Секретный пилигрим

К тому времени я уже составил наконец по кусочкам сцену, которую он рисовал такими широкими неожиданными мазками: его первое Рождество в России – а для Фревина, несомненно, первое счастливое Рождество вообще, – и рядом с ним Сергей Модриян в роли распорядителя. Они находятся в каком-то большом московском зале с люстрами; речи во время презентации, на которой присутствуют пятьдесят тщательно отобранных статистов с Московского радио, и Фревин наверху блаженства, Фревин в раю, то есть именно там, куда его нужно было доставить Модрияну.

Потом так же внезапно, как он угостил меня своими воспоминаниями, он вдруг замолчал. Его глаза погасли, голова склонилась набок, брови насупились, будто он задумался о своем поведении.

Я осторожно возвратил его в настоящее.

– Так где же он? – спросил я. – Свиток, который вам вручили. Он здесь? Свиток, Сирил. Подтверждающий, что вы – почетный студент.

– Мне пришлось вернуть его Сергею. “Пока вы будете в Москве, Сирил, – сказал он, – он будет висеть у вас на стене в золотой рамке. Но не здесь. Я не хотел бы подвергать вас опасности”. Он продумал все, этот Сергей, и он совершенно прав, учитывая, что такие, как вы да ваше Управление, день и ночь выслеживают меня.

Я не сделал паузы, нисколько не изменил голос и не добавил в него беспечности. Я снова опустил глаза и снова полез во внутренний карман. Я был его кандидатом на место Сергея, и он рассчитывал на меня. Он демонстрировал мне свои уловки и приглашал меня воспользоваться ими. Инстинкт подсказал мне, что надо заставить его побороться за меня еще. Я снова уставился в блокнот и заговорил так, будто справлялся об имени его деда по материнской линии.

– Ну и когда же вы начали передавать Сергею наши великие британские секреты? – спросил я. – То, по крайней мере, что мы называем секретами. Очевидно, то, что считалось секретным несколько лет назад, сегодня едва ли будет считаться таковым, не так ли? Мы ведь не победили в “холодной войне” при помощи секретности, не так ли? Мы победили благодаря открытости. Благодаря гласности.

Я во второй раз заговорил о передаче секретов, но теперь, после того как я помог ему перейти Рубикон, он не сопротивлялся.

– Верно. Именно так мы одолели ее. И вначале Сергею даже не нужны были никакие секреты. “Сирил, секреты не играют для меня важной роли, – говорил он. – Секреты, Сирил, в меняющемся мире, в котором мы живем – мне приятно это сказать, – не что иное, как наркотик на рынке, – сказал он. – Я бы предпочел не привносить официальности в нашу дружбу. Однако если мне понадобится нечто подобное, то я непременно дам вам знать. Тем временем, – сказал он, – будет вполне достаточно, если я дам ему несколько письменных отзывов о качестве программ Московского радио, чтобы успокоить его начальство. Например, хорош ли прием. Можно было бы предположить, что они это знают, но это не так. Откровенно говоря, невежество русских проявляется порой совсем неожиданно. Это не придирки, это факт”. Его также интересовало мое мнение об уроках, общий уровень преподавания, что я мог бы посоветовать Борису и Ольге на будущее, тем более что я оказался нестандартным учеником.

– Так отчего же все изменилось?

– Что изменилось? Пожалуйста, Нед, говорите яснее. Я ведь, знаете ли, не никто. Я не мистер Немо. Я – Сирил.

– Отчего же Сергей захотел вдруг получать от вас секреты?

– Это его посольство потребовало. Твердолобые. Варвары. Это они, как всегда. Они заставили его. Они отказываются смириться с ходом истории; они предпочитают жить, как троглодиты в своих пещерах, и продолжать эту никчемную “холодную войну”.

Я сказал, что не понимаю его. Что немного не дорос до этого.

– Ничего удивительного. Дело обстоит таким образом. Прежде всего, в их посольстве многие недовольны тем, что столько внимания уделяется культурным связям. Между собой соперничают два лагеря. Я был невольным свидетелем этого. Голуби – те, естественно, за культуру и прежде всего за гласность. По их мнению, культура заполнила собой пустоту, образовавшуюся на том месте, где была вражда. Это мне объяснил Сергей. Ястребы же, включая, к моему сожалению, самого посла, хотели, чтобы Сергей продолжил старые традиции, то есть то, что от них осталось, чтобы он собирал разведданные и вообще действовал агрессивно и скрытно, независимо от перемен в мировом климате. Твердолобым из посольства наплевать, что Сергей идеалист. Как, например, и Горсту. Признаться, Сергею пришлось ступить на весьма опасную тропу и лавировать между теми и другими. Я счел своим долгом действовать как он. Мы вместе занимались культурными делами: немного языком, немного искусством или музыкой; а затем, чтобы ублажить ястребов, немного секретами. Нам приходилось ладить и с теми, и с другими, так же как вам со своим Главным управлением, а мне с “Танком”.

Он ускользнул, я опять терял его. Пришлось прибегнуть к помощи кнута.

– Так когда же? – спросил я нетерпеливо.

– Что “когда”?

– Не хитрите со мной, Сирил, прошу вас. Мне это нужно зафиксировать. Смотрите, сколько уже времени. Когда вы начали давать Сергею Модрияну информацию, что вы ему давали, зачем, за сколько, когда это прекратилось и почему, ибо прекрасно могло продолжаться по сей день? Я еще хочу воспользоваться остатком уикенда, Сирил, так что прошу вас. Как и моя жена. Я бы хотел расслабиться перед теликом. Мне сверхурочные не платят, знаете ли. Мы работаем сдельно. А как дело доходит до зарплаты, то у всех одинаково. Да будет вам известно: мы живем в век хозрасчета. Смотрите, говорят, как бы вас не приватизировали.

Он меня не слышал. Не хотел слышать. Он где-то блуждал мыслями, стараясь отвлечься, найти какое-то укрытие. Моя злость была не совсем наигранная. Я начинал ненавидеть Модрияна. Я злился при мысли, что мы в своем стремлении выжить так сильно зависим от доверчивости невинных. Мне было тошно, что такой ловкач, как Модриян, ухитрился превратить одиночество Фревина в предательство. Мне становилось страшно при мысли, что любовь может быть антитезой долга. Я проворно встал на ноги, все еще используя злость как союзника. Фревин безучастно сидел на краю резного табурета в стиле короля Артура с эмблемой Королевского флота, вышитой на сиденье.

– Покажите мне свои игрушки, – приказал я.

– Какие игрушки? Я, простите, мужчина, а не ребенок. Я у себя дома. Не смейте мной командовать.

Я вспоминал технику Модрияна, то, чем он снабжал своих агентов. Я вспоминал свою собственную технику в те дни, когда выводил на советские цели агентов, похожих на Фревина, хоть и не настолько сумасшедших, как он. Я представлял, как бы обращался с таким ценным подарком, как Фревин, живущим чужим умом.

– Мне нужно увидеть вашу фотокамеру, Сирил, не так ли? – сказал я раздраженно. – Ваш скоростной передатчик, правильно, Сирил? Расписание передач. Одноразовые шифровальные таблицы. Кристаллы. Материалы для тайнописи. Ваши тайники. Я должен их видеть, Сирил, они должны быть у меня в портфеле к понедельнику. После этого я хочу попасть домой, чтобы успеть посмотреть матч “Арсенал” – “Юнайтед”. Вы, может, футболом не увлекаетесь, а я – да. Так что нельзя ли побыстрее и без этого дерьма, прошу вас.

Я чувствовал, что его безумие выветривается. Он был опустошен, как и я. Он сидел, опустив голову, раздвинув колени и безучастно уставившись на свои руки. Я чувствовал, что близится конец: тот момент, когда кающийся грешник устает от своей исповеди и от эмоций, которые ее вызвали.

– Сирил, мое терпение на исходе, – сказал я.

И, поскольку он все еще молчал, я решительно подошел к телефону, тому самому, который благодаря усилиям подставного техника Монти был постоянно включен на подслушивание. Я набрал прямой номер Барра и услышал голос его шикарной секретарши, той самой, которая не знала моего имени.

– Дорогая, – сказал я. – Я задержусь здесь еще на час, если повезет. Медленно подвигается. Да, верно, я знаю, прости, пожалуйста. Я говорю, прости. Да, разумеется.

Я повесил трубку и укоризненно посмотрел на него. Он нехотя поднялся и повел меня наверх. Мансарда под самой крышей служила дополнительной спальней. Приемник стоял на столике в углу – немецкий, как правильно определил Монти. Я включил его под взглядом Сирила, и мы услышали женский голос с русским акцентом, возмущенно вещавший о преступной московской мафии.