — последние принесли сюда католичество, которое, впрочем, долго не продержалось. В 1715 году Тинос перешел под власть Турции. Православная церковь в конечном счете вытеснила католиков и учредила свою епархию параллельно исламу. А потом, в 1823 году, монашке было видение иконы.

Что в этом загадочного? Или таинственного? Ничего, если не считать взаимодействия неких невидимых сил — что-то вроде конкуренции между язычеством, христианством и мусульманством.

Нет, исключено. У меня паранойя — возможно, из-за случая с Джоном. Пока в моем мозгу кружились все эти мысли, Брайан продолжал говорить. Я обернулся к нему:

— Простите, я не слушал.

Он вздохнул с очевидным недовольством.

— Вы спросили насчет тиносской иконы, — сказал он. — Да, кажется, о ней речь и шла. Джон провел некоторое время на Тиносе, снимая с нее копию. Я познакомил его с одним из своих клиентов — коллекционером из Берлина. Джон должен был сделать для него несколько копий.

— Как его звали?

— Майснер. Если вы учили немецкий, то поймете, что это означает «родом из Майса». Есть такой город на Эльбе. Как бы то ни было, Майснер договорился с Джоном, но какое именно поручение он ему дал, я не знаю. Майснер слегка помешан на иконах и средневековом искусстве. Очень любопытно. — Брайан поставил бокал и хрустнул пальцами. Фредерикс принес бутылку и поспешно наполнил наши бокалы.

— Позови мальчика, Рэндольф, — бросил Фредерикс, а затем продолжил: — Говорят, эта икона обладает сверхъестественной силой. — Он подмигнул и зашептал: — Да, да, про нее рассказывают истории. Греки верят, что она способна творить чудеса. Они говорят, так проявляет свое могущество Пресвятая Дева, которая властвует над жизнью и смертью.

— Да перестаньте, — ответил я, подавляя желание рассмеяться, несмотря на свои недавние раздумья.

— По крайней мере так говорят.

Мы пристально посмотрели друг другу в глаза. Полагаю, он увидел (или ему показалось, будто он увидел) в моем взгляде нечто большее, чем скептицизм.

— Думаю, единственный выход — поговорить с Майснером, — сказал я.

Брайан почесал лоб, кожа на котором облезала от солнца.

— Он специфический человек, известный своим интересом к необычным артефактам. Коллекционирует старинное оружие и доспехи. — Брайан поднялся и подошел к перилам, откуда открывался потрясающе красивый вид на море. — Но я не уверен, что проблемы Джона как-то связаны с иконой или с Майснером. Возможно, он так много рисовал, что у него просто помутился рассудок. Если честно, я даже не предполагал, что он настолько религиозен — после всех пирушек, в которых он участвовал… Меа culpa. [6]

— Джон был ревностным христианином, — вмешался я.

— Правда? Тогда вы попали в точку. Все христиане страдают от комплекса вины. Но если вы хотите знать точный диагноз, лучше поговорите с его врачом.

— Хорошая идея, но мне неохота тащиться в Афины по этой чертовой жаре.

— Как угодно, голубчик. Больше ничего не могу вам сказать. Ipso facto. [7]

Я устало смотрел на море. Вода была спокойная, темная, как вино, и вдалеке, в фиолетовой дымке, смутно виднелись холмы Тиноса. Я не переставая думал об иконе. Господи, неужели она завладевает и моим сознанием?

С другого конца галереи доносились голоса и звонкий смех, похожий на женский. Брайан обернулся и расплылся в улыбке, протягивая руки. Я предположил, что он встречает какую-то юную леди — свою знакомую.

— А вот и ты. Ты же знаешь, что нельзя проводить столько времени на жаре. Солнце вредит твоей нежной коже.

Послышались легкие шаги. Обернувшись, я увидел, как Брайан обнимает за плечи стройного юношу. Мне удалось не выдать удивления. Я готов был поклясться, что слышал смех молоденькой девушки. Но передо мной стоял юноша, едва вышедший из отрочества. Он был ниже ростом, чем Эрик, и тоньше, с нежной, бледной кожей; пышные золотисто-каштановые кудри ниспадали на обнаженные плечи, обрамляя лицо, черты которого по красоте и изяществу напоминали женские.

— Гиацинт — моя гордость, — прочувствованно сказал Брайан.

«Название цветка, — подумал я, — удивительно подходит парню в качестве имени». Брайан заметил мой взгляд и ласково подмигнул. Может быть, ему показалось, что я заинтересовался.

— Идемте, я хочу вам кое-что показать.

Я последовал за ними на другую сторону галереи — туда, где стояло целое собрание мраморных скульптур и находились верстаки, заваленные стамесками, молотками и прочими инструментами ваятеля. Я слегка задержался, чтобы рассмотреть скульптуры в перспективе, а потом обошел кругом, в восхищении изучая коллекцию.

Издалека можно было подумать, что это оригиналы; и даже при изучении скульптур с близкого расстояния только глаз профессионала смог бы определить, что перед ним великолепно выполненные копии.

Передо мной была отличная копия знаменитой бычьей головы из малого Кносского дворца на Крите, во всех ее деталях, начиная с позолоченных рогов и заканчивая глазами из горного хрусталя. Я узнал коленопреклоненную Афродиту из Родосского музея и готов был поклясться, что она выполнена из аутентичного алебастра. Здесь было много статуй, но мое внимание привлек точный дубликат бюста Александра Македонского — копия работы прославленного Лизиппа. Крошки мрамора у основания указывали на то, что труд еще не окончен.

— Что вы думаете? — сияя, поинтересовался Брайан.

— Великолепно, — произнес я. — Ваша работа?

— Вы шутите?! — Брайан удивился. — Не моя, а этого молодого человека.

Он крепко обвил рукой тонкую талию юноши, и в его глазах зажегся похотливый блеск. Он походил на развратного отца.

— Гиацинт — гений. — Брайан улыбнулся.

— Я потрясен. — Я не сводил глаз с изображения молодого царя Македонии. До меня дошло, что я вижу определенное сходство с Эриком — высокомерный рот, львиные завитки волос на мощном, широком лбу. Я снова взглянул на Гиацинта. Он застенчиво улыбался, как маленькая девочка, испекшая свой первый пирог. — Это лицо напоминает мне Эрика, — сказал я.

Брайан взглянул на свою «гордость».

— Он гений, вы согласны? В нем воплотился прославленный Лизипп. Вскоре мы отправим его учиться литью. Правда, Гиацинт, милый?

Густая тень темных ресниц скромно заслонила блестящие карие глаза. Неужели я и вправду разглядел слой туши на веках? И по-моему, его губы были неестественно алыми. У меня сохранилось смутное воспоминание о древнем мифе: Гиацинт, любимец Аполлона. Прекрасный юноша, случайно погибший во время игры в кольца. Или его убили из ревности?