Ловушка для «Осьминога»

– Вполне, – ответил Эккерман. – Подойдет вам амплуа журналиста?

– Лучшего не надо. Я пробовал себя в этом качестве в Чили и в Анголе. Правда, представлял, конечно, не советскую прессу.

– Тогда все в порядке. Я познакомлю вас со всеми тремя поочередно, а потом придумаем, как их собрать вместе.

– Идет, – согласился Омар. – Кстати, давно собираюсь вас спросить… Как мой эстонский?

– Вполне приемлем. Но ощущается акцент… Будто эстонский не ваш родной язык. Так говорят финны, умеющие объясняться по-нашему.

– Язык-то родной, но… Для тех ребят, если спросят, я эстонец, но родившийся на Урале. Мне известно, что там есть переселенцы давнишнего времени.

– Как вы захотите объяснить, так и будет, – с готовностью согласился Август Эккерман. – Считаете затею с яхтой перспективной?

– Она обязана быть таковой. Иначе грош нам цена. В конце концов профессионалы должны показывать высокий класс. А мы с вами, Цезарь, отнюдь не диле­танты. – Рокко Лобстер рассмеялся и хлопнул Эккермана по плечу. – Все будет о'кэй, товарищ шпион, – по-русски сказал он. – Надо только держать хвост пистолетом и не прятать пистолет под хвост… И радуйтесь, что обстоятельства пока не требуют от нас мокрых дел.

– А разве такое возможно?

– Возможно все, – резко закончил эмиссар «Ось­минога». – Не исключено, что через полчаса возникнет необходимость отправить вас на тот свет и воспользоваться этой пижонской машиной во имя высшей цели.

Август Эккерман поежился.

– Ладно вам, – усмехнулся Омар. – Это из сферы черного юмора… Едем в город, с удовольствием выпью чашку кофе в Томп-баре.

– Я угощаю, – облегченно вздохнул Эккерман, включил зажигание, выжал сцепление и тронул с места красное «зубило» – как прозвали в народе новую модель «Жигулей».

Едва автомобиль вырулил со стоянки, из дверей аэропорта вышли двое туристов с рюкзаками. Они подошли к такси, у которого скучал водитель, сами сунули вещи в багажник, нырнули на заднее сиденье, и салатовая «Волга» резво отправилась в Таллинн.

Август Эккерман быстро, но аккуратно вел «Жигули», старался выбросить из головы шутливый намек Рокко Лобстера, которого он знал как Пауля Вареса, и думал о том, что Платон был прав, когда утверждал в «Федоне», что не только большое само по себе никогда не согласится быть одновременно и большим и малым, но и большое в нас никогда не пустит и не примет малого, не пожелает оказаться ниже другого.

«Но в таком случае одно из двух, – размышлял Август Эккерман, пытаясь абстрактными философскими категориями заслониться от реального зла, которое воплощал сидевший рядом спутник. – Либо большое отступает и бежит, когда приблизится его противник – малое, либо гибнет, когда противник подойдет вплотную…»

Такси салатного цвета, которое двигалось в отдалении, обогнало их перед Таллинном и свернуло направо.

Ни водитель красных «Жигулей», ни его пассажир не обратили на это обстоятельство никакого внимания.

VI

Начальник управления генерал Третьяков и начальник войск пограничного округа генерал-лейтенант Казаков в кабинете начальника пограничного отряда изучали оперативные материалы, задавали вопросы тем, кто был причастен к развернувшимся в последнее время событиям. Они сообща искали ключ к тому, что произошло, потому как, овладев этим ключом, можно было бы предугадать дальнейшие действия резидентуры «Осьминог». Тем более что агентурные данные подтверждали резкое повышение активности этого подразделения ЦРУ.

Когда стало ясно, что количество информации достигло такого предела, за которым накопленные сведения требуют осмысления, оба генерала отпустили сотрудников отдыхать, и Казаков предложил Третьякову немного проветриться, сменить обстановку. Он повез его за город, в доброе местечко, в Коплискую бухту, которое непривычно для Эстонии носило экзотическое итальянское имя «Рокка-аль-Маре», что в переводе на русский язык означало: «Скала у моря». Здесь еще в 1880 году бывший бургомистр Ревеля, состоятельный негоциант Жирар де Сукантон построил на высоком скалистом обрыве загородный дом. Его и назвали «Скала у моря».

Друзья прогулялись по лесу, спустились с высокого берега по трапу к морю, долго смотрели на темные валуны в белесой балтийской воде, будто разбросанные расшалившимся великаном. Потом они снова поднялись на обрыв и залюбовались проступающим на той стороне Коплиского залива силуэтом замка Тоомпеа.

– Послушай, Вадим, – сказал Третьяков, – ты знаком с творчеством китайского поэта Цао Чжи?

– Издеваешься? – удивленно взглянув на Третьякова, спросил начальник войск пограничного округа. – Тут газету едва просматриваешь, полный цейтнот с этими событиями… Не до стихов.

– Напрасно, – возразил Третьяков. – Все дело в том, как организовать отпущенное тебе время. А сти­хи… Ведь я помню, что ты их любил прежде и даже сам писал. Разве не так?

– Было дело, – смущенно признался генерал-лейтенант. – Странно даже вспомнить об этом.

– И хорошо, что было… Плохо, что ты сейчас считаешь их для себя бесполезными. У меня хлопот с этими событиями не меньше, даже к тебе в регион примчался, а каждый день заглядываю в какую-нибудь книжку стихов.

– Помогает в оперативной работе? – недоверчиво усмехнулся Вадим Георгиевич.

– Иногда непосредственно, – серьезно сказал Третьяков. – Но чаще через ассоциативные связи. Кстати, Чарльз Дарвин уже на склоне лет понял, что напрасно не увлекался стихами и музыкой, они помогли бы его научным занятиям.

– И с творчества какого поэта мне начать? – продолжая иронично улыбаться, спросил генерал-лейтенант Казаков, не определивший еще своего отношения к такому повороту в разговоре с гостем из Ленинграда.

Они много лет знали друг друга, бывало так, что и служили в одном городе. Многолетнее знакомство переросло в крепкую дружбу, которая не прерывалась, хотя сейчас резиденция Казакова размещалась в Риге. В этот раз они встретились в Таллине, выехав один другому навстречу.

– Начни с Пушкина, – посоветовал Третьяков. – У него есть ответы на многие вопросы, которые возникают у нас сейчас. Для меня его гениальность в том, что он дал искусству, а значит, и огромному пласту жизни, новое правило. Рекомендую стихи Бунина…

– Хорошо, – согласился Казаков. – А при чем здесь этот китаец? Как его…

– Цао Чжи, – подсказал начальник управления.

– Вот именно…

– Он родился в конце второго века нашей эры и был младшим братом будущего императора Вэнь Ди, это было время упадка и близкого уже конца империи Хань. Однажды старший брат приказал Цао Чжи прой­ти под страхом суровой кары семь шагов и сложить за это время стихи. За семь шагов!

– Да, у него, прямо скажем, времени было не густо, – заметил Казаков. – Как у нас с тобой… И справился?

– Цао Чжи прошел эти шаги, тут же складывая стихи. Вот они:

После некоторой паузы Казаков хмыкнул и ска­зал:

– А что? Тут есть смысл… Ты, конечно, имел в виду события последних дней… Если наложить идею стихов на смысл происходящего. Ты знаешь… Послу­шай, а почему ты именно эти стихи прочитал?

Третьяков рассмеялся:

– Сегодня утром раскрыл книжку стихов Цао Чжи «Семь печалей», – захватил с собою в дорогу, – прочитал эти строки и тут же подумал: процитирую их Вадиму. Они, кажется, и у тебя вызвали некую цепочку представлений. А говорил: нет времени газету раскрыть…

– Погоди, погоди, Лев. Тут у меня крутится некое соображение. Мы знали, что «Осьминог» приготовил нам сюрприз. Но чтобы дрессированные дельфины…

– К нам давно поступают сведения о том, что янки всерьез работают с этими «интеллектуалами моря», – отозвался Третьяков. – У них созданы секретные дельфинарии на Гавайских островах, в Ки-Уэст, штат Флорида, на военно-морской базе Сан-Диего и еще кое-где. Дельфины подвергаются и обычной дрессировке, и воздействию электронных систем через вживленные в их мозг датчики.