Водопад

– …А вот имя ваше я, простите, запамятовал, – сказал Девлин, жестом приглашая обоих полицейских в большую, захламленную гостиную.

– Инспектор Ребус.

– Тогда вы, вероятно, были констеблем? – уточнил Девлин, и Ребус кивнул.

– Вы собираетесь переезжать, сэр? – спросила Филлида Хейс, разглядывая громоздящиеся вокруг коробки, пакеты и рулоны черной упаковочной бумаги. Ребус тоже огляделся. На стульях высились шатучие эвересты и монбланы документов, папок и газетных подшивок; выдвинутые из стола ящики перекосились, а их содержимое грозило выплеснуться на ковер.

Девлин усмехнулся. Он был невысоким, тучным мужчиной лет семидесяти с небольшим. Его серая вязаная кофта вытянулась и потеряла всякую форму – а заодно и половину пуговиц; черные брюки удерживались широкими подтяжками. Лицо знаменитого патологоанатома было одутловатым, испещренным звездочками лопнувших сосудов, а глаза за стеклами очков в тонкой металлической оправе напоминали крошечные голубые точки.

– Переезжаю? Вероятно, можно сказать и так, – проговорил Девлин, машинально приглаживая рукой несколько прядей волос, все еще остававшихся на его куполообразном черепе. – Выражаясь высоким штилем, если Жнец Жизней является ne plus ultra  [7]перевозчиком, в таком случае я выступаю как его добровольный помощник.

Ребус припомнил, что Девлин всегда говорил подобным образом – «высоким штилем», как он выразился. Казалось, он просто не мог обойтись пятью словами там, где можно сказать двадцать, изобретая порой свои собственные словечки, которые впору было вставлять в словарь курьезов. Когда профессор Девлин делал вскрытие, записывать его комментарии было сущим мучением.

– Вы переезжаете в пансионат для престарелых? – догадалась Хейс.

Девлин снова усмехнулся.

– Увы, я еще не готов откинуть копыта. Впрочем, ждать осталось, по всей видимости, недолго, поэтому я и решил отделаться от всего ненужного, чтобы облегчить работу тем членам семьи, которые пожелают вступить во владение этим помещением, после того как я его освобожу.

– То есть вы хотите выбросить весь хлам и сберечь им силы и время?

Девлин посмотрел на Ребуса.

– Сказано кратко и по существу, – заметил он с одобрением.

Хейс наклонилась и извлекла из большой картонной коробки толстую книгу в кожаном переплете.

– Вы действительно намерены выбросить все эти вещи? – спросила она.

– Ни в коем случае! – воскликнул Девлин. – Например, фолиант, который вы в настоящий момент держите в руке, представляет собой раннее издание статей Дональдсона по анатомии. Я намерен подарить его Хирургическому колледжу.

– Вы видитесь с профессором Гейтсом? – спросил Ребус.

– О, мы с Сэнди иногда встречаемся, чтобы пропустить по несколько капель той или иной тинктуры. Мне кажется, он сам скоро уйдет в отставку, чтобы освободить дорогу молодым. Мы льстим Себя надеждой, что так обеспечивается цикличность жизни. Но это полная чушь, если только вы не приверженец буддизма. – Он улыбнулся собственной шутке.

– Ну, если человек буддист, это не означает, что он непременно родится снова, не так ли? – заметил Ребус, еще больше развеселив старика.

– Это ваш первый случай? – спросил Ребус немного погодя, глядя на вставленный в рамочку газетный отчет, висевший на стене справа от камина. Статья была посвящена судебному процессу над убийцей и датирована 1957 годом.

– Да, первый. Юная новобрачная насмерть забита собственным супругом. Эта парочка приехала в Эдинбург, чтобы провести здесь свой медовый месяц.

– Подходящее украшение для интерьера, – заметила Хейс.

– Моей жене эта история тоже казалась излишне мрачной, – признал Девлин. – По ее просьбе я даже убрал этот отчет в архив, но когда она умерла, извлек на свет Божий.

– Понятно, – сказала Хейс, опуская книгу обратно в коробку и еще раз оглядываясь по сторонам в поисках какого-нибудь сидячего места. – Полагаю, чем скорее мы закончим, тем скорее вы сможете вернуться к… к уборке.

– Всегда приятно наблюдать проявления здорового практицизма. – Казалось, старого профессора вполне устраивает, что гости стоят посреди протертого чуть не до основы персидского ковра и почти не шевелятся, боясь малейшим неосторожным движением спровоцировать какой-нибудь обвал, чреватый цепной реакцией.

– Скажите, сэр, – спросил наконец Ребус, – эти коробки разложены в определенном порядке или их можно составить на пол?

– Пожалуй, не стоит, – покачал головой Девлин. – Давайте лучше организуем наш тет-а-тет в столовой.

Ребус кивнул и первым двинулся следом за хозяином. При этом его взгляд упал на стоявшую на мраморной каминной полке открытку-приглашение Королевского хирургического колледжа. В приглашении шла речь о торжественном обеде в здании Эдинбургского хирургического общества. «Смокинг и все регалии», – сообщалось в конце. Регалии, подумал Ребус, это ордена, медали, маршальские звезды… У него тоже имелись медали, только они были сделаны из стекла и картона и хранились в коробке в нижнем отделении буфета. На Рождество, если ему не было лень, Ребус украшал ими елку.

В столовой сразу бросался в глаза длинный деревянный стол с шестью высокими жесткими стульями. В стене было пробито сервировочное окошко в кухню (в семье Ребуса его бы назвали «раздаточным»). В углу притулился сервант темного дерева, уставленный пыльными бокалами и столовым серебром. Три-четыре картины в рамках напоминали старые фотографии, сделанные в ателье: живописные группы венецианцев в гондолах, возможно, сценки из Шекспира. Высокое окно с подъемной рамой смотрело на расположенный позади дома сад. Теперь, когда Ребус видел его сверху, он обратил внимание, что садовник миссис Жардин то ли случайно, то ли намеренно придал участку форму вопросительного знака.

На столе лежала наполовину собранная головоломка – центр Эдинбурга, сфотографированный с высоты птичьего полета.

– Любая помощь будет принята с благодарностью! – провозгласил Девлин, взмахнув рукой над столом.

– Сложная работа, – сочувственно заметил Ребус.

– Не очень. Всего две тысячи фрагментов.

Хейс, которой наконец удалось представиться Девлину, никак не могла удобно усесться на жестком стуле.

– Давно вы вышли в отставку? – спросила она наконец.

– Двенадцать… нет, четырнадцать лет назад. Четырнадцать лет, моя дорогая!… – Девлин покачал головой, словно удивляясь способности времени мчаться все быстрее, по мере того как замедляется ритм усталого сердца.

Филлида Хейс заглянула в блокнот.

– В разговоре с нашими коллегами вы упомянули, что в день, когда пропала Филиппа Бальфур, вы были дома…

– Совершенно верно.

– Но вы ее не видели?

– Пока все правильно.

Ребус, который так и не решился сесть на стул, прислонился к подоконнику и, слегка откинувшись назад, сложил руки на груди.

– Вы были знакомы с мисс Бальфур? – спросил он.

– При встрече мы здоровались.

– Она жила рядом с вами почти целый год, – заметил Ребус.

– Эдинбург есть Эдинбург, инспектор. Я прожил в этой квартире почти тридцать лет, – перебрался сюда сразу после смерти жены. Вроде достаточно времени, чтобы познакомиться с соседями. Но они слишком часто переезжают. Пока ждешь случая, их и след простыл. – Он пожал плечами и добавил: – А потом уже ничего не ждешь.

– Это очень печально, – вставила Хейс.

– А там, где живете вы, разве по-другому?

– Давайте лучше вернемся к делу, ради которого мы вас побеспокоили, – перебил Ребус. Оторвавшись от подоконника, он подошел к столу и оперся на него руками, глядя на собранные в кучку фрагменты головоломки, которые профессор еще не поставил на место.

– Да, да, разумеется, – сказал Девлин.

– В тот день, когда исчезла Филиппа… Вы сказали, что провели весь вечер дома и не слышали ничего подозрительного?

Девлин поднял голову и посмотрел в потолок, словно обдумывая последнее слово.

– Ничего, – сказал он после небольшой паузы.