Ночной рейс в Париж

— Мсье Рис? — обратился он ко мне с сильным акцентом.

Тогда я поднял голову.

— Что вам угодно?

— Позвольте присесть за ваш столик? У меня к вам разговор.

— Кто вы такой?

— Отто Лоренц, мсье. — Он снова щелкнул каблуками и снова тряхнул головой. — Я приятель Туки Смита.

— Рад слышать, — ответил я.

— Так могу я присесть?

— Прошу. — Я указал рукой на свободное кресло и вежливо поинтересовался: — Как вы узнали, что Рис — это я?

Он самодовольно улыбнулся.

— У вас характерная внешность, мсье.

Я глотнул бренди, наблюдая за проституткой, которая в третий раз прошла мимо юноши с классическими чертами латинянина. Юноша в свою очередь не отрывал взгляда от прекрасного юного создания, сидевшего в другом конце зала возле пожилого мужчины.

— Итак, что вы хотите, мсье? — спросил я, когда Отто Лоренц уселся.

— Мы с Туки большие друзья. Он рассказал мне… кое-что о ваших намерениях.

— Очень любезно с его стороны.

Отто свирепо посмотрел на меня и опустил глаза.

— Туки сказал, что вам может понадобиться профессионал со специфическими навыками.

— Это очень любезно со стороны Туки, — повторил я. — И вы хотите сказать, что в вас и в самом деле есть что-то такое?..

Отто Лоренц, очевидно, не привык к такому обращению. Он побагровел от ярости, его шея напряглась, руки чуть заметно дрогнули. Он положил руки на колени. Я видел, как он пытается сдержать свои чувства и это ему неплохо удалось. Вот он уже расслабился, и к нему вернулся нормальный цвет лица. Да, этот человек был достаточно натренирован.

— Вы хотите сказать, что обладаете подобными навыками? — продолжил я свои расспросы.

Проститутка вернулась из туалета и снова прошла мимо юноши с латинской внешностью. На этот раз она уронила сумочку. Юноша вскочил и поднял ее. Они обменялись несколькими словами, и она села за его столик. Прекрасное юное создание и пожилой мужчина целовались в другом конце зала. Эта девочка вполне годилась своему партнеру во внучки. Это было отталкивающее зрелище. Юноша отвел от парочки взгляд, и на его лице отразилось отвращение.

— Я думаю, — ответил Отто, наклонясь ко мне поближе, — меня может заинтересовать ваше предложение, если, конечно, вы пожелаете ко мне обратиться, мсье.

— Я спросил вас о ваших профессиональных навыках, — сказал я, поворачиваясь к незнакомцу, и впервые прямо посмотрел на него.

Он заметно напрягся.

— Мои навыки не подкреплены документами. Туки может аттестовать меня.

— Вы давно живете в Париже?

— Четыре года.

— Ас Туки давно знакомы?

— Тоже четыре года.

— Вермахт? — кратко бросил я.

Он сдержанно кивнул.

— Пехота. Восточный фронт.

— Нацист?

Лоренц пристально посмотрел на меня и снова кивнул.

— Нацист. Был в гитлерюгенде. Потом меня заставили вступить в партию.

— Конечно, — сказал я без нажима.

— Что — конечно? — не понял он.

Я улыбнулся и небрежно махнул рукой.

— Я хотел сказать, что большинство немецких детей были воспитаны в духе этой комедии — теории сверхчеловека.

Этим я все-таки по-настоящему достал его. Лоренца проняло. Только что он пытался изобразить чуть ли не борца против нацизма, принуждением загнанного в партию из гитлерюгенда. Теперь он должен был или проглотить мое пренебрежение к духу немецкой нации или же вступиться за честь фашизма. Я наблюдал, как он снова борется сам с собой, пытаясь сохранить контроль над эмоциями. Это давалось ему нелегко и оказалось не таким уж приятным зрелищем. Я отвел взгляд.

— Где вы встретились с Туки, когда он рассказал вам обо мне?

— Этим вечером на Монмартре. Я заглянул к вам в отель, но не застал на месте. А Туки предупредил, что вас можно найти здесь.

— Чем вам приходилось заниматься в последнее время?

— Я бы предпочел не говорить об этом, — натянуто ответил он.

Я не смотрел на него. Я наблюдал, как юноша-«латинянин» и проститутка, покачиваясь, направились к танцевальной площадке в центре зала под звуки чувственно пульсирующего мамбо.

— Вы не доверяете мне потому, что я немец! — прошипел мне в ухо Отто Лоренц.

— Я не доверяю вам потому, что ничего не знаю о вас. Возможно, Туки вам и доверяет, но я не Туки, — засмеялся я. — Кроме того, бывший нацист мало кому может понравиться сегодня.

Он опустил глаза и смотрел на стол. Мне было понятно, с каким трудом он себя сдерживает. Сейчас он должен встать и уйти или же дать мне пощечину. Но он и на этот раз взял себя в руки и проглотил мои слова.

— Черный рынок? — поинтересовался я.

Он кивнул.

— Да, вместе с Туки.

— Вы участвовали в операции в Гавре?

Он снова кивнул.

— А как оказались во Франции?

— Просто перешел границу. Понадеялся, что здесь будет легче, чем в Нюрнберге.

— У вас руки в чем-то черном. Что это?

Он засунул руки в карманы и угрюмо уставился на меня.

— А вот это не имеет отношения ни к моим профессиональным навыкам, ни к тем причинам, по которым Туки направил меня к вам.

Я поднялся и положил на стол деньги за бренди.

— Приятного отдыха, — бросил я на прощанье вполне безразличным голосом.

Я не думал, что он начнет меня упрашивать, он и не стал этого делать. Я вышел на холодную ночную улицу. Дождь прекратился. На мокрой мостовой отражалось красное неоновое изображение дьявола, танцующего с обнаженной женщиной.

Я прошел полквартала, пока не услышал за спиной звук приближающихся шагов. Ускорив шаги, я завернул за угол и прижался к стене. В том, что он узнал меня в ресторане, не было ничего противоестественного. Очевидно, Туки точно охарактеризовал мои приметы. Мне не нравилось другое — Отто Лоренц уж очень хотел присоединиться к этому делу.

Он выскочил из-за угла и резко притормозил, заметив меня. Я сделал короткий шаг вперед и ударил его под дых, а когда он согнулся, рубанул ребром ладони по шее. Падая на колени, Лоренц попытался достать меня кулаком, но я чуть отступил назад и ударил ногой в лицо так, что он отлетел к стене. Кинувшись к поверженному волонтеру, я надавил ему большими пальцами на кадык, не давая опомниться. Он смотрел на меня голубыми, прозрачными как фарфор глазами, огромными от испуга.

— Ну рассказывай! — потребовал я.

Он издал горловой звук, и я немного ослабил хватку. Он тут же попытался отбросить меня в сторону коленкой. Его следовало проучить — пришлось ударить пару-тройку раз в солнечное сплетение. Он согнулся почти пополам, упал на тротуар, и его вырвало.

— Кто тебя послал?

— Клянусь… Туки… — с трудом просипел он, и его снова вырвало.

— Что он сказал?

— Что ты готовишь крупную операцию… Тебе нужны люди… умеющие выполнять приказы… и обращаться с оружием…

— А ты умеешь выполнять приказы?

Он не ответил. Я вытащил из внутреннего кармана- его пиджака бумажник. В нем лежало письмо, адресованное Отто Лоренцу, с парижским адресом — Рю Де Ла Крис, 32 на конверте, отправленное из Нюрнберга, удостоверение с его фотографией, — причем даже в темноте было видно, что оно поддельное, пятисотфранковая банкнота, несколько непристойных картинок и вырезка из газеты с новым законом, касающимся иностранцев. Я запихнул все это обратно в бумажник и бросил его на тротуар.

Он с трудом поднялся на ноги и засунул бумажник в карман.

— Так где ты встретил Туки нынче вечером? — повторил я свой вопрос, схватив его руку и вывернув ее за спину. — Конечно, Туки все мне расскажет, но я хочу услышать это от тебя.

Он промолчал. Я усилил зажим. Он стиснул зубы так сильно, что я услышал, как они скрипнули.

— Я был… в публичном доме. Это единственное место, которое я смог здесь найти.

— И там ты встретился с Туки? — настаивал я. Я вспомнил о черных пятнах на его руках. — Там?

Он кивнул. Я отпустил его. Он прислонился к стене, опустил голову и заплакал.

— Ты не знаешь, что это такое — быть врагом, побежденным презираемым врагом в Париже, да еще без денег и документов…