Губительная ложь

— Я думаю, что не помешает, если у дверей моей палаты будет дежурить охранник. Пожалуйста. Я немного боюсь.

— Хорошо. Я позабочусь об этом.

— Обещаешь? — Она вопросительно изогнула дугой бровь. Каждый раз, когда она так смотрела на него, он готов был сделать все, о чем бы она его ни попросила.

— Обещаю.

— Спасибо.

Он молча вышел из палаты. Пейтон посмотрела в сторону окна и впервые увидела свое отражение в стекле. Отражение было едва различимым. Количество бинтов испугало ее. Их было слишком много для нескольких царапин.

— Сейчас, сейчас, — проговорила медсестра. — Давай-ка осмотрим этот глаз.

Пейтон глубоко вдохнула, собираясь с силами.

— Ну, — сказала она тихо, — начнем.

6

Пейтон попыталась уснуть, но не смогла. Ей мешали все эти щелкающие и жужжащие звуки, которые издавали приборы. Она лежала с закрытыми глазами и радовалась тому, что осталась жива. Ее злило только то, что все это случилось именно с ней. Глаз не пострадал, но через всю бровь шла глубокая рана. Она боялась, что могут остаться шрамы. Впрочем, ведь все могло быть значительно хуже.

Она слышала, как кто-то разговаривал в палате, но притворялась, что спит. У нее не было настроения принимать посетителей. Когда ее сознание прояснилось, голоса стали громче. Трудно сказать, как долго ее родители сидели в палате, тихо беседуя, пока Пейтон то впадала в забытье, то снова приходила в сознание.

— Я права, Хенк, — произнесла ее мать, но Пейтон почти не слышала ее.

Сейчас, конечно, это кажется смешным, но было такое время, когда Пейтон была уверена, что нужно внимательно выслушивать все, что говорила ей мать. Игнорировать ее слова было бы величайшим оскорблением. Она хорошо помнила до боли знакомую фразу: «Пейтон, ты слушаешь меня?» За этим неизбежно следовало: «Тогда повтори то, что я только что сказала». Сколько Пейтон себя помнила, мать всегда давала ей наставления. За простым вопросом вроде: «Что ты сегодня делала в школе?» — мог последовать целый экзамен по математике. Все это обычно происходило в машине по дороге из школы домой. Когда же пришло время поступать в колледж, терпение Пейтон было уже на исходе. Она не могла дождаться, когда уедет из дома. Но поступление в Национальный университет Флориды совершенно не входило в планы матери. Она считала, что это совсем не то, что нужно ей и ее дочери. Юная Вэлери Стентон была красавицей со светлыми волосами и великолепной кожей. Образ жизни, который она вела, соответствовал ее социальному происхождению. Лето она обычно проводила в Мэне, а остальное время года жила в Бруклине, в доме, который, по слухам, построил Чарльз Булфинч. Это было до того, как он получил заказ разработать проект здания Капитолия в Вашингтоне. Вэлери окончила университет в Принстоне. Там она влюбилась в красивого парня с атлетическим телосложением, когда писала кандидатскую диссертацию по английскому языку.

Этот забавный парень писал диплом на получение степени бакалавра гуманитарных наук в колледже Бостона. Он не принадлежал к тому типу мужчин, которые ей нравились. И она уж никак не собиралась связывать с ним свою жизнь. Хенк Шилдс так и не получил диплома, а она так и не закончила своей диссертации. Вэлери забеременела. С тех пор она прилагала все усилия к тому, чтобы у Пейтон жизнь сложилась лучше, чем у нее. Все свое детство и юность, вплоть до отъезда в Таллахасси, Пейтон слышала одно и то же наставление.

— Делай, что хочешь, — говорила ей мать, — но только не повторяй ошибки, которую совершила я.

Пейтон всегда удивлялась тому, что такая необычайно умная женщина не осознавала настоящего смысла слов, которые она повторяла дочери много лет подряд: ведь это она, Пейтон, была той самой «ошибкой».

— Что ты делаешь? — Это снова заговорила ее мать. Она обращалась к отцу Пейтон.

— Молюсь, — ответил он.

Пейтон поняла смысл напряженной тишины, воцарившейся в палате. Она знала, что ее мать больше не верит в Бога.

— Сделай одолжение, — сказала Вэлери, — спроси у него, почему все это случилось.

Ее вздох был слышен даже в другом конце палаты.

— В этом весь мой Хенк, — тихо, как будто обращаясь к самой себе, проговорила она. — Астероид может обрушиться на землю, а нам следует поблагодарить Бога, за то что он оставил нам луну.

Пейтон поняла, что сейчас они начнут ссориться. Это ей жутко напоминало детство. Именно таким способом мать всегда затевала ссоры с отцом на глазах у Пейтон. Казалось, что в пылу перебранки они даже не замечали ее присутствия. Пейтон уже собралась открыть глаза и вмешаться, когда услышала, как снова заговорила мать.

— Ты молишься за ребенка? — спросила она.

Пейтон передумала просыпаться и продолжала слушать.

— Ты хочешь, чтобы я помолился об этом? — сказал ее отец.

— Только если ты думаешь, что Пейтон хотела бы этого.

— Я в этом не сомневаюсь, — тихим голосом произнес он.

— Ты действительно веришь в это?

— Верю.

Пейтон почувствовала, как задрожало ее веко. Но она продолжала притворяться спящей.

— Ты и вправду думаешь, что… — проговорила ее мать, но замолчала, так и не закончив фразы.

— Думаю что?

— Ты думаешь, что Пейтон желала этого ребенка?

Это был удар ниже пояса, но Пейтон даже не вздрогнула. Она просто слушала.

— Уверен в этом, — сказал ее отец.

— Ты ответил так быстро. Для разнообразия стоило подумать, прежде чем говорить.

— Здесь не о чем думать. Я знаю, что сейчас ей должно быть очень тяжело.

— То, что она расстроилась по этому поводу, совершенно не означает, что она так уж хотела иметь ребенка. Она даже никому не сказала, что беременна. Даже Кевину не сказала.

— Это их личное с Кевином дело.

— Черта с два! Неужели ты не видишь, что у них проблемы?

— А тебе обязательно во все нужно сунуть нос? — разозлился отец.

— Если ее семейная жизнь дала трещину, то мы должны морально поддержать нашу дочь. Мы не сможем ей помочь, если не будем знать, что происходит.

Пейтон не было нужды открывать глаза. Она и так поняла, что отец сник и сдался. Обычно в таких случаях мать говорила, что она заботится только о благополучии Пейтон, вынуждая отца уступать ей.

— Что ты хочешь сделать? — спросил он.

— Я думаю, мы должны спросить ее о ребенке.

— О чем спросить? О том, хотела ли она его? Это просто глупо.

— Если мы сможем помочь ей понять, что она на самом деле не желала этого ребенка, то Пейтон будет легче смириться с его потерей. Она поймет, что все это к лучшему.

— Пожалуйста, позволь ей погоревать. Хоть один раз в жизни не давай дочери наставлений.

— Ты сделаешь это или нет?

— Нет, — твердо произнес он.

— Тогда это сделаю я.

— Я не собираюсь ничего делать. И если ты действительно хоть наполовину так умна, как думаешь о себе, то оставишь ее в покое.

— Что ты вообще знаешь об уме, Хенк Шилдс?

Пейтон тихо лежала с закрытыми глазами. Она думала, что услышит еще одно язвительное замечание отца. Но она знала, что он никогда не станет осыпать оскорблениями жену в присутствии дочери, даже если та лежит без сознания.

Она услышала только шаги отца и то, как он захлопнул дверь.

7

Было уже время обеда, когда Пейтон услышала в коридоре голос Кевина. Он выполнил свое обещание и привел детектива из департамента полиции Бостона.

— Джон Болтон, — представился тот. В палате интенсивной терапии его голос звучал непривычно громко. В отделении полиции, наверное, он никого не удивлял.

Пейтон осторожно, чтобы не выдернулась трубка капельницы, пожала ему руку.

— Спасибо, что пришли.

— Нет проблем, — сказал он. Детектив произнес «нет», как бы промычав, только вместо долгого звука «м» прозвучал долгий звук «н». Рассмотрев его поближе, Пейтон пришла к выводу, что коровья терминология ему в самый раз. Он был огромным. Без сомнения, в молодости он был мускулистым, а сейчас, достигнув среднего возраста, стал просто толстым. У Болтона было круглое пухлое лицо. Он пришел в галстуке, но верхняя пуговица рубашки была расстегнута. Не для того, чтобы иметь неофициальный вид, а просто потому, что его тяжелый подбородок мешал застегнуть эту пуговицу. Когда он снял пальто, Пейтон увидела плотные складки кожи на его затылке. Они были похожи на маленькие ступеньки, ведущие к подстриженной «ежиком» голове. Подобные ступеньки были и на лбу.