Песнь песков

— Ох уж мне этот славянский романтизм! — хохотнул Ян. — А случайно забредшие сюда кельты бросили свои алебастровые рукописи в воду, чтобы мы их случайно выудили три тысячи лет спустя.

— Татьяна права, — заметил Маттео. — Впрочем, мне не терпится взять кое-какие образцы.

— Когда видишь эту пустыню, трудно себе представить, что человеческие существа могли поселиться в таких неприветливых местах, — заметил Д'Анкосс, поправляя узел своего шелкового шейного платка небесно-голубого цвета.

— Чудо канатов [15], профессоре, шедевр ирригационных сооружений, не правда ли, Татьяна?

Маттео повернулся к женщине, по-прежнему погруженной в изучение листочков.

— Весьма примечательно и изобретательно, — ответила она, не поднимая головы. — Когда подумаешь, что этим сооружениям более трех тысяч лет… Подземные каналы! Просто и эффективно! Я написала об этом монографию…

— Да, я ее читал. Очень интересно…

Роман слушал их беседу, между тем небо медленно темнело, а соляные озера мраморно поблескивали уже при свете луны, молчаливые, словно огромные могилы.

Влад зажег фары.

— Через час будем в Кутчахе, — объявил он. — Нужно будет там остановиться и предупредить Сефир Руда, что мы прибудем на место только завтра утром.

— Ладно, — согласился Роман, чувствуя, как спину сводит судорога.

Путь заканчивали в полном молчании. Наконец в лунном свете стали вырисовываться приземистые силуэты домов крошечного поселения Кутчах, похожие на игрушечные домики. Остервенело залаяли черные собаки, бросаясь к машинам, которые постепенно замедляли ход. Влад затормозил возле общинного колодца, за ним остановился автобус, и все с удовольствием стали мыться, между тем как собачий лай, казалось, стал вдвое громче и яростнее. Роман подумал, что сейчас, наверное, весь поселок выскочит посмотреть, что происходит, но почему-то не открылась ни одна дверь.

Он спрыгнул на землю, и собаки отбежали назад со вздыбленной шерстью. Они боялись людей. «Убирайтесь!» — бросил он им, щелкнув языком, этому фокусу его научил Уул; собаки отбежали еще дальше.

Влад долго потягивался, а остальные разгружали имущество, чтобы начать устраиваться на ночь.

— Я спрошу у них, можно ли разбить палатки возле хлева, — сказал Роман, направляясь к ближайшему дому; собаки плелись за ним, обнюхивая его сапоги, низко наклонив головы и опустив хвосты.

— Я с тобой.

Лейла уже обогнала его, предусмотрительно набросив на лицо край платка.

Что-то здесь не так, подумал Роман. Он слышал, как Омар шутит с Уулом, Ли ругается, Влад помогает Татьяне выйти из автобуса, Маттео и Д'Анкосс продолжают свой вечный спор, Ян насвистывает песню «Команданте Че Гевара», насвистывает крайне фальшиво, но главное, что он воспринимал, была тишина, совершенно неестественная тишина.

Он постучал кулаком в старую деревянную дверь, выкрашенную в ярко-синий цвет. Ответа не последовало. Какая-то собака стала громко выть, обнюхивая дверь, потом принялась яростно скрести створку, которая со скрипом открылась на несколько сантиметров. Лейла на мгновение застыла от удивления, затем повернулась к Роману: она, женщина, первой заговорить не могла.

— Есть кто-нибудь? — крикнул Роман. — Можно войти?

Ответа по-прежнему не было. Он легонько нажал на створку, и она распахнулась. Комната была погружена в полумрак. Собака прошмыгнула между их ног и принялась глухо ворчать, затем с визгом отпрянула, волоча по земле хвост.

Лейла тут же вытащила карманный фонарик и зажгла его, направив желтый пучок света на глинобитные стены, утоптанный земляной пол, застланный пластиковыми циновками, зеленой и синей, самодельный низкий деревянный столик, мягкие кожаные сиденья и два тела в черных платьях.

— Боже мой! — воскликнул Роман, бросаясь к женщинам, лежащим на земле лицом вниз.

Сбивчиво дыша, он склонился над той, что лежала ближе к нему, и осторожно перевернул ее на спину. Огромные черные глаза смотрели на него поверх хиджаба. Он слегка приподнял платок. Кровь медленно сворачивалась на открытом горле, длинные ярко-красные струйки текли по белоснежной шее женщины. Он заметил, что его рука, которую он положил ей на грудь, запачкана темно-красным, и, прежде чем перевернуть другое тело, вытер ладонь о джинсы. Вторая женщина оказалась старше — мать и дочь? — но когда он приподнял хиджаб, то увидел такие же раны.

Он слышал, как Омар снаружи произнес: «Darbm aspirin, у меня есть аспирин». — «Спасибо, — ответил Д'Анкосс, — проклятая мигрень…»

— Они мертвы? — спокойно спросила Лейла.

— Да. Перерезали горло.

— Следов борьбы нет, — заметила Лейла все так же спокойно. — Думаешь, они были знакомы с теми, кто напал на них?

Роман, стоя на коленях возле трупов, вздохнул, чувствуя, как у него скрутило живот.

— Не знаю. Я не могу понять, где же мужчины.

— Думаю, они тоже мертвы, — прошептала Лейла. Роман выпрямился:

— Пойдем посмотрим в другой комнате.

Она пошла за ним, без особого волнения перешагнув через два трупа, и Роман сказал себе, что ценит ее в том числе и за это тоже. Не то чтобы она была холодной или безразличной. Просто она привыкла к войне, к смерти во всех ее проявлениях и умела сдерживать свои порывы в обстоятельствах, когда ни в коем случае нельзя было давать волю эмоциям, следовало беречь энергию. В этом заключалась своего рода система самозащиты, которую ему самому удалось выработать на практике за долгие пятнадцать лет.

Они вошли в комнату размером поменьше первой, где находились двуспальная кровать, покрытая темно-коричневым шерстяным одеялом, большой кожаный сундук, пластиковый поднос, разрисованный ярко-красными вишнями, на котором стояли три глиняные пиалы, где еще оставался чай. В углу помещения занавеска закрывала альков, за ним находилась кровать поменьше и примитивная этажерка, на которой стояла алюминиевая кружка, лежали черепаховый гребень и Коран на маленькой белой салфетке.

— Кровать матери, — прошептала Лейла, в то время как Роман поднимал крышку большого сундука.

Внутри лежал человек. Он смотрел на Романа. Кровь пропитала его бороду с проседью и стекала на белую рубашку. При свете карманного фонаря он походил на восковой манекен.

— Почему его запихали в сундук? — спросила пораженная Лейла.

— Не знаю. Возможно, просто так. Или убийца не хотел больше видеть своей жертвы.

— Но вид женщин его не смущал?

— Наверное, женщины не имели никакого значения…

— Эй! Вы здесь?

Хриплый голос Влада заставил их подскочить.

— Да. У нас проблемы, — ответил Роман. — Иди сюда.

Они услышали, как заскрипела дверь, затем раздался поток брани.

— Черт возьми, это еще что?

— Надо сходить в другие дома, — сказал Роман, подталкивая Лейлу к двери. — Влад, скажи остальным, чтобы опять садились в машины и были готовы к отъезду. Здесь мы ночевать не можем.

— Но ехать ночью мы тоже не можем! Это слишком опасно. Ты знаешь, сколько людей здесь разбивается ночью?

— Влад, прекрати. Делай, как я сказал.

Роман вышел на свежий ночной воздух, вслед за ним Лейла. Собаки стояли неподвижно, сбившись в стаю, низко опустив морды.

— Что происходит? Ян преградил им путь:

— Так можно разбивать палатки или нет?

— Нет, — ответил Роман, обходя молодого человека. — Наверно, нам прямо сейчас придется ехать.

Краем глаза он видел, что Ли внимательно наблюдает за ними, прислонившись спиной к трейлеру, не выпуская изо рта сигареты.

— Но почему? — упрямился взлохмаченный Ян. — Это люди против того, чтобы мы здесь останавливались?

— Ян, дай мне, пожалуйста, пять минут. Ровно пять минут.

— Всегда одно и то же! Ты обращаешься с нами как с детьми.

Роман пожал плечами и постучал в дверь второго домика, чувствуя спиной пристальный взгляд Лейлы.

Здесь тоже дверь была приоткрыта, и он медленно толкнул ее: ему не хотелось видеть того, что, без всякого сомнения, находилось по ту сторону.