Вождь и призрак

— А, абвер! Но кто теперь доверяет этому гнезду предателей?

Однако фюрер, очевидно, доверял. Когда Борман сообщил новости Гитлеру, тот велел принести крупномасштабную карту Южной Европы и собственноручно расстелил ее на большом столе в зале заседаний. Фюрер провел пальцем по карте, прослеживая путь из Мюнхена в Вену через Зальцбург.

— А в этом есть смысл! — провозгласил он. — Борман, вы ведь перекрыли все дороги из Мюнхена в Швейцарию, да?

— Да, он же явно собирался в Швейцарию.

— А группа людей, которые пытаются переправить Линдсея домой, — это профессионалы…

— У нас нет доказательств, — запротестовал Борман.

Гитлер вспылил.

— Вы забыли, что случилось возле собора Божьей Матери? Такое могли провернуть только профессионалы! Они обвели вокруг пальца солдат, которые их там поджидали. А что было дальше? Гартман ищет чемоданы, которые они бросили в Вене на Западном вокзале. И чемоданы оказываются как две капли воды похожи на те, что нес так называемый шофер так называемой баронессы, когда они в присутствии Майра садились в Венский экспресс в Мюнхене. Так или нет, Йодль?

Два человека, сидевшие в комнате: генерал-полковник Альфред Йодль и фельдмаршал Вильгельм Кейтель до сих пор слушали рассуждения фюрера молча. Йодль кивнул.

— Вроде бы так, мой фюрер, — осторожно ответил он.

— Дальше, — взволнованно продолжал Гитлер, — на следующее же утро происходит история на Южном вокзале. На допросе один из убийц немецкого солдата рассказал, что видел девушку и мужчину, которые садились в поезд, отправлявшийся в Грац. А куда можно попасть из Граца, если двигаться дальше на юг? В Шпилфелд-Штрассе, где разыгралась гораздо более серьезная драма. Так или нет, Кейтель?

— Вы рассуждаете логично, мой фюрер.

— А теперь Гартман докладывает, что он узнал почерк — очень уместное здесь слово — почерк людей, орудовавших у собора Божьей Матери в Мюнхене… снова гранаты и дымовые шашки…

Гитлер раскинул руки, оперся о стол, на котором лежала карта, и обвел взглядом троих человек, внимавших ему в полном молчании. На его лице появилось циничное выражение.

— Пять миллионов большевиков сражаются со мной на Восточном фронте. Мне приходится каждый Божий день отдавать приказы: как, каким образом уничтожать их варварские орды. А теперь я еще вынужден играть в детектива, доискиваясь, как именно Линдсей пытается от нас удрать. И помогает мне в этом только один человек, единственный из вас, у кого есть хоть какие-то мозги! Этот человек — Гартман! Господа, совещание окончено.

В голосе Гитлера зазвучало презрение, и, выйдя из комнаты, он пошел по коридору к выходу на улицу.

Известие о вероятном побеге Линдсея достигло Лондона, как обычно, сложным, двухступенчатым путем. Через пару часов после совещания у Гитлера Рудольф Ресслер принял в Люцерне сигнал от Дятла, зашифрованный опять-таки особым способом.

Ресслер немедленно передал сигнал в Москву Казаку, и Сталин вновь вызвал Берию. Советский вождь молча передал сообщение о Линдсее начальнику секретной службы. Это была его политика — всегда показывать сигналы, полученные от Люси, бледному мужчине в пенсне. Если что-то не будет ладиться, Сталин всегда переложит вину на Берию. И окажется, что идея вовлечь в игру Люси исходила от Берии.

— Вы полагаете, Линдсей пытается связаться с одной из союзнических шпионских миссий? — спросил Берия.

— Этот вывод напрашивается сам собой, — язвительно ответил Сталин. — Наступит время — за ним пошлют специальный самолет и перебросят в Алжир, а потом в Лондон. Мы не можем доверить его уничтожение Тито. А раз так, то что нам делать?

— Наш агент в Лондоне позаботится, чтобы Линдсей не добрался до своего шефа.

— Хорошо. — Сталин взял донесение Ресслера из вялой руки Берии. — Когда будете выходить, пришлите ко мне моего персонального шифровальщика.

Оставшись один в темной комнате, где горела только настольная лампа с островерхим колпаком, Сталин сел за стол и, тщательно подбирая каждое слово, составил текст шифровки. Когда шифровальщик появился на пороге, Сталин не шелохнулся и, словно в комнате никого, кроме него, не было, продолжал работать. Наконец, офицер, стоявший по стойке «смирно», увидел руку, которая протягивала ему листок бумаги.

— Немедленно отошлите это Савицкому в наше посольство в Лондоне.

Вот какие запутанные события стояли за тем, что в Лондоне советский агент Савицкий удивил Тима Уэлби, явившись первым на свидание в пивную на Тоттенхэм-Корт-Роуд.

Впервые на памяти Савицкого сигнал от Казака пришел с пометкой «срочно». Русский очень обрадовался, что они с Уэлби — совершенно случайно! — заранее назначили встречу именно на этот вечер. Встречи, организованные впопыхах, всегда очень опасны.

Что касается Савицкого, то он спихнул ответственность на Тима Уэлби. В Вашингтоне, Лондоне, Волчьем Логове, Вене и Москве жизнь устроена примерно одинаково. Если вам дают гранату с выдернутой чекой, вы стараетесь как можно скорее передоверить смертоносную игрушку кому-нибудь другому.

Когда поезд из Шпилфелд-Штрассе доехал до Марибора, Гартман вернулся в купе и увидел, что Вилли Майзель достает с полки свой чемодан. Спасаясь от ночного холода, гестаповец застегнул верхнюю пуговицу пальто.

— Надеюсь, вы не уходите? — спросил Гартман, придав своему голосу заинтересованные интонации. И оказался прав!

— Я должен проинформировать Грубера о развитии событий, которые, как я вижу, никак не развиваются. Я могу позвонить ему из местного военного штаба. Вот уж он завертится как кошка на раскаленных кирпичах: ему же надо будет снова докладывать Борману…

— А я, наверно, останусь в поезде и поеду в Загреб, — небрежно проронил Гартман, сел и закурил трубку.

— Как хотите. Но я думаю, это пустая трата времени.

Гартман подождал, пока Майзель уйдет, а потом снова вышел в коридор и открыл окно. Он успел вовремя: Пако и Линдсей как раз садились в первый вагон, возле самого паровоза.

Поезд выехал из Марибора чуть раньше и уже мчался в темноте на юг, когда Вилли Майзель добрался до штаба и, предъявив свое удостоверение, попытался связаться с Грубером.

Телефонист сообщил ему, что из соображений секретности все звонки должны пропускаться через военный штаб в Граце. Майзель назвался и, ожидая ответа, вдруг осознал, что страшно голоден. В комнату долетали запахи готовившейся пищи… То, что последовало дальше, застало его врасплох.

— Это Вилли Майзель? — раздался хриплый голос.

— Да, я уже просил, чтобы меня связали с…

— Говорит полковник Ягер. Что вы делаете в Мариборе?

— Я сошел с поезда, который ехал из Шпилфелд-Штрассе. Я ехал вместе с майором Гартманом, абверовцем…

— Пожалуйста, дайте ему трубку.

— Но я сказал, что ЕХАЛ с ним! Это было примерно час назад. Он остался в поезде.

— А он не объяснил причины? Куда он сейчас направляется? Вы что, напали на след англичанина Линдсея?

Ягер выпаливал вопросы, словно отдавал команды войскам, идущим в атаку. Майзель проклинал чертовку-судьбу, подсунувшую ему полковника СС. Он не располагал никакими интересными сведениями, а раз так, то, наверно, не будет вреда, если он заявит об этом?

— Гартман решил ехать в Загреб. Я понятия не имею почему… По-моему, это бессмысленно. Линдсея и след простыл.

— Подождите у телефона!

Ягер прикрыл трубку ладонью и повернулся к Шмидту — тот стоял рядом. Полковник вкратце передал Шмидту содержание разговора.

— Попробуйте вы из него что-нибудь выудить, — предложил Ягер.

— Майзель, это Шмидт. Пожалуйста, расскажите мне как можно точнее, что произошло. Что именно сделал Гартман?

— Да ничего особенного! — Майзель был заинтригован и не на шутку раздосадован. — Когда поезд подходил к Мари-бору, он вышел в коридор и выглянул в окно. Сказал, что ему нужно подышать свежим воздухом…

— А куда выходило окно? На платформу?