Банк страха

Хофман почувствовал раздражение. Он считал, что поиски в США окажутся самым легким делом. В других частях света базы данных были пока что примитивными. Он запросил британскую сервисную систему с данными о налогоплательщиках в разных районах Лондона; это дало некую информацию о «Койот», включая то, что эта компания арендовала все здание на Найтсбридж, а не только его шестой этаж. Затем он проверил европейский реестр корпораций, составленный в Брюсселе, но получил лишь ту же скудную информацию о совете директоров «Койот» и о регистрации в Женеве, которую он раньше нашел в печатном справочнике. Хофман начал злиться. Наградой за долгое сидение перед компьютером могла бы стать внезапная искра, которая бы связала интересующее его имя с какой-нибудь сделкой, однако здесь ни одной искры высечь не удалось. Назир Хаммуд разомкнул все цепочки, словно уже давно ждал какого-нибудь Хофмана, который начнет его разыскивать.

У Хофмана разболелись глаза. Он надел пиджак от костюма и отправился в свой любимый китайский ресторанчик в Сохо. Там царил полумрак и покой; еда была отличной, а официанты имели обыкновение не замечать посетителей. И то и другое Хофмана устраивало. Он заказал сычуаньский творог с острой фасолью. Вместо этого официант принес блюдо из цыпленка, которое оказалось очень вкусным, и пиво, которое Хофман не заказывал, но выпил. В сладком печенье была записка-сюрприз; Хофман развернул ее и прочитал: «Секрет жизни в том, что… Не могу сказать. Это секрет».

Да, так оно и есть. Невыразимая тайна вещей. Закрытая. Неведомая.

После ленча Хофман зашел в полицию. Вернее, к одному полицейскому из Кенсингтона, с которым был знаком и у которого при случае можно было навести справки о текущих расследованиях преступлений. Этот полисмен оказался заядлым болельщиком клуба «Арсенал», и Хофман подсуетился с парой абонементов. Они стали приятелями и часто выручали друг друга. Так что в тот день он безо всякого стеснения спросил полисмена, можно ли узнать что-нибудь о недавнем убийстве женщины-филиппинки по фамилии Пинта в Беркшире. Хофман сказал также, что его особенно интересует, не проходит ли подозреваемым по этому делу некий джентльмен-араб по фамилии Хаммуд. Полисмен сходил к своему другу в отдел регистрации и вскоре вернулся с ответом. Официально это дело числилось в разряде нераскрытых и было переведено в «неактивную» картотеку. Женщина по фамилии Пинта была изнасилована. Медицинский эксперт пришел к выводу, что она умерла от повреждений, полученных при сопротивлении. Расследование по Н. Х. Хаммуду началось в день убийства, но на следующий день было прекращено за отсутствием улик. Н. Х. Хаммуд не только представил алиби, но и пожертвовал полиции солидную сумму в качестве премии за успешное расследование.

Вернувшись в офис, Хофман проверил телефонные звонки, ожидая, что надоедливый маленький филиппинец поинтересуется ходом дел. Но от Рамона Пинты не было ни слова. Хофману пришло в голову, что поскольку повар служил у Назира Хаммуда, у него могли забрать паспорт, чтобы быть уверенными, что он будет сидеть тихо. Это было бы неприятно, но Хофман не знал, что с этим можно поделать, поэтому ничего делать и не стал. Рано или поздно филиппинец должен будет позвонить, и Хофману придется сказать ему, что ничего не получилось.

Хофман был человеком упрямым. Некое тщеславие заставляло его доводить до конца любое начатое дело, даже самое маловажное. Вот приходил к нему филиппинец, и, стараясь от него избавиться, Хофман пообещал выручить его. Одно цеплялось за другое — и вот он уже часами занимался тем, что вначале казалось такой ерундой. Данное филиппинцу обещание значило для Сэма очень много. В этом смысле он был восточным человеком. Жизнь представлялась ему цепочкой встреч, пусть случайных, каждая из которых чревата для человека определенными обязательствами и ответственностью. И нельзя выкинуть из этой цепочки ни одного звена — все рассыплется.

Именно это упрямство, да еще растущее любопытство по поводу «Койот инвестмент» побудило Хофмана попробовать еще одно средство. Как всякому ведущему расследования, ему были известны кое-какие «задние двери», через которые можно было получить доступ к информации, скрытой от широкой публики. Больше всего пользы он ожидал от некой организации в Уэльсе, в Кардиффе, под названием «Бюро компаний», которая вела подробную регистрацию данных о налогах, взимаемых Национальным налоговым управлением.

Особенно ценно было приобрести в такой организации знакомого. В «Бюро компаний» Хофман завел подружку по имени Салли — молодую валлийку, работавшую с картотеками. По разным поводам он дарил ей золотые часы, жемчужные серьги и прочие знаки внимания. За это она проявляла феноменальную способность вытягивать документы из британских бюрократов. Хофману достаточно было сказать ей, что ему нужно, а остальное она делала сама. Вот почему Хофман всегда ездил в Кардифф сам, хотя поездка туда и обратно по шоссе М4 отнимала целый день. Накануне поездки вечером он позвонил Салли, сказал, что приедет, и попросил встретить его в десять тридцать на автостоянке.

Как Хофман и думал, Салли пришла туда ровно в назначенное время. На ней была юбка в обтяжку и блузка, которая на ней чуть не лопалась. Он поцеловал ее в щечку и передал листок бумаги с названием и адресом «Койот инвестмент». «Ты останешься?» — спросила она, что означало: «на ночь». Хофману стоило большого труда ответить, что ему днем необходимо уехать обратно в Лондон.

Он снова встретился с Салли в половине второго во французском ресторанчике, которым на самом деле владел грек-киприот. Она притащила толстую папку документов и царственным жестом возложила ее на стол, как львица, принесшая самцу новую добычу. Хофман поцеловал ее в губы. Когда они заказали коктейль, он вручил ей коробочку в яркой упаковке — большое циркониевое колье, которое он несколько минут назад купил в ближайшем ювелирном магазине. Оно блестело, как алмазное. Валлийка пошла в дамскую комнату, чтобы поглядеться в зеркало, и вернулась свеженапомаженная и надушенная. Она заказала самое дорогое блюдо из меню и весь ленч оживленно болтала о поп-музыке и кинозвездах. Хофман мечтательно смотрел на нее, кивал и под столом терся ногой о ее бедро. Принесенную ею папку он открыл только вернувшись в машину.

Перелистав страницы, Хофман подумал, что купил Салли слишком дешевое колье. Она принесла ему всю подшивку по «Койот» из Национального налогового управления; документы были приняты в Кардиффе по факсу за час до ленча. Из них явствовало, что «Койот» платила английские налоги с дохода, получаемого компанией в Соединенном Королевстве, вот уже восемь лет в постоянно возрастающем размере. Британские данные занимали много страниц и были несомненно интересными, но особое внимание Хофмана привлек занятный документ в нижней части подшивки. Это был очередной годовой отчет «Койот инвестмент», принятый женевским Registre du Commerce [5] и переданный оттуда в налоговое управление. Аппетитная разбитная Салли сорвала настоящий джек-пот!

Годовой отчет был написан по-французски. На первой странице перечислялись пять директоров компании; кроме Хаммуда, все они жили в Швейцарии. После списка директоров на одной страничке шла записка председателя, в которой обсуждались результаты прошедшего года и планы на будущее. Это была обычная тарабарщина: большие надежды, широкие стратегии, обоснованные планы — словом, ничего особенного. Потом шли цифры — консолидированные прибыли и убытки «Койот инвестмент» за прошедший год и сводный баланс, обе цифры в швейцарских франках. Вернувшись к себе на Норт-Одли-стрит, Хофман, сверившись с «Файнэншиал таймс», перевел их в доллары с помощью калькулятора. Сначала он подумал, что ошибся, и повторил расчеты.

Цифры были поразительны. Никому не известная компания с глупым названием в прошлом году получила прибыль примерно 160 миллионов долларов при годовом доходе в 1,7 миллиарда долларов. Самыми впечатляющими были заявленные активы — 5,1 миллиарда долларов, преимущественно инвестиции в другие компании. Это казалось невероятным, но если цифры были точными, то владелец «Койот инвестмент» был одним из богатейших людей в мире.