Ночной рейс в Париж

Реакция курьера оказалась неожиданной. Он встал и быстро подошел к двери. Глаза его сверкали.

— Что вам нужно? Как вы смеете врываться в чужое купе? — Он грубо выталкивал меня в коридор, упираясь ладонями мне в грудь. — Выходите отсюда! Ступайте к своим пьяным девицам…

Он толкнул меня в последний раз и, захлопнув дверь перед моим носом, опустил жалюзи.

Коридор был пуст. В дальнем конца вагона виднелась приоткрытая дверь туалета. Я зашел в туалет и замкнул за собой дверь. Усмехнулся. Зеленый шарф хорошо знал свое дело!

Я вытащил из-за пазухи длинный толстый пакет. Курьер умудрился засунуть его под рубашку, пока выталкивал меня из купе. Я развернул бумажную упаковку — в пакете было пять тысяч фунтов старыми потрепанными купюрами. На верхней купюре угловатым почерком было написано: «Они сядут в Кале».

Я уложил пятьдесят стофунтовых ассигнаций в пояс для денег, застегнул рубашку и брюки, спустил скомканный пакет в унитаз и вышел из туалета. Как раз в эту минуту открылась дверь в тамбур соседнего вагона и оттуда послышались крики и взрывы хохота. Наверное, спасательный круг все-таки вылетел из окна в открытое море.

Я вышел в коридор и решил присоединиться к веселой компании. В коридоре я столкнулся с мужчиной и узнал желтолицего человека из вагона-ресторана, который ел в одиночестве и почему-то спрятал от меня лицо. Он немного покачивался на ходу в такт покачиванию парома. Левой рукой он держался за перила вагона, а правую держал в кармане пиджака. Его взгляд остановился на мне. Так мы и шли навстречу друг другу, а я смотрел на его руку, стиснутую в кармане пиджака, и готовился прыгнуть в случае, если там окажется пистолет.

— Извините, мсье, — сказал он равнодушно и, проскользнув мимо, скрылся в туалете.

Только сейчас я понял, что надолго задержал дыхание. Об этом мне напомнила резь в груди. Я взмок от напряжения.

Мне бы не хотелось сойти с поезда в Кале по многим причинам. Здесь выходит очень немного народу, и если есть «встречающие», уйти от них непросто. Кроме того мне было необходимо как можно быстрее попасть в Париж. Да и затеряться там было легче.

Мне предстояло провести на пароме долгую ночь. Оружия у меня не было. Вернуться в купе и закрыться?.. Из соседнего вагона опять послышался громкий истерический смех. Новый бросок спасательного круга!

Я усмехнулся. Эта компания будет веселиться до самого Парижа.

Моя случайная знакомая спиной пятилась из купе, когда я появился в вагоне. Я проскользнул за ее спиной и обнял за талию. Она медленно и пьяно повернулась ко мне, не двигая ногами, и упала на меня, потеряв равновесие.

— А, это ты, дорогой, — сказала она задумчиво, обняла меня и переплела пальцы на моей шее.

— Ты предлагала выпить, — как ни в чем не бывало напомнил я.

— Пойдем, — улыбнулась девушка, приоткрывая ровные, белые зубы. — Уммм… Ты пойдешь со мной, дорогой? Ты не так уж и стар. И очень даже мил.

Она подхватила меня под руку и повела по коридору мимо собравшихся у соседнего купе.

— Здесь ты получишь свою выпивку. — Она закрыла дверь и, выключив свет, сама заключила меня в объятия. Она издала горловой звук, который напомнил мне урчание котенка, приближающегося к блюдцу с молоком.

Это была прекрасная ночь. У меня не было времени думать о делах до Северного вокзала в Париже. Если даже кто-то и подсел на поезд в Кале, я не узнал об этом, да меня это и не беспокоило.

ГЛАВА 3

На поиски Туки Смита я потратил три дня и в конце концов отыскал в бистро на Монмартре. Я с трудом узнал его — он пьянствовал уже третью неделю. После горячей ванны, бритья и ужина, за которым было выпито несчетное количество чашек крепкого кофе, Туки хоть немного стал походить на человека, которого я помнил. Тонкогубый, с квадратным лицом, с глазами, похожими на серые камешки, и крепкими белыми зубами. Он зачесывал волосы назад без пробора, и они ниспадали на шею длинными прядями.

— Ну как, — спросил я, — тебе получше?

— Нет, — кисло проворчал он. — А чего ты хочешь, Рис?

— Я могу сделать тебе интересное предложение.

— Выкладывай.

— Крупное ограбление. На одной шикарной вилле неподалеку от Арля тринадцатого числа будет проводиться благотворительный бал с базаром. Я прикинул и думаю, что мы сможем провернуть это дело.

— А почему ты пришел ко мне? — Он смотрел на меня настороженно.

— Ты единственный из всех моих знакомых в Париже, кто способен подобрать для такой операции крепких и сообразительных парней.

Он серьезно кивнул.

— Это верно. Я знаю таких парней. А монеты у тебя есть? И сколько человек нам понадобится?

— Монеты найдутся, — ответил я. — Я не видел этой виллы, но, думаю, какая бы она ни была, набирать большую группу нет смысла. Ты, я и еще четверо. Этого хватит.

— Для проведения благотворительного базара нужен большой дом. — Он опять покачал головой. — Но делить на шестерых?..

Туки закурил сигарету, затянулся и начал надрывно кашлять. Потом плюнул в грязный платок и долго рассматривал.

— Как думаешь, — повернулся он ко мне, — сколько мы сможем взять? — И снова зашелся в кашле.

— Я знаю точно, что драгоценности и ассигнации — доллары, фунты, франки! — будут лежать прямо на столах. Это один из тех бархатных балов с кинозвездами, международными бездельниками, богачами… Ты понимаешь, о чем я говорю.

Он одобрительно хмыкнул, встал и зашагал по комнате, ковыряя мизинцем в ухе.

— Кстати, что стряслось с тобой после той кутерьмы в Шербуре? — спросил я.

— Шербуре? Ты имеешь в виду Гавре? — переспросил он. — Там я потерял все. Договорился с одним моряком на шхуне доставить товар из Штатов. Сигареты, синтетика, ну и прочая дребедень… Какой-то недоносок со шхуны пронюхал, и в порту нас встретила таможенная полиция. Иисусе! Их было не меньше сотни.

— Как тебе удалось смыться?

— Счастье. Простое, нелепое, проклятое счастье! — буркнул он. — Я выбежал с пирса и вскочил в автобус с рабочими, который отправлялся к железнодорожной станции. Он шел без остановок. И я успел на скорый, отходивший через три минуты. Понял? Три минуты, — он поднял три пальца, — и через полчаса я был в Руане. Просто слепое счастье.

— Сколько ты потерял?

— Все, — с горечью ответил он. — Около восьми тысяч долларов. По все могло быть гораздо хуже. По крайней мере в Сюртэ не узнали, что я был связан с контрабандой. Но с тех пор за каждый доллар приходится горбиться. Так что ты пришел вовремя. Вместе нам лучше не появляться. Иначе и к тебе здесь присмотрятся. Бац! — и ты мертвец…

Он замолчал и посмотрел на меня испытующе.

— Кстати, тебе известно, что у меня нет разрешения на работу? Мне приходится мыть посуду в кафе и выпрашивать милостыню у студентов.

— А твои женщины/ — спросил я. — Неужели ни одна из них не могла позаботиться о тебе?

— Конечно, могла. Пару недель. Но когда она убеждалась, что денег от меня не видно, а Сюртэ тянет меня на допросы каждый раз, если даже за сотню миль отсюда что-то происходит, она умнела и быстро избавлялась от такого дружка. Я даже подумывал вернуться в Штаты, — не без тоски произнес он последние слова.

— И что же не вернулся?

— Как? — усмехнулся он. — Вплавь?

Туки снова закашлялся, прижимая ладони к животу. Когда приступ закончился, его голос звучал пронзительнее:

— Я с позором уволен из армии Дяди Сэма. Французы с удовольствием отправят меня обратно, но их консул и наш консул не могут договориться, кто должен купить мне билет.

Туки Смит уселся за стол и жадно выпил очередную чашку кофе. В угрюмом молчании он рассматривал свои руки.

— Я был лучшим в батальоне, а может быть и во всей дивизии, армейским разведчиком. Старший сержант. — Он прикурил еще одну сигарету и нервно затянулся. — Бывало, я обгонял фронт на двадцать пять миль, чтобы изучить расположение противника. Ты помнишь танки этих проклятых краутов?

«Крауты» — так презрительно называли всех немцев во время войны.