Корабль смерти

Чиун поднял хрупкую руку, приказывая Римо молчать. Посол же понял этот жест старца как знак одобрения своей тирады.

— Вы правы, — сказал между тем Чиун. — То, чего вы не видели, для вас и не существует. До сих пор вы имели дело с людьми, не похожими на нас, и, так как мы совсем другие, вы не можете поверить в наше существование.

Это мудро с вашей стороны.

— Мы можем выйти из тупика, если вы продемонстрируете нам, что вы именно тот, за кого себя выдаете. Вот только боюсь, не слишком ли вы стары для этого.

— Да, — согласился Чиун. — Чтобы кусаться, я стар.

Римо громко рассмеялся, открыто демонстрируя послу свою неприязнь.

Один из телохранителей сдвинул ладони и сжал их, показывая, что может раздавить голову Римо, точно спелый плод. Тот улыбнулся.

— Мне бы не хотелось вас затруднять, — сказал посол. — Хочу вас предупредить, что эти двое — из личной охраны шаха. Их боятся на всем Ближнем Востоке, они сильнее всех.

— Сильнее твоего парикмахера, — вставил Римо.

— Вы должны показать, чего вы стоите, — сказал Заруди. — Вам нужно победить этих телохранителей. Прошу меня извинить, но таково условие шаха.

— А откуда мы знаем, что вы не хотите нас обмануть — заставить бесплатно уничтожить этих двух людей? Мы не работаем бесплатно. Это было бы непрофессионально.

— Я заплачу вам, — сказал Заруди. — По тысяче долларов за каждого. Мы отойдем на три мили в нейтральные воды, и вы заработаете деньги или смертный приговор. Я этого не хотел бы, старина, но я защищаю достояние моего народа.

Заруди почувствовал, как один из стоявших позади него телохранителей положил подбородок ему на плечо. Это было нарушением этикета, но телохранитель почему-то улыбался. Заруди сердито заглянул в его черные глаза, ожидая извинений, но тот на него не смотрел, только улыбался. И тут Заруди увидел, что правая рука тощего американца нажимает на шею телохранителя, удерживая его в этом неестественном положении. Страж ни при каких обстоятельствах не должен был позволить проделать над собой такое.

— Убей его! — приказал Заруди.

Однако телохранитель лишь улыбался бессмысленной улыбкой, а его подбородок касался щеки посла.

— Убей его! — повторил Заруди, повернувшись вполоборота ко второму стражу.

Но тот лишь жалко усмехался, в его глазах стояли слезы. Он прикрывал руками ширинку своих темных брюк, по которой расползалось еще более темное пятно.

— Убей его! — закричал Заруди.

— О мой господин! Взгляните… — в ужасе прошептал второй телохранитель, указывая на своего товарища.

Посол, разгневанный дерзостью первого телохранителя, посмевшего положить подбородок на посольское плечо, переступил с ноги на ногу и почувствовал, что какая-то жидкость проникает в его левый ботинок. Он опустил глаза вниз: на левом ботинке лежала кровоточащая рука. «Как же это может быть, если подбородок все еще прижимается к моему плечу?» — изумился про себя посол.

Он сделал неуверенный шаг назад и увидел, что голова телохранителя оказалась в воздухе, тогда как безжизненное тело лежит на полу, а из шейной артерии фонтаном хлещет кровь. Посол дико завизжал. Американец обезглавил телохранителя голыми руками, абсолютно бесшумно. Заруди вспомнил, какая толстая была у того шея, какие мощные шейные мускулы. Помнил он и рассказы о том, что личные телохранители шаха стремятся максимально нарастить мускулы на шее, так как знают, что в рукопашной схватке это наиболее уязвимое место.

— Вот так-то, дорогой, — сказал Римо. Он уронил голову телохранителя на пол и стер воображаемые пятна крови с рук. — Лучше бы ты поверил на слово, правда?

Вот почему в последней четверти двадцатого столетия Павлиний трон с энтузиазмом принял на службу Дом Синанджу, питая самые радужные надежды на верность Дома Синанджу персидскому трону.

— Наш Дом будет верен шахиншаху до скончания веков! Долгой жизни шаху! Долгой жизни шахине! Долгой жизни наследному принцу, который через много-много лет примет свой законный трон во всей славе его истинного величия. Дом Синанджу будет вашей правой рукой, вашим щитом и мечом, вашей уверенностью в полной победе над всеми врагами!

Так сказал Чиун.

— Это ваш хлам на полу? Уберите!

Так сказал Римо.

Посол, испуганный и восхищенный увиденным, поспешил заверить Мастера Синанджу, что он безмерно благодарен за полученную возможность доложить шаху о договоренности между персидским троном и Домом Синанджу. При этом он спросил, распространяется ли договоренность на Римо и если да, то не может ли тот быть несколько более официальным в обращении с послом?

— Ну что вы! — сказал Римо, ухватив Заруди за стопятидесятидолларовый галстук и обернув им подбородок его владельца. — Я очень вежливый. Ну просто очень!

Заруди поинтересовался, нельзя ли то же самое сказать другим, менее вызывающим тоном? Тогда заговорил Чиун:

— У редкого цветка немыслимой красоты иногда бывают шипы. Чем красивее цветок, тем острее колючки. Мы уверены, что Его Величество шах по достоинству оценит то, что вы сделали от его имени.

Было решено, что Дом Синанджу приступит к работе без промедления, но не в столице Персии, а на «Корабле Наций», где уже случались эксцессы и потому нужно усилить охрану иранской делегации. Суденышко отошло на необходимые три мили, где мертвое тело и голову выбросили за борт. Чиун прочел молитву, смысл которой заключался в том, что нет ничего почетнее, чем отдать жизнь за своего владыку. После этого встал вопрос о вознаграждении в тысячу долларов, которое должно быть выплачено в золоте либо в драгоценных камнях. Большое золотое кольцо с изумрудом на руке посла было оценено Чиуном приблизительно на эту сумму.

Посол сказал, что кольцо стоит восемнадцать тысяч долларов. Чиун терпеливо разъяснил, что это — розничная цена, а не оптовая и что он не понимает, почему Дом Синанджу должен брать на себя ответственность за явно завышенные цены, которые платят состоятельные люди.

Тогда посол Заруди сказал, что отдает кольцо с легким сердцем.

— Это лучше, чем с пальцем, — заметил Римо.

В самолете, на пути в Нью-Йорк, Римо сказал Чиуну, что видел снимки «Корабля Наций», когда Смит просил его разузнать кое-что для КЮРЕ. Он также поделился с Чиуном своими сомнениями: что, если на новой службе придется убивать американцев в угоду иранцам?

— Не тревожься, — сказал ему Чиун. — Мы работаем на дураков.

— Но ведь ты говорил, что нет большего счастья, чем служить персидскому трону!

У Чиуна, видно, что-то случилось с памятью — он ничего такого не помнил. Разговор перешел на другое: когда они прибудут ко двору, Римо должен соблюдать этикет.

— Ты допускаешь, что я могу оказаться недостаточно вежлив? — удивился Римо.

— Нет, — сказал Чиун. — Ты очень даже вежливый. Но я прошу тебя немножко больше уважать традиции.

— Ты лукавишь, папочка, я действительно грубиян.

— Научиться изысканным манерам нетрудно — у тебя есть достойный пример для подражания.

— Я предпочитаю оставаться самим собой.

— Благородная и достойная цель, — одобрил Чиун.

— Ты говоришь так только для того, чтобы поднять мне настроение. А помнишь, как ты шпынял меня раньше?

— Я не шпынял, — сказал Чиун. — Просто старая мерзкая жаба не может не раздражаться при виде красивого цветка. Что же касается твоего желания оставаться самим собой, то те горы под нами этой цели уже достигли. Твое самодовольство — результат победы дурного вкуса над умением проникать в суть вещей. А что касается поездки в Тегеран, то я должен принести к подножию трона кусок глины и попытаться выдать его за драгоценный самоцвет. Извини, я очень устал от этих попыток поднять тебе настроение. Даже мне не легко все время проявлять доброжелательность.

Появилась стюардесса с двумя записками. В одной из них Заруди звал Римо и Чиуна к себе, в передний салон. Другую, предназначавшуюся Римо, она с многозначительной улыбкой пообещала отдать после.

— Передайте, пускай сам приходит, если мы ему нужны, — сказал Римо.