Ловушка для «Осьминога»

Сейнеры меж тем пошли на ринувшихся от берега птенцов с кошельковыми неводами. Рассчитанные на косяки рыб, поднимающихся к поверхности моря, эти сети обладали способностью не только окружить рыбу со всех сторон, но и с помощью стяжного троса лишали ее возможности уходить вниз, в глубину. Так что, если нарушители были снабжены аквалангами, это обстоятельство им все равно не помогло бы. Деваться было некуда.

– Русские взяли нас в клещи, – сказал капитан «Морского ястреба» Карлу Сэндбергу. – Что будем делать?

– Надо собрать птенцов, – процедил сквозь зубы заместитель Фергюссона. – Тогда у них не будет никаких улик.

– Но русские могут обыскать судно!

– Надеюсь, на это они не пойдут. Пятеро уже вер­нулись…

Да, пятеро успели ускользнуть от обхвата кошельковыми неводами и благополучно вернулись на судно через подводный шлюз в левом борту. Правый шлюз Карл Сэндберг приказал закрыть, ибо рядом с ним находилась подводная лодка.

Но остальные нарушители попались в неводы. В одном их было шестеро, в другом четверо. Когда стяжные тросы были переданы со шлюпок, осуществлявших заметы, на сейнеры и лебедки стали выбирать тросы, все они заметались по кругу, но всюду наталкивались на поплавки неводов. Они получили экстренный сигнал возвращаться, но препятствие, которого не предполагалось встретить, привело их во временное замешательство.

«Морскому ястребу» пришлось застопорить машины – впереди возник «Смелый», который исключал какой-либо маневр. Генри Фитцуотер не пытался больше вступать в полемику ни с подводной лодкой, ни с пограничными сторожевиками. Теперь он даже с некоторым интересом следил за действиями русских, которые превратили «Забавную суету» в ловушку для «Морского ястреба».

Карл Сэндберг меж тем был поглощен переговорами с теми людьми, которые должны были принимать птенцов. Команда Сэндберга не предполагала, что русские сделали ход конем, использовав для поимки нарушителей сейнеры и кошельковые неводы.

…Пространство, ограниченное буйками верхней подборы невода, сокращалось. В том неводе, где было четыре нарушителя, еще оставалось свободное место для передвижения, но попытки поднырнуть под невод не увенчались успехом. Стяжной трос был выбран, коль­ца у нижней подборы, невода, по которым ходил трос, сошлись вместе. Дороги вниз не было.

Надо было как-то спасаться.

Ситуация складывалась нестандартная, но сигнал, непрерывно поступающий с борта «Морского ястреба», заставил решиться. Тем более сейнеры, уже не таясь от шпионского судна, включили мощные прожекторы, чтобы осветить тех, кто попал к ним в ловушку.

Едва луч света приблизился к кольцу из поплавков, первый нарушитель взвился свечкой над водой и перемахнул через верхнюю подбору.

За ним последовал второй, третий.

– Дельфины! – закричал капитан сейнера. – Это дельфины…

IV

Матти Бьернсон стал будто невзначай появляться в тех местах, где можно было услышать весть о гибели своей жертвы. Он знал примерно, когда Марина Резник угостит жениха «противозачаточной» пилюлей, отсчитал трое суток, но слухов о неожиданной кончи­не студента, которого хорошо знали в университете, не поступало.

И тогда Матти Бьернсон решил позвонить Марине. Неизвестность беспокоила Викинга. А вдруг девица раздумала дать таблетку Андрею? Может быть, она как раз захотела от него ребенка. Женщины горазды на непредсказуемые поступки. А там, где дело связано с чувством, от них можно ожидать всего. Но тогда Викингу угрожает вполне реальная опасность. Марина могла рассказать обо всем жениху, потешаясь над способом уберечься от беременности. В этом случае Матти Бьернсон получил бы в лице Андрея Колотухина врага, а это крайне нежелательно. Могло быть и еще хуже. Марина отдает таблетку Колотухину-младше-му, тот сообщает о ней отцу, академик посылает препарат на экспертизу и… Тут уж Матти Бьернсону оставалось бы только немедленно бежать из Советского Союза с минимальной надеждой на успех или идти сдаваться на Литейный проспект, где ему вменили бы в вину не только шпионскую деятельность, но и покушение на убийство.

Викинг позвонил Марине в салон красоты, но не сумел дозвониться, номер телефона был постоянно занят. Позвонил домой – трубку никто не снял. Бронислава Иосифовна к этому времени уже находилась в морге, где дежурный патологоанатом готовился вскрывать тело, чтобы установить причину смерти, а Марина находилась в приемном отделении той же больницы.

Сослуживцы ателье, когда их известили о смерти своей заведующей, решили, чтобы как-то смягчить удар, сообщить Марине только то, что у Брониславы Иосифовны сердечный приступ и ее отвезли на «скорой помощи» в больницу.

Марина, узнав о случившемся, бросила клиентку – девочки доделают! – схватила такси и помчалась в больницу.

Когда Матти Бьернсон звонил Марине, она все уже знала. Смерть Брониславы Иосифовны подкосила дочь, и ее в это время отхаживали в больнице, куда незадолго до этого поступило бездыханное тело матери.

V

Майору Колмакову о случившемся стало известно от академика Колотухина.

Колмаков должен был побеседовать с Василием Дмитриевичем о некоторых сотрудниках института, относительно недавно принятых на работу. Согласно анкетным данным, ничего предосудительного за ними не числилось, но оставались некие нюансы, которые мог прояснить только сам директор, тем более что кое-кто из специалистов был принят по его личной рекомендации.

Дело это было весьма тонким и деликатным. Уже сам факт того, что иксом или игреком интересуется че­ловек, которому поручена защита НИИэлектроприбора от происков разведывательной службы потенциального противника, мог насторожить любого руководителя.

Василий Дмитриевич принял Колмакова в комнате отдыха, которая примыкала к его служебному кабинету, усадил в кресло и принялся готовить чай, пообещав некую необычную комбинацию заварки.

За чаем, когда интересующие майора моменты прояснились наилучшим образом и видя, что времени достает, Колмаков спросил академика по поводу неустойчивости полураспада радиоактивных элементов, о которой говорил ему Андрей.

– Вас тоже это зацепило? – улыбнулся Василий Дмитриевич. – Хотя я и не ядерщик, но, как говорит­ся, сермяжную правду в предостережении писателя-фантаста усмотрел. Математические расчеты, которые Владимир Савченко приводит в «Штормовом предупреждении», верны. Впрочем, другого попросту быть не может, он брал их из официальных таблиц. Я передал эту работу в президиум Академии наук, приложив собственную записку. Дело серьезное… Как знать, не существует ли определенной глобальной критической массы для накопленных на планете ядерных материалов? Что, если мы подойдем к этому пределу, за которым неизбежно атомное самовозгорание, вселенская ядерная реакция?

– Вы не исключаете такую возможность? – обеспокоенно спросил Колмаков.

– Не исключаю, – жестко ответил академик. – Джинна мы выпускать умеем, но вот загонять его об­ратно в кувшин не научились. Мирный чернобыльский реактор лавинообразным скачком за четыре секунды увеличил мощность в сто раз – и вырвался из-под контроля. А что тогда говорить о пятидесяти тысячах атомных зарядов, ждущих рокового часа? Надо избавляться от ядерного оружия! И как можно скорее…

– А за океаном стремятся вывести его в космос, – задумчиво проговорил Колмаков.

– Не вам объяснять, что в первооснове этих намерений – суперприбыли, на которые рассчитывают аэрокосмические концерны. Заказы по «стратегической оборонной инициативе» обеспечат этим фирмам процветание на тридцать – сорок лет. А с другой стороны, проект «Высокая граница» – это завоевание космического пространства, откуда янки угрожали бы всей планете. Нынешней СОИ ведь предшествовал проект БАМБИ, выдвинутый офицерами ВВС и отвергнутый по иници­ативе Джона Кеннеди в шестьдесят втором году министром обороны Робертом Макнамарой. Авторы БАМБИ не угомонились и в восемьдесят втором выдвинули эту самую «высокую границу». По ней ультраконсервативный «фонд наследия» провел собственное исследование, подтолкнув тем самым президента Рейгана на обнародованную им в марте восемьдесят третьего «Стратегическую оборонную инициативу». Такая вот история вопроса.